Я начинаю войну!

Но он, надо сказать, довольно спокойно обрисовал ситуацию. Он подтвердил, что знает о наличии разных людей в Кабуле. Об Амине он довольно тепло отозвался, сказал, что тот держит все под контролем, в своих руках, и он не ожидает никаких чрезвычайных событий в Кабуле в его отсутствие. Хотя, я повторяю, у нас уже были опасения, что они могут его убрать…

Опасения были уже где-то с августа. У нас никаких признаков охлаждения к нему не усматривалось. Хотя, конечно, не очень хорошо, что все обошлось на уровне замминистра. Ну, по крайней мере, тот же Пономарев мог с ним встретиться. У Тараки тоже не ощущалась озабоченность и тревога…

Хотя после возвращения из Гаваны он встречался с афганскими студентами и сказал: «…в нашем обществе афганском появилась раковая опухоль». Что он имел в виду? Многие считают, что это он связывал с Амином.

Это возможно, поскольку после возвращения из Гаваны, из Москвы в Кабул там имел место инцидент с Амином во дворце Тараки. Так что, хотя у него был спокойный вид на пути в Гавану, в действительности он уже знал, подозревал и даже готов был что-то предпринять в связи с Амином. Но кончилось тем, что, наоборот, Амин взял верх, а Тараки не стало.

В то время в Кабуле находился Иван Григорьевич Павловский. Он прибыл со специальным заданием разобраться с состоянием афганских вооруженных сил, что нужно сделать для помощи им в улучшении этого состояния. Никакой рекогносцировки насчет ввода войск, как некоторые считают, он не производил. Кстати, когда Павловский уезжал и говорил с Устиновым и зашел разговор о просьбах афганцев о вводе войск, Устинов тогда ему сказал, и я верю, что он искренне сказал в тот момент, что об этом не может быть и речи. Так что он никаких других поручений не имел.

Ну, что Амин уже выходит из-под контроля, это да, это было уже известно, именно это я имел в виду, когда рассказывал в беседе с Тараки по пути в Гавану. Настороженность в отношении Амина у наших ведомств уже определенно была.

К тому времени уже пошли сведения о возможной связи Амина со спецслужбами Америки, были данные, что его завербовали во время учебы в США. Хотя эти слухи начали циркулировать после того, как Амин взял власть в свои руки.

После смерти Тараки было принято решение вести дела с Амином как с фактическим руководителем. Соответствующее указание было направлено всем нашим представителям в Кабуле. В октябре, вскоре после возвращения из Нью-Йорка с Генассамблеи ООН, Громыко замкнулся и не касался вопросов ввода войск, хотя новые обращения были уже и от Амина в это время. По моей реконструкции, именно в этот период начались колебания, не стоит ли пойти на какие-то активные шаги, может быть, вплоть до ввода войск, для того чтобы не упустить…

Обычно совещания проводились в узком кругу: Устинов, Огарков, Ахромеев, Андропов, Крючков, Пономарев, иногда и Ульяновский.

Совещания проводились в Ореховой комнате. Она расположена между залами заседаний и приемной кабинета Генерального секретаря. Там всегда собирались. Считалось, что когда члены Политбюро собираются или какая-то группа членов Политбюро, то им надлежит встречаться не у кого-то из них по месту работы или жительства, а в расположении апартаментов Политбюро. Эти встречи проходили там, — ну, иногда, когда потом заседала комиссия по Афганистану в более широком составе, с приглашением представителей из Кабула и ведомств, собирались в ЦК, в зале заседаний Секретариата. В рабочем порядке никаких протоколов этих встреч не велось. Если договаривались подготовить предложения для внесения на Политбюро, если нужно было принимать какое-то решение или там указание нашим представителям в Кабуле, ну, тогда они на уровне замов после этого собирались, готовили эти предложения и вносили для рассмотрения, а протокольных каких-то записей не велось.

Наверное, это сложилось исторически и давным-давно. Хотя не исключаю, что в этом процессе был такой нюанс. Два-три человека — члены Политбюро — встретились неизвестно где и неизвестно о чем говорят, а тут официальная резиденция, и хотя не в полном составе, но Политбюро. Члены Политбюро встречаются для обсуждения тех вопросов, которые Политбюро же поручило им, так сказать, наблюдать и вести.

Что касается прослушивания, я знаю, что службы Госбезопасности тщательно следили и проверяли время от времени все эти помещения в предположении, что они могут прослушиваться, чтобы убедиться, что это не происходит или, во всяком случае, что эти помещения технически защищены.

В декабре, где-то с 8 по 10 декабря, я отсутствовал на работе, так как болел до конца месяца и не знал о происходящем по афганской проблеме.

Как мне после стало известно, Устинов впервые дал устное указание 10 декабря насчет подготовки одной военно-воздушной дивизии и трех, по-моему, мотострелковых дивизий для возможной операции в направлении Афганистана. Но только 12 декабря к концу дня было принято политическое решение на ввод войск в Афганистан. По моим данным, это решение было принято в очень узком составе, это не было заседание Политбюро, участвовали там Брежнев, Андропов, Устинов, Громыко, в чем я твердо уверен, Суслов там был. Косыгина не было, он в это время болел. Тихонов, который исполнял его обязанности, тоже там не присутствовал.

Никакого письменного решения, которое потом поступило бы в МИД, в Министерство обороны или еще куда-то, не было, как я знаю. Устинов после этого своим объявил, что вот принято политическое решение.

Огарков, который был тогда начальником Генштаба, по моим данным, находился в приемной там же, где происходила эта встреча, но в самой комнате, где шел разговор и принималось решение, его не было, его мнение в этот решающий, окончательный момент никто не спрашивал. Устинов вышел и сказал ему: «Вопрос решен. Поехали в Генштаб, надо принимать соответствующие меры». Здесь я могу сказать, но опять-таки основываясь уже на своих разговорах с Огарковым, Ахромеевым, Варенниковым. Они относились отрицательно к вводу войск. Будучи военными, не высказывали каких-то политических возражений против решения, в вопросы высокой политики не вдавались, но они объясняли свою позицию тем, что эта операция не может быть выполнена силами 70–75 тысяч человек, о которых вначале шла речь, что неизбежно туда мы должны будем посылать все больше и больше, втягиваться, и все равно было неизвестно, сколько потребуется войск для того, чтобы навести там порядок, ссылаясь на пример того же Вьетнама, что у американцев было войск около 650 тысяч, да и невозможно без того, чтобы не выводить войска из Центральной Европы или оголять китайское направление, которое в ту пору было у нас весьма неспокойным. Поэтому они делали вывод, что эта операция бессмысленна и на нее нельзя было идти. Но на это им было сказано, что вы есть генералы, вам надо исполнять решение, а политическое решение как таковое принято.

Насколько я помню и понимаю, задача никем четко не формулировалась и не осознавалась и теми, кто принимал решение. Во всяком случае, когда 24 декабря, по моим данным, Устинов собрал своих заместителей, главкомов, еще кого-то, руководящий состав Министерства обороны и сообщил, что принято решение Политбюро, была долгая молчаливая пауза. До этого об этом знали только несколько человек в Генштабе, в Туркестанском военном округе начали вести подготовку, но даже руководство Министерства обороны не было осведомлено об этом. Он тогда даже не сформулировал задачи и цели ввода войск. В тот же день, правда, впервые в письменном виде, 24 декабря, была подписана Устиновым директива на ввод войск. В письменном виде впервые. Устные распоряжения, начиная с 10 декабря и тем более после 12-го, когда окончательно было решено политическим руководством, отдавались, но письменный документ был подписан 24-го, цель была сформулирована очень и очень в общем: «…с целью оказания интернациональной помощи правительству Демократической Республики Афганистан и пресечения возможных угроз для безопасности Советского Союза». В более конкретной форме, но в ходе устных разговоров, распоряжений речь шла о том, чтобы наши войска были размещены гарнизонами в основных центрах, прежде всего в Кабуле, в провинциальных административных центрах, на аэродромах, тем самым высвободив собственные афганские войска для более активных действий против оппозиционных вооруженных формирований. К тому же некоторые наши товарищи считали, что само присутствие наших войск окажет отрезвляющее влияние на эту оппозицию и все обойдется без больших жертв для нас и более-менее спокойно.