Страница 4 из 49
— Давай сначала выкинем робота, — предложил Устьян-
цев. — А там видно будет.
Растопырив все свои конечности, как паук на паутинке, робот полетел вниз, быстро разматывая тончайшую, почти невидимую нить. Опустился в траву, потоптался на месте и покатился по спирали, все шире обегая поляну, заглядывая по пути во все воронки, приостанавливаясь на холмиках, смешно подпрыгивая на них, чтобы получше прозондировать почву. Он походил теперь на мальчишку, наконец-то вырвавшегося из-под опеки взрослых и торопившегося разузнать как можно больше, прежде чам его позовут. Все, что он видел своими четырьмя глазами, все, что ощупывал локаторами, датчиками, анализаторами, все отражалось на полиэкране «вибрика», на многочисленных приборах.
Брянов стоял перед полиэкраном, не сводя с него глаз. Усть-янцев, внешне безучастный, сидел рядом. Оба молчали, анализировали собственные ощущения, чтобы потом на основании этого анализа взбодрить себя беспокойством. На приборах бегали импульсы, покачивались стрелки, поблескивали указатели, и ничто не говорило о каких-либо отклонениях от норм. Словно даже приборы заболели идиотизмом благодушия. Только в клеточках полиэкрана плыли, менялись изображения.
Над лесом парили аи, похожие на мотыльков, не обращая никакого внимания на бегающего по полю робота. Но вот робот приблизился к лесу, и аиодин за другим стали слетаться к опушке. Робот отступил, и птицы отлетели как по команде, сразу потеряв к нему интерес. Это было первое открытие —
10
невидимая черта, за которой начиналось пространство аев. Робот зигзагами помчался вдоль опушки, проверяя, везде ли существует эта черта, и на одном из экранчиков, изображающем все поле, прочерчивалась почти ровная светлая полоса. Следующее открытие сделал сам Брянов, заметив, что за этой полосой нет ни одной воронки, ни одного холмика. Все это могло означать только то, что на поле существует разграничение: пес и подступы к нему — пространство аев, поле — территория черных жуков.
Брянов привык с уважением относиться ко всякой информации, считая, что ненужной просто не существует. Но сейчас ему нужна была не всякая, а та, что помогала бы искать Нину.
— Иди к лесу, — подтолкнул он робота. — Попробуй пого
ворить с аями.
Птицы-мотыльки кинулись к опушке, как только робот пересек «запретную черту». Некоторые срывались с веток, планировали вниз, едва не касаясь крыльями высоких антенн.
Мы пришли из другого мира, — прочирикал робот. —
У нас добрые намерения, и мы не причиним вам зла...
Уххи, уххи, — заухали аи, отлетая прочь. — Уххи тоже го
ворят, что не хотят нам зла!..
Брянов и Устьянцев переглянулись. Даже в монотонном переводе робота чувствовался ужас аев по отношению к уххам.
Мы не уххи, — спокойно просвистел робот, — вы же ви
дите, что мы не уххи.
Никто не видел уххоз, — послышалось в ответ. — Уви
девшие уххов умирают. Без страха смерти их могут видеть
только наши слуги — ззумы.
Все вы живы, хотя видите меня. — Робот тотчас ухва
тился за подсказанную мысль. — Значит, мы не уххи.
Эта простая логика, как видно, озадачила аев. Они заметались над опушкой, оглушили беспорядочным свистом. Наконец один из них подлетел и безбоязненно сел на ствол излучателя робота.
Если вы не уххи, то почему вас не трогают ззумы? Они не
кого не пускают на это поле.
Но они пускают вас.
Только ночью. Таков закон. Ночью мы спим в норах, при
готовленных ззумами, и они нас охраняют от диких обитателей
леса, которые охотятся по ночам. Уххи приходят на рассвете и
уносят в свои пещеры всех умерших, всех, кто не улетает...
Все это очень интересно, — запел робот, удивив космо-
летчиков такой не свойственной машине дипломатией. — В дру
гой раз я с удовольствием побеседую с вами на эту тему.
А сейчас мне хотелось бы встретиться с вашими старейши
нами.
Аи не поняли, зачирикали, запересвистывались.
Кто такие старейшины?
Есть же у вас главный, первый, кого бы вы слушались.
Мы слушаем всех.
Не слушаете, а слушаетесь. Чье слово было бы для вас
законом.
Закон один — жить, петь, любить, ночью спать в мягких
норках, а утром успеть улететь в лес.
II
Все правильно, — сказал Брянов. — Обычный симбиоз.
Одни организмы что-то дают другим и что-то берут от них.
Это не симбиоз! — выкрикнула Нина. — Это обман!
Успокойся. — Брянов погладил ее по плечу. — Все изучим,
во всем разберемся,
Нет, тут надо вмешаться.
Вмешаться? Во что?
В их... взаимоотношения.
Так сразу и вмешаться...
Он наконец очистил шлем и увидел глаза Нины — большие, почти безумные. И впервые забеспокоился, но как-то странно — тяжело, мучительно, словно сквозь сон.
Почему ты ушла из «вибрика», оставив все открытым? —
спросил он. — Куда ты шла?.. Можешь объяснить?..
Могу, — нехотя отозвалась Нина и надолго замолчала.
Брянов терпеливо ждал. Постукивали роботы, торопясь выполнить многочисленные свои дела. Часто пульсирующе гудел «вибрик», нейтрализуя гравитацию.
Могу, — повторила она. — Эта... похожая на Сонечку...
просила отнести ее в лес, Она так плакала...
Ну и что?!
Брянов хотел сказать, что это не объяснение, что его интересуют не внешние причины, а мотивы противоестественных для космолетчика поступков.
А ты бы не пожалел? — опередила его Нина. — Ты бы
не пожалел, когда плачет и говорит, что если останется на поле
днем, то ее заберут уххи? Разве мы совсем растеряли добро
ту — основную человеческую добродетель? Разве не доброже
лательство — первая заповедь космолетчика?..
Но нельзя при этом нарушать порядок, рисковать...
Я ничем не рисковала.
Рисковала. И не только собой.
Но ведь все обошлось...
Это еще неизвестно. Мы недостаточно знаем планету.
«Вибрику» теперь предстоит карантин.
Ты боишься одиночества? — игриво спросила она. —
Даже со мной?..
Мы не каждый по се?е, — перебил он ее. — Мы единый
организм, и никто из нас не вправе без общего согласия рис-
козать даже самим собой.
Если будем согласовывать каждое свое желание, мы обре
чем население звездолета на вымирание.
Не преувеличивай, — сказал Брянов. — Благодушие, как
видно, главная зараза этой планеты. Это оно в тебе говорит.
Почему же не говорит в тебе? Ты ведь тоже выходил из
«вибрика»?
Было это и у меня. Теперь поослабло. Теперь я начинаю
понимать: на планете в нас парализуется чувство опасности.
К счастью, это, как видно, проходит...