Страница 4 из 48
По его приказанию рулевой изменил курс, и подлодка начала медленно приближаться к лежавшему а дрейфе паруснику. С него уже спустили шлюпки, и в них скатывались по штормтрапам и прыгали прямо с борта обезумевшие от страха люди. Одна за другой шлюпки отошли от шхуны. В последнюю сел толстяк с портфелем под мышкой. Матросы гребли вразброд, и шлюпки вертелись почти на месте поблизости от шхуны. По ее палубе от борта к борту метался забытый командой большой черный пес.
Крашенинников пересчитал глазами людей в шлюпках. Их было семнадцать. Трое в бинтах «Видно, зацепило осколками», — решил он. Подлодка вышла к правому борту парусника. Здесь не было такого дыма. Крашенинников вгляделся в бинокль и ахнул. В борту судна зияла пробоина. С добрые ворота! Но шхуна не тонула. «Почему?.. Можно подумать, что в ее трюмах не железная руда, а пробка или пустые деревянные бочки!»
Из предосторожности командир еще раз изменил курс лодки и прекратил сближение с парусником.
— А еще какие сюрпризы? — пробормотал он вслух, ощу
пывая судно настороженными глазами. На мостике, в стенке
штурманской рубки, показавшейся ему теперь излишне громозд
кой для миниатюрного парусника, он увидел щели, похожие на
амбразуры, а на крыше рубки — странную короткую трубу.
«Что это? Труба поворачивается?.. Да ведь это же перископ!..»
В тот же миг на палубе покинутого командой судна показалась
и сразу скрылась чья-то голова.
Так вот каков этот «мирный корабль»!.. Крашенинников больше не колебался, приказал открыть огонь по шхуне.
Снаряды рвались на мостике, на кормовой надстройке судна, вздымая на большую высоту снопы огня, черного дегтярного дыма и деревянных обломков. Рухнула обращенная к лодке стена штурманской рубки, и взорам подводников открылась малокалиберная скорострельная пушка с тонким, словно игла,
10
стволом. Вокруг станины пушки в безжизненных позах лежали артиллеристы. Из люковых тамбуров, дверей надстройки выскакивали и метались по палубе люди в форме гитлеровского военного флота. Шхуна заметно осела в воду и накренилась на правый борт. По наклонной палубе люди, как с горки, скатывались в море и пытались вплавь добраться до шлюпок, которые с началом обстрела убрались подальше от судна.
Крашенинников приказал приготовить к выстрелу торпедный аппарат, но не спешил использовать его. По правде говоря, ему было жалко торпеды, которая могла пригодиться для более стоящей цели, а снаряды и так исправно поражали парусник. Взрыв на его баке сорвал с фундамента якорную лебедку. Из клюза выпал двулапый якорь и увлек за собой под воду оборванную якорную цепь. Покачнулась и рухнула в море, обрывая ванты и штаги, изуродованная грот-мачта. .
— Все, хана фашисту! — выругался боцман и перекрестил
парусник ладонью.
И тут из люка послышался взволнованный голос старпома:
На шхуне остались люди! Они переговариваются по гидро
акустике со своей подлодкой. Слышим ее шумы. Лодка при
ближается. Очень быстро приближается!
Все вниз! Срочное погружение! — крикнул Крашенин
ников.
Комендоры быстро развернули орудийные стволы вдоль па-тубы, поставили на место герметичные дульные пробки и, . громко топоча по трапам, бросились к рубочному люку. Крашенинников последовал за ними, опустил над головой крышку люка. Запирая ее, подумал: «Так вот в чем хитрость! Работают в паре: парусник всего лишь приманка. И мы попались на нее как салаги... Только еще поглядим, кто кого...»
Круто наклонив нос, помогая себе электромоторами, подводная лодка уходила в глубину. Гидроакустик непрерывно докладывал о фашистской субмарине. Та ходила где-то близко. В отсеках несколько раз то возникал и слышался очень отчетливо, то затихал, пропадая на время, свистящий металлический гул: это загребали воду лопасти вращающихся винтов.
Оставив старшего помощника в центральном посту, Крашенинников прошел в гидроакустическую рубку. В крохотном помещеньице, тесном и для одного человека, было не уместиться вдвоем. Поэтому он присел снаружи на высокий комингс в дверях рубки и прямо поверх пилотки надел запасные наушники, которые ему подал гидроакустик.
Шумы винтов гитлеровской субмарины отдалились, но звучали не переставая. Чувство неудовлетворенности, досады на самого себя не оставляло Крашенинникова. Он зримо видел ехидную ухмылку командира фашистского судна-ловушки, который, подлатав на скорую руку пробоины и подобрав из воды своих пиратов, наверняка улепетывает сейчас в базу. «Прав был Ру-дов, — терзал себя Крашенинников. — Нечего было миндальничать, принюхиваться к флагу. Мы все — по закону, по совести, а он...»
Так думал Крашенинников и давал себе клятву никогда больше не быть «иисусиком». Он был уверен в твердости своего слова. Но ему не дано было знать, что уже в следующем по-
II
ходе, спустя лишь месяц, он позабудет об этой яростной клятве и станет с риском для жизни спасать раненых немецких солдат с тонущего госпитального судна. Да, так будет, а пока что...
В отсеках подводной лодки установилась тишина. Командир приказал выключить все механизмы и приборы, кроме гирокомпаса, запретил разговоры и переходы из отсека в отсек. Было слышно лишь, как тяжело дышит и сопит простуженный боцман, ворочая вручную тугие штурвапы горизонтальных рулей. Жужжащий шмелем гирокомпас матросы накрыли металлической крышкой и сверху придавили несколькими матрацами.
«Теперь все зависит от выдержки и терпения. У кого нервы сдадут, тому и на морском дне вековать», — сказал себе Крашенинников.
В крохотной рубке гидроакустика, заполненной до предела работающими приборами, было душно и жарко. По щекам, лбу, подбородку Крашенинникова стекал пот, но он не вытирал лица — боялся отвлечься даже на миг, пропустить малейшее изменение в обстановке. Знал — это смерти подобно. А обстановка менялась беспрерывно. Только что фашистская субмарина находилась справа, и вот она переходит уже на левый борт, потом оказывается за кормой, крашенинниковской подлодки, и ноющий на высокой ноте вой ее винтов ввинчивается буравами в уши.
Стопорил свои двигатели командир субмарины, чтобы прислушаться — стопорил двигатели и Крашенинников. Давал ход немец — и тут же начинала двигаться его подка, не опережая, но ине отставая ни на секунду.
У Крашенинникова было преимущество — на субмарине плохо соблюдали тишину. И он старался это использовать.
Вот в наушниках тихо заскрежетало, будто провели пальцем по зубьям расчески. Гидроакустик обернулся, чтобы объяснить, но Крашенинников отмахнулся: без объяснения ясно — на субмарине работают горизонтальные рули. А вот отрывистое шипение. Всего-то секунду было его слышно, но Крашенинников успел взять пеленг, дистанцию и определить место противника. Нет, недаром он провел столько часов в учебном гидроакустическом классе перед этим походом. Вот она, плата за терпение, настойчивость и упорство.
Гидроакустик предостерегающе поднял руку и прошептал, словно его могли услышать на немецкой субмарине:
— Идет прямо на нас! Быстро приближается!.. Нащупала!..
Гул в наушниках усилился. К нему примешивалось звонкое
мерное постукивание — так тикают приложенные к уху часы. Отрывистый шипящий свист и щелчки заставили Крашенинникова вздрогнуть.
— Торпеды! — крикнул гидроакустик, повернув к командиру
искаженное лицо.
Крашенинников положил руку ему на плечо, чуть сдавил пальцы и сказал тихо, как мог, спокойно: