Страница 23 из 47
Кого увлечь идеей переписки? Может быть, сразу к шефу? А если не повезет: угадывать настроение я не умею, шеф — фигура сложная, даже противоречивая. Журналист без труда поймет меня: статья должна пройти так, как я ее напишу, любые исправления все испортят. Получится просто статья, а не ответ Аире.
Я попытался представить, как это произойдет: вот она берет журнал, вот садится в кресло, находит нужный микрофильм... Наверное, она улыбнется, когда увилит свой портрет, — вряд ли рисунок может оказаться удачным. А может быть, художник угадает? И сходство покажется ей странным?
Я волновался, меня мучили бесконечные вопросы. Потом пошел к шефу и выложил идею.
— Это будет рассказ, — заключил я, — рассказ с выдуман
ными героями. Проще говоря, фантастический рассказ.
Он строго взглянул на меня, поправил очки и тут же дал понять, что не собирается делать исключений из редакционных правил. И дело вовсе не в самом замысле, а в жанре. Не рас- сказ нужен, и не очерк, а статья... о проекте ««Берег Солнца» Ни звука об Аире.
Проект имеет самое непосредственное отношение к океа-
ну ;— изрек он хорошо поставленным голосом, и я понял, что
сопротивляться бессмысленно.
Пусть будет статья, — согласился я, — но...
Статья, — вдруг нежно подхватил он, — хорошая статья,
а не письмо мифической героине рассказа.
Вот оно что! Он не поверил ни единому моему слову. Как же иначе — истину знали только трое; да и то один из этих тро-
59
их — журналист... Какое-то наваждение: Аира как будто предвидела такой поворот событий, она писала мне о статье.
Поразительная догадка мелькнула в моей голове, когда я выходил из просторного кабинета шефа. Это предупреждение, подумал я. Аира предупреждает меня, нас — предупреждает о возможной судьбе проекта «Берег Солнца». Она хочет, чтобы мы были осторожны, чтобы у нас хватило сил завершить проект! Зачем это ей? Да очень просто: когда у нас будет вся энергия Солнца, мы сможем послать сколько угодно кораблей к Близнецам. Разве найдется другой способ вызволить тех, кто ей дорог? Я догадывался, как нужно делать статью, в каком ключе...
Недели через две Никитин неожиданно спросил:
— Как дела с перепиской?
Я даже не сразу понял. У него были удивленные глаза. И я рассказал ему. Многое рассказал...
Он был похож на меня. Настоящий мой двойник. Таким вот, наверное, я был лет двадцать назад.
Вот чем придется заняться, — сказал я, — каждый из нас
в какой-то степени открывает новые истины или стремится к
этому, но ведь я-то был физиком, ты знаешь. Тогда все каза
лось проще, особенно сначала. Вечно волнующаяся астата за
полняла беспредельный мир, а законы физики напоминали чем-
то волшебную палочду, с помощью которой раз и навсегда мо
жно навести в нем порядок. Мне казалось, что мой наставник
Лайманис посматривает на меня с уважением и надеждой.
Он как-то приезжал к нам в редакцию. Симпатичный стари
кан,., настоящий ученый.
Что же случилось потом?
Потом... ничего не случилось. Это и обидно. Я увлекся, не
сколько дней ходил сам не свой, как будто невесть что открыл.
Так оно, может быть, и сталось бы, если бы у меня было боль
ше таланта или трудолюбия. Я нашел удивительно простую
запись отражения волн от движущихся слоев. Я понял, что за
кон верен и для иоьосферы, и для морской поверхности. Каж
дый электромагнитный импульс, отражаясь, приносил информа
цию о непрестанном движении. А раньше картину отраженных
волн считали хаотичной, беспорядочной, на нее, можно ска
зать, махнули рукой.. Казалось немыслимым рассчитать эхо.
Я нашел эту формулу. Несколько импульсных вспышек могли
дать точный портрет звездного вихря, метеорного роя или
зарядов в, ионосфере. Прошло полгода, и Лайманис показал
мне статью Ольмина. Сначала я не понял ее. А когда понял, то
увидел, какая пропасть между его и моими результатами.
Из его работы моя закономерность вытекала как частный слу
чай, как пример. Он опубликовал ее за два года до того, как
я приступил к работе над темой. Иногда я думаю о нем.
Об Ольмине. Кто он? Даже пытаюсь представить, как он вы
глядит. Видишь ли, его работа не просто талантлива, пет. Ее не
с чем сравнивать. Она даже как-то небрежна, но это, бесспор
но, небрежность гения: оставить после себя немного и для дру
гих — пусть поломают голову.
— И только поэтому,,, ты отошел.., отрекся?
60
— Да, отрекся. Я не хотел быть в числе тех, кто подбирает
крохи, и выбрал нашу профессию.
Я не знал, что толкнуло меня на исповедь. Разговорился вдруг. И без всякой причины.
Проектом «Берег Солнца» руководит какой-то Ольмин, —
сказал вдруг Никитин, — может, быть, тот самый? Я слышал:
шеф говорил. А это значит, ты с ним встретишься. Потом рас
скажешь. Неужели у Солнца когда-нибудь отберут тепло и свет?
Это же немыслим '
Вовсе нет. Возьмут сколько надо. Да и то в порядке экс
перимента. Ты в каком веке живешь, мой милый журналист?
Почти за двести лет до тебя люди мечтали о полном использо
вании солнечного света и тепла.
* * *
...Да, о полном освоении энергии светила. Наверное, автороа проекта могло бы задеть за жчвое недоуменное замечание Никитина: речь шла об отношении к эксперименту. Я успел побывать в Солнцеграде, почувствовать ритм новом стройки, успел понять людей, причастных к ней. Это не было похоже на академический опыт или на простую проверку принципа. Я видел Ольмина. Слышал, как он разговаривал с критиками и оппонентами. Побывал в институтах. В только что созданном Институте Солнца.
Может быть, архитекторы старались воплотить идею щедрости светила, неиссякаемости его энергии: размах поражал воображение. Помню какие-то круглые огромные кабинеты и лаборатории со сводчатыми потолками, с бесконечными панно, ритмически повторяющими один и тот же сюжет: солнечные лучи — ярко-желтые, жгучие, зеленые (в морской таинственной глубине), багрянец и золото небесного света, горячие просторные горизонты. А на верхнем этаже — зал, открытый, без стекол, с высокими колоннами под серебряными капителями и дикими виноградными лианами, обвивающими мрамор и дальневосточный гранит, с защитными полями, отводящими непогоду, ветер, дождь, полный желто-зеленого цвета, как аквариум,