Медведь и Дракон

– Понял. – Гудли сделал пометку.

– Что ещё?

Гудли перевернул страницу.

– Индонезия проводит учения своих военно-морских сил, которые заинтересовали австралийцев… – Бен продолжал утреннюю сводку новостей ещё двадцать минут, касаясь главным образом политических, а не военных вопросов, потому что именно в этом заключались проблемы национальной безопасности за последние годы. Даже объём международной торговли вооружениями сократился до такой степени, что многие страны рассматривали свои национальные военные ведомства скорее как магазины, чем как серьёзные инструменты государственной политики.

– Итак, сегодня мир в хорошем состоянии? – подвёл итог президент.

– Если не считать ухабов на московской дороге, то в хорошем, сэр.

Советник по национальной безопасности ушёл, и Райан посмотрел на свой распорядок дня. Как обычно, у него практически не оставалось свободного времени. Те несколько минут в графике, составленном его секретарём, когда в кабинете не будет больше никого, ему придётся посвятить чтению документов, касающихся следующей встречи. Многие из таких встреч были запланированы буквально за несколько недель. Райан снял очки, которыми он пользовался при чтении – как он ненавидел их! – и потёр глаза, уже чувствуя приближение утренней головной боли, которая наступит примерно через тридцать минут.

Быстрый повторный просмотр страницы показал, что сегодня у него не будет лёгких встреч. Не будет ни группы скаутов из Вайоминга, ни чемпионов Всемирной серии по бейсболу, ни мисс Помидор из калифорнийской имперской долины, которые позволили бы ему хоть немного улыбнуться. Нет. Сегодня только работа.

«Проклятье», – подумал он.

Природа самого президентства представляла собой серию взаимозависимых противоречий. Самый Могущественный Человек в мире не мог воспользоваться своей властью, за исключением крайне неблагоприятных обстоятельств, которых ему всячески следовало избегать, а не решать их этой властью. По сути дела, задача президента заключалась в переговорах, причём чаше в переговорах с конгрессом, чем с каким-либо другим государством или ведомством. Райан совсем не был подготовлен к этому процессу, пока глава его администрации Арнольд ван Дамм не прочитал ему краткий курс поведения в этой области. К счастью, Арни взял на себя значительную часть таких переговоров и затем приходил в Овальный кабинет, чтобы сообщить президенту, каким было его (Райана) решение и/или позиция по тому или иному вопросу. После этого он (ван Дамм) мог выступить с пресс-релизом или сделать заявление от его (Райана) имени для журналистов, получивших доступ в Белый дом. Райан полагал, что именно так поступает адвокат, защищая интересы своего клиента, одновременно не говоря ему, в чём заключаются эти интересы, до тех пор, пока по ним не принято решение. «Президента, – говорил всем Арни, – нужно защищать от непосредственных переговоров с кем бы то ни было – особенно с конгрессом». А ведь у него, напомнил себе Райан, был относительно ручной конгресс. Что было бы, если бы ему пришлось иметь дело с непокорным конгрессом?

«Интересно, – подумал Райан уже в который раз, – какого черта я здесь делаю?»

Процесс выборов представлял собой чистейшую разновидность ада – несмотря на то, что Арни неизменно заявлял ему, что выборы – простейшее дело. Он был вынужден произносить не меньше пяти речей в день, а нередко и девять. Выступать приходилось в различных местах перед самыми разными группами – но это всегда была одна и та же речь, произнесённая с карточек, которые он держал в кармане, изменялись только незначительные местные детали, вносимые в панической спешке его штабом в президентском самолёте во время перелётов. Спичрайтерам приходилось работать, одновременно следя за маршрутом его самолёта. Но самым поразительным было то, что он ни разу не заметил ошибок в их работе. Иногда для разнообразия президент менял порядок карточек. Однако интерес к этому исчезал уже после трех первых дней.

Да, если существовал ад на земле, в наиболее ощутимой форме им являлась политическая кампания. Ему приходилась прислушиваться к самому себе, произносящему одно и то же раз за разом, до тех пор, пока его мозг не восставал и не начинал требовать, чтобы он делал случайные безумные вещи, которые могли развеселить его, но казались безумными слушающей его аудитории. Он не мог пойти на это, потому что кандидат в президентской гонке должен быть идеальным автоматом, а не обычным человеком, способным совершать ошибки.

Впрочем, в этом была и положительная сторона. Райан купался в море всенародной любви в течение десяти недель изматывающей президентской гонки. Оглушительные радостные крики толпы, будь это на парковке в Ксени, штат Огайо, в торговом центре или в Мэдисон-сквер-гарден в Нью-Йорке, или в Гонолулу, или в Фарго, или в Лос-Анджелесе – повсюду происходило то же самое. Огромные толпы рядовых граждан, одновременно отвергающих и приветствующих тот факт, что Джон Патрик Райан был одним из них, но в то же время хотел стать выше их всех! Начиная с первой предвыборной речи в Индианаполисе, вскоре после катастрофы, которая возвела его в ранг президента, он понял, каким мощным наркотиком является такое поклонение, и действительно, его продолжающиеся встречи с народом давали ему такую же энергию, как и возбуждающее воздействие наркотических препаратов. Вместе с тем его охватило желание стать ради них идеальным президентом, правильно передавать текст выступлений, быть искренним – и он осуществлял это, хотя гораздо легче делать это один раз или два вместо трехсот одиннадцати, как показали подсчёты.

В каждом месте, где совершал посадку его самолёт, средства массовой информации задавали одни и те же вопросы, записывали в блокноты или на видеоплёнку одни и те же ответы, а потом печатали их как последние новости в каждой местной газете. Во всех городах и городках редакционные статьи превозносили Райана и громко заявляли о своём беспокойстве, что эти выборы вообще-то не являются, по сути дела, настоящими выборами, разве что на уровне Конгресса. Тогда Райан разбудил общественное мнение, выступив с похвалой по отношению к представителям двух основных партий, чтобы сохранить свой статус независимого кандидата, и потому рискнул обидеть всех.

Разумеется, эта любовь не была всеобщей. Были протестующие, они выступали на вечерних шоу со своими комментариями, описывая его профессиональное прошлое, критикуя его решительные действия, направленные на противодействие эпидемии Эбола[2], вызванной террористами и оказавшейся столь опасной для нации в те мрачные дни: «Да, ему удалось добиться успеха в том конкретном случае, но…» В особенности критике подвергали его политику, которая, как говорил Джек в своих выступлениях, совсем не является политикой, а представляет собой воплощение элементарного здравого смысла.

В течение всего этого времени Арни был даром небес, заранее подготавливая ответ на каждое возражение. Некоторые говорили о богатстве Райана.

– Мой отец был полицейским, – следовал ответ. – Я заработал каждый цент своего состояния – и к тому же (с обаятельной улыбкой) теперь моя жена зарабатывает гораздо больше, чем я.

Райан ничего не знал о политике: политика – это одна из тех областей, в которой разбираются все, но никто не может заставить её работать. Ну что ж, возможно, я не знаю, что это такое, но я заставлю её работать, говорил он.

Райан привлёк на свою сторону Верховный суд.

– Я не юрист, вы уж меня извините, – сказал он, выступая на ежегодном собрании Ассоциации американских адвокатов. – Зато мне известна разница между правильным и неправильным, и это знают также судьи.

Опираясь на стратегические советы Арни и тщательно обдуманные слова Кэлли Вестон, Райан сумел парировать все серьёзные выпады и всякий раз наносил ответный удар своим ответом, мягким и полным юмора. Иногда в ответ вставлялись суровые фразы, высказанные с твёрдой и спокойной убедительностью человека, которому не требуется доказывать свою точку зрения – настолько она очевидна.

2

Лихорадка Эбола – см. Т. Клэнси «Слово президента».