Страница 59 из 67
— Волки! — презрительно фыркал Арес. — В Уилтшире нет волков.
— И, верно, волки, — удрученно проговорил он, когда ему принесли полуобглоданный скелет ягненка.
— Ты должен что-нибудь с этим сделать, дорогой. Все так считают, — заявила Линда. Они отдыхали под моими ветвями.
— Конечно, скоро я этим займусь.
— Они говорят, что собираются сами пойти на охоту. Только представь себе: какой-нибудь фермер подстрелит волка, пока ты сидишь дома да ружье чистишь. Позора не оберешься.
Арес взглянул на луну — она входила в последнюю четверть.
— Скоро. — Это было все, что он мог ответить.
Ночью в полнолуние кучка решительно настроенных фермеров, вооруженная до зубов ружьями и карабинами и предводительствуемая мистером Уилрайтом, новоиспеченным тестем Ареса, посетила жилище егеря. Линда объяснила, что ее муж пошел охотиться на волков, и тогда они тоже поплелись в лес, заметно утратив пыл.
Тем временем Арес беседовал со своей подругой в их любимом месте — у подножия моего ствола. Она, как всегда обходясь без слов, жаловалась, что так редко его видит, а он уговаривал ее убедить сыновей отказаться от баранины. Тишину леса разорвал звук выстрела. Оба волка насторожились. И тут из чащи появились виновники переполоха, дрожащие от страха, но довольные. От них исходил явственный запах овечьей крови. Четверо молодых волков взлетели на залитый лунным светом холм и присоединились к родителям.
У Ареса не было времени, чтобы задать им взбучку, впрочем, из этого и не вышло бы никакого проку. Сыновья его становились все более дикими и необузданными, они давно уже не относились к отцу с должным почтением. Снова раздался звук выстрела, и он почувствовал жгучую боль в левой ляжке. Не успел он лизнуть рану, как она затянулась. Пуля не оставила даже царапины на коже. В положении вервольфа есть все же определенные преимущества.
Волки бросились вниз, в темноту леса. Той ночью до моего слуха донеслось еще несколько выстрелов, но до конца охоты я больше не видела ни Ареса, ни волчицы, ни их детей. Как мне стало потом известно, охотники вернулись не солоно хлебавши.
На другой день под моими ветвями, которые в соответствии с временем года уже начали терять листву, снова происходила семейная сцена. Арес был угрюм, а в голосе Линды звучало негодование.
— Мой отец, — повторяла она. — Родной отец! А где был в это время ты?
— Говорю тебе, я тоже охотился.
— А почему же тогда я нашла твое ружье в сарае?
— Это старое ружье, я давно с ним не охочусь.
— Не рассказывай мне басен. Хочешь, я скажу, где ты был? Любезничал с этой новой служанкой в «Певчем Дрозде»!
— !
— Как ты смеешь так со мной разговаривать?! Подумать только, мой отец…
— Да ведь с ним ничего не случилось!
— Не случилось! — вскричала Линда. — На него набросился волк! Не случилось!
Арес улыбнулся.
— Хорошенькая история, верно? Он палит картечью в упор. Три патрона, так он говорил? А волк валит его с ног и убегает как ни в чем не бывало. И при этом на твоем отце ни единой царапины. Да кто в это поверит?
— Не хочешь ли ты сказать, что мой отец лжет?
— Я хочу сказать, что, может, это твой папаша заглянул в «Дрозда» перед охотой. И вообще, не фермерское это дело — волков стрелять.
— И впрямь, это твое дело и, если ты за него наконец не возьмешься, я уйду жить к родителям. Так и знай.
— Я же сказал, сегодня пойду.
— Отец пойдет с тобой.
— Пошел он к дьяволу, твой отец!
— Он теперь и твой отец, так что выражайся повежливее!
Линда закатила глаза в притворном ужасе. По правде говоря, от своего отца она слыхала и не такое. Прежде, чем довести эту историю до ее трагической развязки, мне хотелось бы высказать некоторые умозаключения по поводу судьбы Ареса, которые, быть может, окажутся достойны внимания читателя, несмотря на их очевидность. До последнего часа Арес — и человек, и волк — поступал самым добропорядочным образом, как примерный англичанин. Он не совершал кровавых здодеяний, как это обычно делают оборотни в страшных рассказах; убивал лишь тех зверей, на которых, будучи егерем, имел право охотиться; ни разу не напал на человека, за исключением собственного тестя, которому, впрочем, не причинил ни малейшего вреда. Именно племя — племя людей и племя волков — поставило его перед неразрешимой дилеммой: Арес-человек должен был истребить семью Ареса-волка. Я благодарна небу за то, что, будучи привязана к одному месту, почти никогда не испытываю нужды в обществе. Способность к перемещению (в противоположность крепким корням) может оказаться источником многих бед.
Той ночью Арес вышел на охоту в сопровождении мистера Уилрайта и еще нескольких фермеров. Обычно охота вызывала у него прилив сил и приподнятое настроение, но сегодня лицо его было угрюмым, а походка нетвердой. Уилрайт настоял на том, чтобы они поднялись на холм, где видели волков накануне, и Арес не нашел подходящих возражений.
Она ждала там. Его подруга. Не то чтобы ждала — у нее просто вошло в привычку быть рядом со мной, когда она хотела быть с ним. Они увидели друг друга одновременно, и она узнала его.
— Стреляй! — закричал Уилрайт.
Она радостно бросилась к Аресу, не обращая внимания на остальных, доверяя ему, как доверяла всегда. Я видела, что, когда Арес поднимал ружье, в глазах его стояли слезы.
— Стреляй же!
— Нет! — воскликнула я, но он не услышал, а может быть, и услышал, но это его не остановило.
Арес выстрелил. Прицел был как всегда точен. Тело волчицы дернулось в воздухе, и она рухнула на землю уже бездыханной. Арес рванулся к подруге, не слыша предостерегающих возгласов и выстрелов, рвущих тяжелый воздух.
Пока Арес изливал свою печаль в звуках, в которых человеческое было едва различимо, волчата — но они уже были не волчатами, а взрослыми молодыми волками — устремились к убийце матери. Град пуль и картечи не замедлил их бега — недаром они были детьми оборотня. Волки бросились на Ареса: один вцепился ему в горло, остальные ожесточенно рвали зубами плоть отца. Фермеры, пораженные ужасом, пустились наутек, и я осталась единственной свидетельницей этой последней страшной сцены: четверо молодых волков, цепочкой сбегающих с холма, и два мертвых тела, на которые я роняла в знак скорби свои последние листья. И всем сияние луны.
Надеюсь, благосклонный читатель простит меня за то, что я собираюсь завершить свою историю моралью. Мне приходилось слышать, что хорошая история не нуждается в морали, но такова уж моя старомодная привычка — размышлять над виденным и искать закономерности в событиях жизни. Когда в одном существе сливаются две природы, худшая, как правило, берет верх над лучшей, и неизбежная трагедия человека-волка состоит в том, что он не может жить в мире ни с тем, ни с другим из двух извечно враждующих племен.
Наталия Сафронова
ЕСЛИ МИР В САМОМ ДЕЛЕ — ТЕАТР…
Как-то среди ТВ-новостей мелькнул сюжет о новом приемнике верховного правителя Тибета — Далай-ламы, решившего удалиться от дел.
Объектив приблизил поразительное в своей неподвижности лицо ребенка, выбранного по традиции ламаистскими жрецами а качестве земного представителя Будды. Перед камерой он держался соответственно своему сану: поза «лотоса», невозмутимое выражение лица.
Для обычного ребенка подобная неподвижность — симптом психического неблагополучия, для будущего Далай-ламы — его признак самоуглубленности, склонности к созерцанию.
Мальчика уже долго тренировали; почти с пеленок ему пришлось «жить в роли», которую предстоит играть до конца дней.
Герою Т. Диша гораздо сложнее: ему предстоит играть сразу две роли.
Впрочем, только ли герою писателя-фантаста?