Страница 29 из 44
— Зачем же эти опасные перелеты на дальние расстояния в ужасную октябрьскую погоду, а не летом?
Поручик Иванов впервые взглянул на корреспондента.
— Мы считаем, — сказал он подчеркнуто медленно, — что нам нужно научиться летать в самых неблагоприятных обстоятельствах. Без малейшей дорожной организации, не зная ни направления ветра, ни условий местности. Оттого-то, сознавая всю опасность, мы и летаем в осеннюю непогоду…
Клещинский сам захотел лететь осенью и полетел в дождь. Но он не учел лишний груз масла и бензина и упал на поле, недалеко от Калуги, где жил в то время почти безвестный чудак-учитель, по формулам которого выводят теперь на орбиту ракетные корабли.
Среди пилотов Клещинский был рядовым. Имя его забыли. Но я стал писать о Клещинском потому, что он один из тех энтузиастов-одиночек, которые на свой страх и риск искали пути в небо.
Им было трудно. Тогда в России правительство рассматривало авиацию чуть ли не как частное дело. Дерзкие проекты лучших умов страны — такие, как проект ракеты Кибальчича, — десятилетиями пропадали в архивах. Странно звучат сегодня сообщения давних газет о том, что 31 марта 1913 года в Москве было «выпущено на улицу 3 000 кружек для сбора пожертвований» на нужды воздушного флота.
Клещинский не дожил до того времени, когда воздушный флот стал детищем народа. Унаследовав от авиации прошлого «летающие этажерки», мы сумели всего через несколько десятилетий первыми отправить корабли в космос.
Социализм стал стартовой площадкой для завоевания космоса.
Наследники Кибальчича и Можайского, ученики Жуковского, Циолковского и Цандера, соратники Туполева — создатели и капитаны нашей мощной техники, советские разведчики заоблачных дорог подняли мир до пределов, доступных прежде только мечте.
Николай Коротеев
ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ СТЕНА
Они шли по гребню на высоте трех тысяч семисот метров. Ветер, зажатый в скалах, набирал здесь силу горного потока. Он мог столкнуть в пропасть при первом же опрометчивом шаге. Шестеро альпинистов, в связках по двое, двигались очень осторожно, то и дело припадая к камням, пережидая, когда порыв ветра ослабнет.
Спортсмены были одеты в перкалевые штормовки, подбитые мехом, с остроконечными капюшонами. Среди нагромождений гигантских скал, гладких отвесов и каменных взлетов они напоминали крохотных гномов.
Потом альпинисты прошли по узкому каменному выступу-«полке» на площадку.
Ветер пропал. Было слышно, как он посвистывает в скалах за поворотом.
— Вот она! — неожиданно для себя громко сказал Мурат.
Пятеро проследили за его взглядом. Они тяжело дышали — давал себя знать разреженный воздух высокогорья, и борьба с ветром утомила их.
— Вот она, — повторил Мурат негромко, словно поправился извиняясь.
Его товарищи молчали.
Они смотрели на каменную стену высотой в четыре десятиэтажных дома. Стена была стального цвета. Лишь кое-где в нее вкрапливались, словно ржавчина, рыжие породы, а посредине проходила угловатая трещина, едва приметная на расстоянии.
Самый высокий в группе, Мурат глядел на стену поверх голов своих спутников. В душе он ругал себя за несдержанность. Его товарищи, как и он, отлично знали, что это и есть та самая «Психологическая» стена.
Так ее прозвали альпинисты.
— Отдохнем, — сказал парень, шедший первым.
Мурат понял, что товарищи почувствовали его волнение. Ему совсем не хотелось этого, но так получилось.
Спортсмены сели, прислонившись рюкзаками к камням.
Было холодно, но солнце припекало.
Протерев запотевшие очки, Мурат посмотрел влево. С площадки, на которой они сидели, хорошо просматривалась перемычка между двумя увалами. Вернее, снежный намет, засыпавший ее. Дальше шла наклонная полка, похожая на скошенный карниз здания. Она заканчивалась широкой плитой, напоминавшей односкатную крышу. И наклонная полка и плита — основание «Психологической», стены — обрывались в километровую пропасть.
С этой «Психологической» стены и сорвались в пропасть два года назад четверо альпинистов. Четверо из шести. Они шли в одной связке. Двое благополучно преодолели стену и закрепили веревку наверху. Но кто-то из стоявших на полке или поднимавшихся по отвесу стены сорвался. Веревка, закрепленная на камнях, не выдержала тяжести падавшего, лопнула, и тогда упавший увлек за собой остальных.
Мурат, только что поступивший на работу инструктором контрольно-спасательной службы, вместе с начальником пункта Николаем Семеновичем Смирновым вышел в горы. Дело было зимой, а группа, попавшая в беду, совершала первое в истории зимнее восхождение на трезубец Домбай-Ульгена.
Погибшую четверку искали неделю. На дне пропасти было много снега, и тела альпинистов провалились очень глубоко. Когда их откопали, они напоминали фигуры из группы Лаокоона. И были так же тверды, как мрамор.
От места гибели в Домбайскую поляну возвращались на вертолете. Всю дорогу молчали. Мурат старался не смотреть на покрытые брезентом тела, а Смирнов ушел в кабину к пилотам.
Мурат впервые столкнулся с беспощадностью гор. Он долгое время не заговаривал со Смирновым о трагической попытке зимнего штурма Домбай-Ульгена, потом спросил напрямик:
— Почему они погибли?
— Не так шли, — коротко ответил Смирнов.
— Не так? — удивился Мурат. Ему казалось, что нет более надежной страховки, чем связка вшестером. Ведь каждого в случае срыва удерживают пятеро, четверо, ну, трое наконец.
— Не так, — убежденно повторил Николай Семенович. — Надо идти в связке по двое. Только по двое.
— И в этом залог успеха?
Николай Семенович окинул взглядом могучую фигуру Мурата, рядом с которым казался себе щуплым парнишкой:
— Успех решает тренировка. Ну и, конечно, характер!
Тогда-то Мурат и задумал совершить вторую попытку зимнего штурма Домбай-Ульгена. Во время летнего альпинистского сезона Мурат встретился с ленинградским мастером спорта, инженером-судостроителем Виктором Синицыным. Среди альпинистов Виктор был известен под прозвищем «Генерал». Веселый балагур и гитарист «внизу», Синицын преображался в горах. Его словно подменяли. Он становился молчаливым и суровым, а его выдержка и выносливость изумляли даже бывалых.
Будто между прочим Мурат сказал Генералу:
— Неплохо бы зимой прогуляться по трезубцу.
— Та история тебе покоя не дает? — усмехнулся Синицын. — Или ты решил принять вызов Домбай-Ульгена? И нас подбиваешь?
— Второй год присматриваю компанию.
— Выбрал?
— На тебе остановился.
Виктор в ответ тронул струны гитары.
Постоял Мурат, послушал и, приняв молчание за отказ, ушел.
А через неделю Генерал явился на контрольно-спасательный пункт.
— Мурат, ты больше никого не присмотрел?
— На Домбай-Ульген?
— Ну ясно. С нашего завода еще четверо решились пойти. А тебя — шестым. За идею.
— Пойду. Если начальство отпустит. Как вы, Николай Семенович?
— Кто да кто пойдет? — спросил Смирнов.
Синицын назвал.
— Что ж, ребята дельные, — подумав, проговорил Смирнов. — Тренируйтесь. А что думают по этому поводу в Центральном Совете общества?
— Они думают, что зимнее покорение Домбай-Ульгена следует засчитать как первовосхождение.
Мурат очень обрадовался. За два года работы на КСП он облазил горы Западного Кавказа, но все восхождения пролегали по хоженым и перехоженным маршрутам, а в первовосхождении ему участвовать не приходилось.
Штурм вершины — это экзамен. Только особый. В альпинизме нельзя пойти на авось. Тому, кто любит «риск», лучше не подниматься в горы, потому что цена альпинистского риска — жизнь. Спортсмены в горах не «рискуют», они либо идут наверняка, либо возвращаются.