Корона клинков

— Зря потешаетесь, господин Дурында, — обиделся мальчик, — разве там, откуда вы родом, не боятся ходячих мертвецов? В подобном страхе ничего постыдного нет. Поглядел бы я на вас на моем месте.

— Мальчик мой, — утробным голосом пробасил Торки, закатив глаза, — какая неожиданная встреча.

Аэций отпрянул.

— Прекрати, Торки, — остановил представление Брэк, — нужно всё объяснить. Видишь ли, Аэций, Торки у нас фавн. И он может по своему желанию превращаться в кого угодно. Приняв вчера облик Антония-травника, он неудачно пытался свести с тобой знакомство.

— Вы и взаправду фавн? — мгновенно забыл обиды мальчик, — настоящий, с рожками?

Торки солидно подтвердил.

— А не могли бы вы, господин фавн, превратиться в самого себя. Ну, пожалуйста, всего на минуточку. О представителях вашего племени мне доводилось только читать, и, честное слово, я ни разу не видел ни одного фавна.

— Я, право, не знаю, — смутился сам объект неожиданного интереса.

— Сделай милость, не заставляй себя долго упрашивать, — подал голос Ясень, — этим ты хоть немного загладишь вину за вчерашний испуг парня.

— Ладно уж, только, чур, не смеяться.

Аэций во все глаза следил за чудесным превращением, происходившим прямо у него на глазах. В натуральном виде Торки понравился ему ещё больше. Особенно восхищали аккуратные рожки, выглядывавшие из рыжеватых кудрей. Хотя и мощные копыта, переходящие в заросшие густой шерстью ноги тоже произвели впечатление.

— А хвост? — наивно поинтересовался мальчик, — знаете такой длинный с кисточкой на конце.

— Я фавн, а не бес, — обиженно заявил Торки, плавно перетекая в привычный облик Дурынды. — Фавнам такой хвост без надобности, попросту сказать, нет у нас никакого хвоста. Вот люди! увидят рога с копытами, так им и хвост непременно подавай.

— Извините, господин Дурында, — забормотал Аэций, на щеках которого пламенели алые маки румянца, — я нисколечко не хотел вас обидеть.

— Ладно, только перестань титуловать меня господином Дурындой и переходи на «ты». Просто Торки идёт?

— Хорошо, я согласен.

— Вот и славно, — фавн потянулся, — неплохо было бы сейчас брюхо набить, а? ты, небось, сегодня и позавтракать не успел.

Принц кивнул. Фавн важно извлёк из-под развесистого лопуха копчёную курицу, плачущую на жаре прозрачным жиром, свёрнутые сциллийские лепёшки и целый пук зелени, — ведь моему господину было не до того, чтобы на базар заглянуть.

— Зато ты обо всем позаботился.

— Пришлось вспомнить старое ремесло, — с фальшивым вздохом раскаяния ответил Торки.

— Неужели ты украл всё это? — нахмурил Аэций брови.

— Думаю, он просто разыгрывает тебя, парень, — эльф ловко нарезал курицу, — у него полно денег, а воровство для него скорее развлечение, возможность пощекотать нервы и получить иногда по шее.

— Разоблачён, разоблачён целиком и полностью, — засмеялся фавн, — да ты ешь, Аэций, не смущайся. За курицу и лепёшки я честно заплатил своими кровными. А вот чеснок и зелень, каюсь, спёр. А то при честной жизни всю квалификацию растерять недолго.

Аэций только теперь ощутил, насколько он голоден. Еда показалась ему просто божественной.

Глава 7 ОСЭНА В ОСАДЕ

Легат Первого безымянного легиона Марин Туллий, больше известный как Осокорь, щурился полутьме хлебной лавки. Трупы стражников уже унесли. О недавнем убийстве напоминала лишь лужа крови на полу, кое-как присыпанная песком, да бледное до зелени лицо хозяина. Он всеми силами избегал смотреть в пол и, заикаясь, давал показания.

— Он, говоришь, метнул твои ножи? — Осокорь вытер испарину на лбу.

— Ножи, — как эхо отозвался лавочник. — Он сперва схватил один, затем другой, и кинул их, будто жонглёр на ярмарке.

— Уверен, что у него не было посоха с двумя лезвиями?

— Ножи, ваше превосходительство, — затряс головой сциллиец, — у того паломника ни посоха, ни даже палки не было, это я точно запомнил. Он руки в рукавах спрятанными держал, пока за ножи не схватился.

— Хорошо, ножи так ножи.

Легат брезгливо провёл пальцем по грязноватому прилавку.

— Мужик тот был эльфом?

— Эльфом? — как глуховатый переспросил торговец, — вы шутите! Не эльф он никакой, а просто обыкновенный паломник: в халате, платке, рожа ещё такая небритая. А вот пацанёнок сразу видать, не из местных. Волосы на солнце уж больно сильно выгорели, и глаза светлые. Я на его глаза уже давно внимание обратил.

Так. Осокорь остановился. Упустил, из-под самого носа ушёл. Что бы там ни говорил этот испуганный торговец, а здесь был Меллорн. Он нарядился паломником и всё время слонялся по Осэне, выслеживая мальчика. И преуспел в этом куда больше солдат, усиленных ночными сторожами. Однако ж ловок, мерзавец! Уложить двоих вооружённых мужиков двумя хлебными ножами. Это не могло не вызвать уважения.

Осокорь прошёл мимо застывшего в просительной позе хозяина злосчастной хлебной лавки, и вышел на улицу.

Итак, их уже трое, ну что ж, ловить троих куда проще, чем одного. Нужно перекрыть все ворота из города и заблокировать порт. Однако легату никак не удавалось сосредоточиться на обдумывании необходимых распоряжений. В неприкосновенных тайниках его памяти ворочалось воспоминание. Оно впивалось в мозг неприятным зудящим чувством, скребло подспудной тревогой, будто Осокорь пропустил, оставив без внимания что-то важное.

Кабинет коменданта порта дохнул в лицо духотой, разогнать которую не могли хилые сквозняки от раскрытых настежь окон. Легат в очередной раз утёр пот, которым мгновенно покрылся, войдя в помещение, хотел потребовать холодного вина, но посмотрев на тугую повязку, стягивающую левую руку после кровопускания, поморщился и велел подать фруктов со льдом.

Если бы румяному адъютанту вместо того, чтобы со всех ног мчаться на кухню, пришла в голову мысль возвратиться и тихонько заглянуть в кабинет, он мог застигнуть своего патрона за весьма странным занятием. Легат вышагивал по комнате взад-вперёд со скрещёнными на груди руками. Глаза его при этом были плотно закрыты.

Таким, необычным с точки зрения простого человека, способом он пытался выудить беспокоивший его факт из целой вереницы воспоминаний суматошного сегодняшнего дня, встававшего перед его внутренним взором яркими картинами. Для этого необходимо было расслабиться и хотя бы на время отрешиться от бесконечного внутреннего диалога, который всякий мыслящий человек ведёт с собой беспрерывно. Поток сознания вынес Осокоря в хлебную лавку. Он снова мысленным взором увидел полного, небрежно выбритого хозяина с темными разводами пота под мышками и раздражающей привычкой постоянно заправлять за ухо прядь волос. Но это — только зацепка, так сказать, привязка к местности. И он начал поиск. Медленно, неуверенно, как двигается внезапно ослепший человек, отсчитывая узлы вдоль натянутых в разных направлениях верёвок в своём, вдруг ставшим незнакомом доме. Осокорь видел перепуганного до зеленоватой бледности торговца хлебом, он не в силах отвести взгляда от темных луж крови, жадно впитывающих небрежно насыпанный песок. Не то. Десятник близоруко щурится и подбадривает солдат, которых прислали убрать убитых. Люди, деловитый нестройный гул голосов, начисто лишённый той многозначительной приглушённости, какую обычно вызывает смерть. Здесь просто работа. Не то.

— Эй, поднавались, братва! — браво командует десятник, — да не стой, будто девка на смотринах! Берись ловчее, за плечи его, бедолагу. Нешто трупаков прежде не видал?

Последние слова относились к выкатившему глаза новобранцу, который шумно дышал ртом и мог сам в любой момент грохнуться в обморок.

— Ничего, ничего, обвыкнешься. На поле боя ещё и не такое бывает. Там кишки и конечности всяческие отрубленные повсюду валяются, — подбадривающе сказал более опытный солдат. — Опосля их в огромадные кучи стаскивают.

Новичка шатнуло. От этого неловкого движения голова убитого откинулась подобно крышке жбана, рана раскрылась, обнажая перерезанные жилы и окровавленную плоть до смутно белевших костей позвоночника.