Страница 33 из 96
Офицеры посовещались, и переводчик не очень уверенно сообщил:
— Вскоре после объявления войны Америке.
— Сомневаюсь. С седьмого декабря тысяча девятьсот сорок первого года прошло много времени, а все наши суда ходят именно этим путем. Зная миролюбивую политику своего правительства и то, что оно никогда не нарушает своих обязательств, не создает инцидентов между нашими странами, я не допускаю мысли, что меня могли не предупредить. Возможно, такое сообщение было сделано недавно. В таком случае прошу указать точную дату.
— Завтра назовем, — сообщил переводчик.
Но по лицам офицеров Рябов понял, что ни завтра, ни послезавтра ответа не дождаться. Все это липа, попытка, как говорится, взять «на арапа».
Соколов оторвался от своих записей. Он стал их вести не таясь с тех пор, как заметил, что и японцы ведут протокол переговоров. Пауза затягивалась. Заминка встревожила. Неужто разволновался капитан и цепочка аргументов разорвалась?
Переводчик не выдержал, прервал молчание:
— Вы все сказали, капитан?
Рябов резко, пружинисто встал:
— Нет!
До сих пор он говорил ровным тоном информатора или учителя, объясняющего урок непонятливым ученикам, уперев спокойный взгляд в поблескивающие очки офицера группы досмотра лейтенанта императорского флота Масафуми Дзуси. Теперь же в его голосе появилось едва сдерживаемое негодование. Он говорил, глядя куда-то поверх голов присутствующих, и этим давал понять, что считает господ офицеров лишь передаточной инстанцией.
— Я категорически протестую против беспричинного обстрела и бомбежки в океане. Я имел ясно видимые опознавательные знаки судов СССР, поднятый флаг. Я категорически протестую против беспричинного ареста судна!
— Задержания…
— Принимаю поправку, но это мало что меняет. Требую, чтобы вы как можно скорее провели досмотр, все свои исследования, дали ответ на мои протесты и выпустили судно по назначению. Теперь все.
Масафуми Дзуси пожелал устроить перерыв. Офицеры вышли на мостик. Заработал флажками сигнальщик. Группа досмотра рапортовала на берег, получала какие-то дополнительные инструкции.
И Рябов вышел на палубу. Он размышлял о том, что переговоры прошли слишком спокойно и вежливо. А в общем было ясно: сегодня вряд ли удастся получить ответы на протесты. Ну что ж, значит, завтра нужно будет все повторить слово в слово. Нет у него оружия сейчас, кроме слова. Завтра… Сколько дней продолжится эта стоянка? Ведь ясно: сегодняшний разговор лишь пристрелка, испытание нервов. Как будто бы нервы не сдали. Как будто бы держался правильно. Сжала сердце боль, перехватило дыхание. Рябов оглянулся, поспешно сунул в рот таблетку, присел на край светового люка.
Из-за мачты вынырнул Игорь, сообщил: японцы «семафорить кончили». Надо вставать. Надо идти. Лишь бы этот зоркий гражданин не заметил, как ему сейчас плохо…
Снова расселись в каюте офицеры. И опять Масафуми Дзуси был напыщен, как в первые минуты своего вступления на борт «Ангары». Он бросал фразы отрывисто, будто подавал команды на своем сейнере-тральщике:
— Вы не должны делать попыток покинуть порт.
— Вынужден согласиться.
— Вы обязаны собрать все оружие и отправить на военный корабль до освобождения судна.
— Возражаю. Оружие принадлежит владельцу судна. Я несу за него ответственность. Могу сложить в отдельное помещение и опечатать. Неприкосновенность гарантирую.
Последовало краткое совещание, после чего переводчик объявил:
— Господин лейтенант принимает ваше возражение.
Рябов не ожидал столь быстрого отступления японцев от своего требования. Но раз так…
— Прошу оставить при мне личное оружие — пистолет.
— Вы не доверяете команде?
— Вопрос абсурден, — отрезал капитан. — Это мое право.
— Господин лейтенант согласен.
— Еще прошу разрешения поднять стрелы кранов, чтобы заняться бункеровкой угля. Вести работы по окраске судна.
— У вас есть настроение здесь работать? — искренне удивился лейтенант.
— У нас всегда есть настроение работать.
— Работы разрешаем. Надстройки красьте, но за борт подвески и шлюпки спускать нельзя. На мачты подниматься нельзя. На берег в бинокли смотреть нельзя. Судовые огни зажигать нельзя. Соблюдать светомаскировку…
Выпалив все запреты, японцы собрались, покинули пароход…
VII
Полная луна освещала палубу. Порт и город без единого огонька. На берегу все будто вымерло. И на судне тишина. Слышен только плеск воды за бортом, да из машинного отделения время от времени доносится позвякивание. Ну, это дело обычное. Для всех стоянка — отдых, даже такой, вынужденный, а для механиков — работа. Небось разобрал «дед» какой-то из агрегатов, чинит, латает. Старичок пароход и машина старушка.
Соколов оперся о влажный от росы планшир.
— Удивили вы меня сегодня, Николай Федорович. Такая дипломатия… Прямо Лига Наций.
— Флаг велит так держаться.
— А я бы сорвался.
— И я мог… да вот как-то перетерпел.
— Если так дальше пойдет…
— Не пойдет. Я вас прошу… — Рябов помолчал. — Да, именно вас прошу. Не хочу взвинчивать комсостав. Может быть, и не понадобится… Но если завтра или в любой другой день затребуют, чтобы я съехал на берег — предлогов и причин для этого можно наскрести сколько угодно, — не отпускать. Если силой будут тащить на берег — не отдавать. Ни в коем случае не отдавать. Завтра возле моей каюты пусть ребята гуляют. Отберите сами покрепче.
— Но ведь никаких симптомов.
— Да… перед боем всегда тишина.
Рано утром Олег Константинович направился по привычке к радиорубке. Даже дверь подергал. Ах ты черт, забыл, что все опечатано! Впервые не останутся после завтрака матросы, чтобы послушать, что там, на фронте, дома. Как во времена парусного флота, когда радио не существовало. А ведь когда-то моряки случайно в далеких портах узнавали о событиях многомесячной давности. Домой возвращались словно после путешествия на иные планеты. Радист тоже подошел к рубке.
— Глухой хожу, — пожаловался. — А вдруг, пока мы торчим тут, японцы всей Квантунской армией границу перешли? Мы сядем завтракать, а тут тебе бац — явятся и всех в кутузку на неопределенное время. Мы даже «Ангару» затопить не успеем, чтобы им не достались ни сахарок, ни тушенка, ни сам корабль.
— У тебя ж деталей полна каюта, неужели не можешь сварганить какой-нибудь детекторный?
— Детекторный — чепуха, разве что Токио слушать… А погодите-ка, Олег Константинович, что ж я за шляпа такая! А ну-ка пошли в ходовую рубку. Я только сбегаю, наушнички прихвачу, догоню!
Через минуту корабельный маркони колдовал у радиопеленгатора. Наконец лицо его расплылось в победоносной улыбке:
— Порядок! Наши музыку передают. Значит, порядок!
Соколов нацепил наушники. Не так чисто и хорошо, как в приемнике, но был слышен Владивосток. Раздавались позывные, а потом привычное:
«Всем судам. Передаем радиогазету. Приготовьтесь к записи… От Советского Информбюро…»
После завтрака старпом объявил аврал.
Кран перетаскивал из трюма в угольную яму топливо.
Матросы драили палубы, красили надстройки, мачты.
Плотник чинил искореженный штормом спасательный плотик.
Бот пришвартовался к парадному трапу лишь после обеда. Японцы разбились на несколько групп. Каждая во главе с офицером. Спешно направились к трюмам — одновременно ко всем. К капитану пошли только лейтенант и переводчик. Масафуми Дзуси через увеличительное стекло осмотрел пломбы на двери радиорубки, на крышке рундука, в который было сложено оружие. Придраться было не к чему. Привычно прошагал в каюту, расположился на диване и затребовал грузовые документы, вахтенный, машинный, радиожурналы. Судовые, грузовые документы пролистали быстро. Впился в радиожурнал. Лейтенант достал из портфеля тетрадь. Переводчик зачитывал ему радиограммы, а лейтенант водил пальцем по строчкам иероглифов.