Спас Ярое Око

— Да ладно тебе цену набивать, едрена вошь! — не выдержал Царевич. — И так верю, что доска чумовая. Доставай! Только не сразу — краешек сперва засвети и по чуть-чуть вынимай… — он возбужденно потер руки.

Бегун поставил на стол сумку, — Дима впился в нее глазами, — открыл и вытащил пистолет.

— Вот это правильно! — одобрил Дима. — Такие вещи без пушки лучше из дома не выносить… — он снова уставился на сумку.

Бегун вынул из нее деньги и сложил аккуратной стопкой.

— Это моя доля, — пояснил он. — Остальное заберешь у Рубля. А Спаса ты мне сейчас вернешь.

Дима недоуменно смотрел на пачку долларов, потом глянул в пустую сумку и, заиграв желваками, поднял глаза на Бегуна.

— Это ты из Сибири такие шутки привез? — зло спросил он. — За такие шутки знаешь что бывает, Бегун?! — он шагнул к телефону.

Бегун вскинул пистолет. Раздался глухой хлопок, телефон вылетел из-под Диминой руки и раскололся о стену. Автоответчик начал вещать треснувшим голосом, все медленнее растягивая слова, пока не подавился пленкой.

Дима наконец понял, что все это серьезно. Он замер, завороженно глядя на черную дыру ствола, в глубине которого притаилась пуля.

— Э-э… эй, Бегун… осторожно… палец убери… — он отступал вбок маленькими шажками, стараясь уйти из-под ствола. Бегун вел пистолет за ним, держа палец на спусковом крючке.

— Или ты отдашь мне Спаса, или я найду его сам, — сказал он. — А ты будешь лежать здесь, вонять за своими замками. Ну?

— Погоди… У меня его нет. Хочешь — обыщи…

— Где он?

— У одного человека…

— О’кей, — кивнул Бегун. — Значит, едем к человеку.

— Нет… Нет, ты что! — Дима замотал головой, замахал руками, даже улыбнулся растерянно. — Нет! Ты не понимаешь, ты не знаешь, что это за человек… Руби мой хрен на пятаки, делай со мной что хочешь, но к нему я не поеду!

Бегун вдруг увидел, что теперь Дима действительно боится — отчаянно, до дрожи в коленях, до помрачения рассудка, — боится не пистолета, направленного ему в лоб, а этого неизвестного страшного человека, и действительно скорее умрет здесь, но не двинется с места.

Бегун сел в крутящееся кресло посреди комнаты, закинул ногу на ногу. Оглядел богатую Димину коллекцию, прицелился, щуря глаз, в вазочку на полке.

— Ай! — Дима кинулся с протянутыми руками, будто пытаясь поймать на лету, слепить осколки. — Это же Мейсен, идиот! Семнадцатый век! Я две штуки гринов отдал…

— Здесь было семь патронов, — покачивая пистолет в ладони, — сказал Бегун. — Осталось пять. Последний — твой, — он развернулся в другую сторону, целясь в золотую шкатулку с эмалью и камнями. — Фаберже?.. Так мы идем к твоему человеку?

— Ты не понимаешь! Если ты заберешь у него Спаса — ты труп! И я тоже… Ай!.. От него не побегаешь! Он тебя из-под земли достанет! В Сибири, в Америке — везде! Ты трех дней не проживешь. Себя не жалко — пацана своего пожалей!.. Ай!..

— Ты зря меня пугаешь, Дима, — сказал Бегун. — Ты все равно не поймешь, но я все-таки попытаюсь объяснить. Я нашел там то, чего никогда не имел в жизни, а ты и подавно… Свобода! Это удивительное ощущение, Дима — свобода! — развел он руками. — Ты мне не нужен, и я тебя не боюсь, — он повертелся в кресле, выбирая мишень подороже. — Ни тебя, ни всех вас. Свобода!.. — он выстрелил сквозь стекло в золоченый сервиз. Дверки серванта распахнулись, и груда фарфоровых черепков со звоном повалилась на пол. — Мы уже идем или еще нет?

— Нет.

Дима скис, он уже не дергался на каждый выстрел, стоял, закрывая спиной высокий столик.

— Отойди, — велел Бегун.

— Только не это… — жалко замотал Дима головой.

Бегун вскинул пистолет. Дима отскочил, и Бегун выстрелил в старинную китайскую вазу.

— Последний, — сказал он. Он перехватил плотнее рукоять и начал медленно поднимать ствол…

Дима был уже не в силах выговорить что-либо дрожащими губами, он только вяло поднял ладони, кивнул и поплелся к двери, ступая по разноцветным осколкам.

В гулком подъезде сталинской высотки он нажал кнопку домофона. Бегун держал пистолет у его затылка.

— Кто? — недовольно откликнулся через минуту сонный голос.

— Это я, Дима. Извините, что поздно. Срочный разговор…

— Приходи завтра с утра.

— До завтра не терпит. Надо поговорить, — промямлил Дима.

— Ты один?

Бегун сильнее надавил стволом ему в затылок.

— Один…

Щелкнул замок, и дверь открылась.

— Я тебя предупредил, Бегун, — бесцветно сказал Дима, когда лифт остановился. Он был белый, как смерть. — Ты не жилец.

— Пока что ты под вопросом, — Бегун развернул его и пошел сзади, пригнувшись за его спиной. Дима переступал на прямых ногах, как робот.

Видимо, за ним наблюдали из дверного глазка, потому что не успел Дима поднять руку к звонку, как дверь открылась. Бегун изо всех сил толкнул его в объятия хозяину, ворвался следом в квартиру и захлопнул дверь. И остолбенел на секунду с поднятым наизготовку пистолетом…

— Здравствуйте, Иван Афанасьевич, — сказал он наконец.

— Здорово, Беглов, коли не шутишь, — ответил Пинчер, потирая ушибленную руку. Он был в короткой, по колено, пижаме и шлепанцах на босу ногу, спутанные седые волосы торчали над ушами. — За это придется ответить, Дима, — перевел он взгляд на понурого Царевича.

— А что я могу сделать… — вяло кивнул тот на пистолет в руках Бегуна.

— Значит, надо было умереть, — просто ответил Пинчер.

— Потом разберетесь, — оборвал Бегун. — Где Спас?

— Кто там, Ваня? — послышался женский голос из комнаты.

— Это ко мне гости. Спи! — ответил Пинчер. — Не шуми, — вполголоса сказал он. — Жена месяц после инфаркта… Пойдем, — он повернулся и двинулся по коридору, шаркая шлепанцами.

Все происходило мирно, по-домашнему, Пинчер будто не замечал направленной на него пушки и пальца на спусковом крючке, и вроде бы действительно принимал поздних гостей, не слишком радушно, но в рамках приличия.

— Удивляешь ты меня, Беглов, — вздохнул он на ходу. — Сорок лет нормальным человеком был и как с цепи сорвался: то контрабанда, теперь разбой… Статья сто сорок шестая, до пятнадцати с конфискацией…

— Иди-иди!

— Вот и старшим стал «тыкать», — сокрушенно покачал головой Пинчер.

К удивлению Бегуна, квартира была обставлена очень небогато, не в пример Диминым хоромам: дубовая мебель пережила, наверное, не одно поколение хозяев и давно требовала реставрации, старый телевизор, никакого антиквара на стенах, только под увеличенными мутноватыми фотографиями Пинчеровых предков висели наградные шашки, выцветшая буденовка, маузер с именной пластиной на деревянной кобуре, ордена.

Пинчер включил свет в кабинете и указал на секретер:

— Здесь твой Спас… У меня там пистолет лежит, так что лучше возьми сам. А то увидишь пушку, будешь нервничать, пришьешь бедного старика, а это уже сто вторая, высшая мера…

Бегун, не выпуская Пинчера и Диму из виду, подошел к секретеру. За дверцей с краю лежал «Макаров» в подмышечной кабуре и наручники. Он сунул пистолет в карман, бросил наручники в сумку. Вытащил икону, сдернул с телевизора салфетку и бережно завернул. Он не ожидал, что все завершится так быстро и буднично. Оставалось выбраться из Москвы, но так, чтобы Пинчер и Дима не подняли раньше времени тревогу.

— Одевайся, — кивнул он Пинчеру. — Ксиву свою не забудь…

Проходя мимо комнаты жены, Пинчер прижал палец к губам: «тс-с…», старательно укутал горло шарфом, надел куртку и осторожно, чтобы не щелкнул замок, прикрыл дверь.

По городу они ехали молча — Дима за рулем, Пинчер рядом с ним, Бегун сзади сжимал в потной ладони рукоять парабеллума.

На кольцевой наперерез им шагнул из темноты гаишник со светящимся жезлом и автоматом. Дима задергался, не зная, что делать, глянул в зеркало на Бегуна.

— Остановись, — приказал Пинчер.

Громоздкие фигуры в тяжелых бронежилетах окружили машину.

— Одно слово — и ты труп, — предупредил Бегун.

— Только не нервничай, — не оборачиваясь, сказал Пинчер. — И руку из кармана вынь…