Мальчики Из Бразилии

- Прошу прощения, - вмешалась Лена. - Мы мо­жем пойти перекурить. - Она смущенно улыбнулась; ее хорошенькое личико продолжало оставаться спокойным и безмятежным. - Идемте, а то все остынет.

Встав, они перешли из маленькой комнаты, застав­ленной старой мебелью, с изображениями зверюшек на стенах, с грудами книг в бумажных обложках, в такую же крохотную кухоньку, тоже увешанную изображени­ями животных, с окнами, забранными металлическими решетками, со столом, на красной скатерти которого уже стояли салат, нарезанный хлеб, графин красного вина и разнокалиберные стаканы.

Либерман, которому с трудом удалось уместиться в маленьком плетеном кресле, посмотрел через стол на Нюренбергера, который с аппетитом намазывал хлеб маслом.

- Что вы имеете в виду, - спросил он, - говоря, что ребенок должен расти «в соответствующей домашней обстановке»?

- Чтобы она как можно больше напоминала ту, в которой вырос сам Менгеле, - подняв глаза, ответил Нюренбергер. Он усмехнулся в густую бороду. - Видите ли, - сказал он, - если бы я хотел создать другого Эдуарда Нюренбергера, было бы достаточно отщипнуть кусочек кожи, скажем, с мизинца, вышелушить одну клетку и подвергнуть ее той самой процедуре, которую я только что описал - при условии, конечно, что я обладаю такими способностями и соответствующим обо­рудованием…

- И женщиной, - добавил Клаус, ставя перед ним тарелку.

- Благодарю, - улыбнулся Нюренбергер. - В жен­щинах недостатка нет.

- Даже для такого вида репродуцирования?

- Можно предположить. Потребуются лишь два не­значительных надреза: один, чтобы извлечь яйцеклетку, а второй - чтобы имплантировать эмбриона. - Нюрен­бергер посмотрел на Либермана, - Но это будет только часть работы, - сказал он. - Потом мне пришлось бы искать соответствующий дом для Малыша Эдуарда. Ему предстояло бы обзавестись очень религиозной матерью - едва ли не фанатичкой, строго говоря - и отцом, который так много пил, что между ними происходили бы постоянные драки. Кроме того, в доме должен был бы быть чудесный дядя, учитель математики, который при первой же возможности забирал мальчишку с собой то в музеи, то на прогулки на природе… Эта публика должна будет относиться к мальчику точно, как и его родные, а дальше «дядя» должен умереть, когда ребенку будет девять лет, а «родители» развестись через два года. И всю свою юность мальчику вместе с младшей сестрой придется провести, мотаясь между двумя родителями.

Клаус со своей тарелкой расположился справа от Ли­бермана. На тарелке перед гостем лежал ломтик копче­ного мяса и несколько вареных морковок, от которых шел ароматный парок.

- И даже в таком случае, - продолжал рассказ­чик, - он может очень сильно отличаться от этого Эдуарда Нюренбергера. Его учитель биологии может не взять его под свое покровительство, как случилось со мной. Он может очутится в постели с девочкой значи­тельно раньше, чем это было со мной. Он будет читать другие книги, смотреть телевизор, а я слушал радио; в результате тысяч случайных встреч он может обрести большую или меньшую агрессивность, чем это было свойственно мне, способность привязываться к людям, уровень интеллекта - эт цетера, эт цетера.

Лена присела слева от Либермана, глядя через стол на Клауса.

Нюренбергер, кромсая вилкой свой кусок мяса, ска­зал:

- Менгеле хотел увеличить шансы на успех своего замысла, поэтому он и создал столько мальчиков и на­шел для всех из них соответствующие дома. И я прики­дываю, он может считать себя счастливчиком, если добь­ется желаемого лишь в нескольких случаях, если вообще не в одном.

- Вы теперь понимаете, - Клаус спросил у Либер­мана, - почему убивали всех этих людей?

Либерман кивнул.

- Чтобы… я даже не знаю, какое слово тут годится… чтобы подогнать всех мальчиков под один образец.

- Совершенно верно, - согласился Нюренбергер. - Именно подравнять всех, попытаться создать из них Менгеле и в психологическом плане, как и в генетиче­ском.

- В определенном возрасте он потерял отца, - ска­зал Клаус, - так что ребята должны пережить то же самое. То есть потерять людей, которых они считают своими отцами.

- Огромное значение, - сказал Нюренбергер, - имеет формирование их психики.

- Словно сейф открываешь, - сказала Лена, - Если наберешь соответствующие наборы цифр и будешь пра­вильно поворачивать ручки, двери откроются.

- Пока не произойдет сбой в наборе номеров, - сказал Клаус, - и ручка не повернется, Морковка про­сто прекрасна.

- Спасибо.

- Да, - согласился Нюренбергер. - Все очень вкусно.

- У Менгеле карие глаза.

Нюренбергер посмотрел на Либермана.

- Вы уверены?

- Я держал в руках его аргентинское удостоверение личности, - ответил Либерман. - Глаза карие. И его отец был богатым производственником, а не гражданским служащим. Сельскохозяйственное машиностроение.

- Он имел отношение к этим Менгеле? - спросил Клаус.

Либерман кивнул.

Нюренбергер, положив себе на тарелку еще порцию салата, сказал:

- В таком случае нет ничего удивительного, что он смог обзавестись оборудованием. Но в таком случае он не может быть донором, если у детей другой цвет глаз.

- А вы знаете, кто глава Объединения Друзей? - Лена спросила у Либермана.

- Полковник по фамилии Рудель. Ганс Ульрих Ру­дель.

- С голубыми глазами? - спросил Клаус.

- Не знаю. Придется проверить. И данные о его семье, - Либерман смотрел на вилку, аккуратно подби­рая с тарелки кусочки моркови.

- Во всяком случае, - сказал Нюренбергер, - сей­час вы знаете, по какой причине были убиты все эти люди. Что вы теперь предполагаете делать?

Несколько мгновений Либерман сидел молча. Поло­жив вилку, он снял салфетку с коленей и расстелил ее на столе.

- Прошу прощения, - сказал он и, встав, вышел из кухни.

- Лена посмотрела ему вслед, перевела взгляд на его тарелку, а потом на Клауса.

- Дело не в этом, - сказал он.

- Надеюсь, что нет, - сказала она, стараясь разде­лать ребром вилки свой кусок мяса.

Клаус не смотрел на нее, наблюдая за Либерманом, который подошел к книжной полке в другой комнате.

- Это мясо, конечно, тоже великолепно, - заметил Нюренбергер. - И когда-нибудь нам станет доступно мясо гораздо более лучшего качества и более дешевое, благодаря однояйцевому репродуцированию. Оно рево­люционизирует животноводство. И, кроме того, сохра­нит вымирающие виды, как, например, леопарда.

- То есть вы защищаете эти исследования? - спро­сил Клаус.

- Они не нуждаются в защите, - ответил профессор биологии, - Они представляют собой всего лишь техни­ку, и, как любая другая техника, она может пойти на пользу и на вред,

- Пока я придумал только два толковых способа ее использования, - сказал Клаус, - которые вы только что упоминали. Дайте мне лист бумаги и ручку, и через пять минут я представлю пятьдесят доводов против.

- Почему ты вечно споришь? - вмешалась Лена. - Если бы профессор сказал, что это ужасно, ты тут же стал бы говорить о животноводстве.

- И совсем не так, - пробормотал Клаус.

- А вот и так. Ты будешь спорить против своих же доводов.

Но Клаус уже не смотрел на Лену, наблюдая за Либерманом, стоящим к нему в профиль, склонив голову к открытой книге, он слегка раскачивался: ну, чисто еврей за молитвой. Хотя не Библия: тут таких книг не держат. Собственная книга Либермана? Где-то там она должна быть. Проверяет, какой цвет глаз у полковника?

- Клаус? - Лена предложила ему еще салата.

Он взял его.

Посмотрев на Либермана, Лена опять вернулась к столу,

- Мне с трудом удастся держать язык за зубами, - сказал Нюренбергер, - относительно того, что я узнал.

- Вы должны, - сказал Клаус.

- Знаю, знаю, но это будет нелегко. Двое из моих знакомых биологов пытались проводить такие экспери­менты, но только с кроликами.

На пороге кухни появился Либерман; лицо у него было осунувшимся и пепельного цвета, в руке болтались очки, которые он придерживал за дужку.