Мальчики Из Бразилии

Остановившись, он высвободил руки, обнимавшие блондинку.

Фарнбах весело объяснил ему:

- Мы остановились в «Экссельциоре». Решили устро­ить себе маленький второй медовый месяц.

Уставившись на него, он сказал:

- Вы же должны были быть в Кристианштадте. Вам предстояло убить Оскарссона.

Уродливая женщина захлебнулась на полуслове. Фар­нбах побледнел, глядя на него.

- Предатель! - заорал он. - Свинья!..

Слова были бессильны выразить его чувства; он на­бросился на Фарнбаха и вцепился в его тощую шею; Фарнбах тщетно цеплялся за его руки, пока он, сдавли­вая его кадык, тащил предателя меж танцующими. Гла­за его налились кровью и выкатились из орбит; Фарнбах только хрипел, не в силах выдавить из себя ни слова. Крики женщин, толкотня мужчин: «О, Боже мой!» Фар­нбах наткнулся на стол, дальний край которого поднялся в воздух и сидевшие за ним люди ретировались. Он швырнул Фарнбаха на пол, продолжая душить его; стол отлетел в сторону, со звоном посыпались стаканы и чашки, усыпая осколками пол, бритая голова Фарнбаха оказалась залитой супом и вином, которое потекло по его багровому лицу.

Чьи-то руки вцепились в Менгеле; кричали женщи­ны; музыка захлебнулась и смолкла. Руди держал кисти Менгеле, умоляюще глядя на него.

Он позволил оттащить себя в сторону и поднялся на ноги.

- Этот человек - предатель! - крикнул он, обра­щаясь к собравшимся. - Он предал меня, он предал вас! Он предал расу! Он предал арийскую расу!

Уродливая женщина, стоящая на коленях рядом с Фарнбахом, который, хрипя, с красным лицом, растирал себе горло, завопила.

- У него в голове стекло! - рыдала она. - О, Господи! Приведите врача! О, Бруно, Бруно!

- Этот человек заслуживает смерти, - тяжело ды­ша, объяснял Менгеле столпившимся вокруг него людям. - Он предал арийскую расу. Ему был отдан приказ и как солдат он должен был исполнить его. Он предпочел не подчиниться ему.

Его слушатели были смущены и растеряны. Руди рас­тирал расцарапанные кисти Менгеле.

Фарнбах заходился в кашле, пытаясь что-то вымол­вить. Он отбросил руку жены с носовым платком и приподнялся на локте, глядя снизу вверх на Менгеле. Кашляя, он растирал горло. Жена придерживала его за плечи, ткань смокинга на которых была потемневшей и мокрой.

- Не двигайся! - внушала она ему. - О, Боже! Где же врач?

- Они! - каркнул Фарнбах. - Отозвали! Меня! - Капелька крови показалась из-за правого уха и серьгой повисла на мочке, увеличиваясь в размерах.

Раздвинув тех, кто стоял рядом, Менгеле уставился на него, лежащего на полу.

- В понедельник! - сказал ему Фарнбах. - Я уже был в Кристианштадте! Все организовал для того… - он посмотрел на окружавшую их публику, - для того, что я должен был сделать! - Капля крови упала с мочки уха и на ее месте тут же стала расти другая. - Они вызвали меня в Стокгольм и сказали… - он глянул на жену, не сводившую взгляда с Менгеле, - что я должен возвращаться. В офис моей компании. И сразу же.

- Вы лжете! - сказал Менгеле.

- Нет! - вскричал Фарнбах; кровавая сережка опять оторвалась. - Всех отозвали! Один был в офисе, когда я туда прибыл. Двое уже отбыли. Остальные двое были в пути.

Менгеле смотрел на него, не в силах проглотить ко­мок в горле.

- Почему? - спросил он.

- Не знаю, - скорбно ответил ему Фарнбах. - Больше я не задавал никаких вопросов. И делал то, что было мне сказано.

- Где же доктор? - снова завопила его жена.

- Он уже идет! - крикнул кто-то от дверей.

- Я сам… - сказал Менгеле. - Я сам доктор.

- Не приближайтесь к нему!

Он посмотрел на жену Фарнбаха.

- Заткнись, - сказал он, оглядываясь. - Есть тут у кого-нибудь пинцет?

В кабинете управляющего банкетным залом он извлек из затылка Фарнбаха осколок стекла, пользуясь достав­ленным пинцетом и увеличительным стеклом, пока Руди держал поблизости лампу.

- Осталось еще несколько, - сказал он, бросая ос­колки в пепельницу.

Фарнбах, который согнувшись, сидел перед ним, ни­чего не сказал.

Менгеле обработал ранку йодом и наклеил на нее кусочек пластыря.

- Я очень извиняюсь, - сказал он.

Фарнбах встал, одергивая свой промокший смокинг.

- А когда, - спросил он, - мы сможем узнать, зачем нас посылали?

Несколько мгновений Менгеле молча смотрел на него, а потом сказал:

- Я считал, что вы наконец прекратили задавать вопросы.

Повернувшись на пятках, Фарнбах вышел.

Передав пинцет Руди, Менгеле отослал и его.

- Найди Тин-Тин, - сказал он. - Мы скоро уезжа­ем. Пошли его предупредить Эрико. И закрой за собой двери.

Он сложил аптечку первой помощи и, сев за неубран­ный стол, снял очки и вытер ладонью испарину со лба. Вынув портсигар, он закурил, бросив спичку в осколки стекла. Снова нацепив очки, вытащил записную книжку с телефонами.

Справляясь с ней, он набрал личный номер Зейберта.

Бразильская горничная, глупо хихикая, сказала ему, что сеньор и сеньора в отлучке и она не знает, где они.

Он попытался связаться со штаб-квартирой, не рас­считывая на ответ; так и случилось.

Сын Острейхера Зигфрид дал ему другой номер, по которому ему ответил сам Острейхер.

- Говорит Менгеле. Я во Флорианополисе. Только что видел Фарнбаха.

После краткого молчания он услышал:

- Черт побери. Полковник отправился утром к вам, чтобы все рассказать; он очень сожалеет, что пришлось пойти на это. Он дрался, как лев.

- Могу себе представить, - сказал Менгеле. - Что случилось?

- Все из-за этого сукиного сына Либермана. Он как- то смог на прошлой неделе увидеться с Фридой Малони.

- Он же был в Америке! - вскричал Менгеле.

- Пока не вылетел в Дюссельдорф. Должно быть, она ему изложила всю историю, как она воспринималась с ее стороны. Ее адвокат спросил у некоторых наших друзей там, как это получилось, что нам пришлось в конце шестидесятых заниматься черным рынком прода­жи детей. Он убедил их, что всё в самом деле так и было, и они стали справляться у нас. В прошлое воскресенье прилетел Рудель, беседа проходила три часа - Зейберт очень хотел, чтобы вы тоже присутствовали; Рудель же и кое-кто еще возражали - на том все и кончилось. Люди стали возвращаться во вторник и в среду.

Менгеле сдернул очки и буквально застонал, прикры­вая рукой глаза:

- Ну, почему они не могли просто убить Либерма­на? Неужто они рехнулись или они сами евреи? Что с ними случилось? Мундт мог бы без труда справиться с этим. Он с самого начала предлагал такое решение. Он один умнее, чем все ваши полковники, вместе взятые.

- Желательно ли вам выслушать их точку зрения?

- Валяйте. И если меня вырвет во время изложения, прошу простить меня.

- Семнадцать человек мертвы. Это означает, в соот­ветствии с вашими выкладками, что мы можем рассчитывать на успех в одном или двух случаях. И, может быть, еще на один-два среди прочих, ибо кое-кто может умереть естественной смертью. Либерман по-прежнему ничего толком не знает, поскольку Малони сама ничего не знала. Но она может припомнить имена и в таком случае логическим шагом станет попытка перехватить Гессена.

- Тогда следовало бы отозвать только его! Почему всех шестерых?

- Вот это и говорил Зейберт.

- Ну и?

- Сейчас вас и вырвет. Все это становится слишком рискованным. Такова точка зрения Руделя. Может кон­читься тем, что на свету окажется все Объединение, к чему может также привести убийство Либермана. И если уж нам гарантированы одна или две удачи или даже больше - и этого достаточно, не так ли? - то этим надо и ограничиться. И все прикрыть. И пусть себе Либерман всю жизнь охотится за Гессеном.

- Но этого нельзя допустить. Рано или поздно он до всего докопается и займется только мальчишками.

- Может, да, а может, и нет.

- Истина состоит в том, - сказал Менгеле, снова снимая очки, - что нам приходится иметь дело с кучкой утомленных стариков, которые тут же наложили в шта­ны. Они мечтают только о том, чтобы спокойно скон­чаться от старости в своих виллах на берегу океана. И если их внуки станут последними арийцами, тонущими в море человеческого дерьма, их это совершенно не волнует. Я хотел бы поставить их перед дулами рас­стрельной команды.