Аутист

Фил вздрогнул. Что за фокусы? Он только что видел Ольгу. И ее воеводу. Вроде не спал. Как стоял посреди комнаты, так и стоит. Филипп на всякий случай, подцепил носком ноги легкое кресло, дремавшее возле письменного стола, подтащил к себе и сел верхом.

— Значит, у Ольги была фигурка? Она чувствовала, что воевода влюблен в нее и использовала его?

— Не только его. Мне кажется, она с помощью Серебристого Пса вышла замуж за Игоря. Ей же кроме знаменитого прадеда похвастаться нечем было. Ольгин отец паромщиком работал на реке Великой, под Псковом. Мать молнией убило. Говорили, она с волхвами зналась. Когда будущей царице исполнилось тринадцать, она начала переодеваться в мальчика. Чтобы отцу помогать. Однажды ей пришлось переправлять Игоря с его свитой. Он охотился под Псковом…

… Веревка привычно ложиться в руку. Вода набегает на сосновые бревна. Лошади фыркают за спиной и испуганно жмутся к людям. Ничего, милые. Потерпите. До берега совсем близко. Вот она — травяная волна над рекой.

— Что это у нас тут под рубахой? Никак прячешь чего?

Она чувствует, как рука охватывает ее грудь. Резко, до боли, прижимает спиной к богатой ферязи. Вторая ложиться на живот. Князь Игорь. Рыхлый, тонкогубый, с ниточкой темных усов. Будущий правитель. Всю дорогу его желание росло, как пчелиный рой над пасекой. Она знала, что он подойдет, но думала: дотерпит до берега. Не дотерпел.

— Смотрите-ка, девица! — Усмехается Игорь, разворачивая ее к себе. — Что же ты, милая, под мужской одеждой красоту прячешь?

— Чтобы, князь, твою душу не смущать.

Главное не отворачиваться. Смотреть в глаза. Что ты хочешь, князь? Разложить меня прямо здесь, посреди реки? На виду у твоих людей? Рыжеусого дядьки-кормильца Асмуда да пары дружинников, с которыми ты приехал кабана в Псковских лесах погонять? Или утянешь в ближайшие кусты на берегу? Не отводи взгляда, князь. Кто-то ведь смотрит на тебя так, как я сейчас. Может, Олег? Он всю твою подноготную знает. Смеется над тобой. Презирает, заставляя страдать…

— Так ты меня не смущаешь. Лишь бы я тебя не смущал.

Краснеет Игорь. В сторону глядит.

— Нет, князь, нечего мне тебя стесняться. Но проще утопиться прямо здесь, чем пойти с тобой. Выбирай: краткая утеха и позор навек, что изнасиловал правнучку великого Гостомысла, или сватовство честь по чести.

— Вот, значит, как. Правнучка…

Стихли смешки за спиной. Князь разжал руки. Отступил назад. Седлает коней. Уходит.

Вернешься ты, князь. Чувствую, совсем скоро вернешься…

…Фил потряс кудрявой шевелюрой. Да что с ним такое? Он же видит Ольгу, а Настя, вроде, не замечает ничего. Говорит и говорит.

— Настя, — прервал ее Фил. — А как ты узнала про фигурку? Ну, что она у Ольги была?

— Сама не понимаю. Почувствовала, наверное. Ну не могла же обычная девушка дружину, которая князей в упор не видела, заставить враз подчиниться? Я потом я в паре летописей нашла странные фразы. Сначала в Степенной книге. Слушай: «Идеши за Ольгой попятам Пес Серый. Хранил он ее от злого умысла…» Потом у Нестора в «Повести временных лет»: «Собак малая стерегла ее. Глаголела, как с мужами себя весть…». А в Радзивилловской лицевой летописи я даже изображение этого пса нашла. Вот, смотри!

Повернувшись к стене, Настя коснулась пальцами цветной распечатки, приклеенной к обоям кусочками скотча. На ней угадывался корявый рисунок, созданный, казалось, рукой пятилетнего ребенка. Фил с трудом различил женщину в богатой одежде. Рядом два уродца, сгорбившись, смотрят на нее. А Ольга — судя по всему, неумелый художник пытался изобразить именно ее — что-то показывает им, держа на вытянутой руке. Фил пригляделся. Не может быть! В сплетении неловких линий совершенно отчетливо проступал силуэт собаки. Ушастого пса, застывшего с поднятой мордой, словно в ожидании приказа.

— Тогда бумаги не было. Летописцы использовали телячью шкуру. На одну книгу от десяти до тридцати животных уходило — целое стадо. А вместо ручки — гусиное перо и, разведенную с вишневым соком, квасом и медом, ржавчину. В общем, не очень удобно, — Поспешила объяснить Настя. — Поэтому рисунки выходили не так себе.

— Но как ты нашла фигурку?

— Случайно. Я прошлым летом собиралась в Крым на раскопки с юношеским клубом археологов. Мы должны были на Мангупе искать следы Дори — исчезнувшего племени. А потом что-то сорвалось, и вместо Черного моря решили ставить лагерь под Звенигородом. Вроде как там Владислав Польский четыреста лет назад клад зарыл. Неподалеку от Городища. Я в раскопках почти не участвовала. Все больше обеды пацанам готовила. Только один раз решила им помочь. И как нарочно в тот день мы нашли керамический кувшин с серебряными монетами. Такого в Звенигороде уже лет двадцать не случалось. Николай Павлович, руководитель клуба, настоящее представление по этому поводу устроил. Журналистов позвал, археологам из Москвы позвонил — в общем, несколько дней никто вокруг того места ничего не искал. Кроме меня. Даже не знаю, почему я решила рядом копать. Словно кто-то нашептал. Отколупнула лопатой ком земли, смотрю, в нем что-то блестит…

— Выходит, фигурка несколько веков там лежала.

— Наверное. Судя по слою почвы, Серебристый Пес попал туда около 1640-го года. Через семьсот лет после смерти Ольги.

— Ты уверена, что он ей принадлежал?

— Абсолютно! Зуб даю!

Фил улыбнулся. Если девушка готова отдать зуб, значит, он идет на поправку.

— Почему же, ты решила подарить его мне?

— Она попросила. Голосом. В голове. Так бы, дорогой поклонник, не в жизнь не отдала.

— Попросила? Но зачем?

— Затем, что…

Ее глаза внезапно потухли, лицо застыло, губы задрожали. Через пару секунд черная мгла вновь спеленала Настю тугим коконом.

— Настя! Что с тобой? Это как-то связано со вчерашним?

Девушка подтянула к себе подушку и прижала ее к груди, словно щит от причиняющих боль вопросов. Фил, поддавшись порыву, пересел к ней на кровать. Что-то жесткое уперлось ему в ногу. Он, не задумываясь, сунул руку под плюшевое покрывало в желто-коричневую клетку и, преодолев слой ткани, почувствовал холод металла. Очень медленно, не отрывая взгляда от Настиного лица, Фил вытащил на свет увесистый сверток. Осторожно развернул махровое полотенце.

Он никогда не держал в руках огнестрельного оружия, но ему хватило доли секунды, чтобы узнать найденный в кровати девушки предмет.

Пистолет. Тяжелый. Черный. Масляный на ощупь.

Внезапная волна ярости, исходившая от Насти, предупредила Фила об опасности. Он вскочил с кровати и отвел в сторону руку с оружием. Точно обезумевшая кошка, девушка прыгнула на него и вцепилась в рукав пиджака. Повисла, пытаясь добраться до пистолета. Ее дыхание коснулось шеи Фила. Заточенные ногти рассекли кожу на запястье. И в следующую секунду мир аутиста прошил насквозь невыносимо громкий выстрел.

Тарас крякнул и почувствовал тяжесть в животе, словно проглотил крупную жабу. Холодную и скользкую. История с Левиным воскресением перестала ему нравиться. В смысле, она и раньше не вызывала приятных чувств, но теперь антипатия достигла критической отметки.

Пора завязывать.

Свой моральный долг он отдал вдове покойного вместе с пятью тысячами евро. Самое время ехать домой. К Хомяку. А то этот кобелина гуляет по часам. Чуть задержался — получай фашист гранату, то есть — полный разгром в квартире. В шестнадцать, ноль, ноль, и ни минутой позже, Тарасу нужно прицепить пса к поводку и идти во двор распугивать местных бультерьеров. Даром, что в чихуахуа по кличке Хомяк весу два кэ-гэ, боевого задора в диванной подушке хватает на свору бездомных собак.

— Спасибо, дорогой товарищ! — Сказал он, протягивая Илье Ивановичу руку, — Я все понял. Поймаю покойника — обязательно объясню, что не хорошо шляться по сети и беспорядок нарушать. Коли помер — лежи спокойно.

Вертушка ответил ему взглядом человека, картине мира которого только что нанесли не совместимое с жизнью увечье. Он встал из-за стола и пожал предложенную руку. Ненадолго задержал ее в своей ладони.