Страница 21 из 39
Мне захотелось подсчитать, сколько я выслушал тяжких историй и печальных исповедей. В сущности, признательный рассказ преступника есть слезливая байка. А сколько монологов радостных? Вроде бы ни одного.
- Следователь, что это? Временное помешательство у здравой женщины с высшим образованием?
- Ну, а медицина-то?
- Бессильна. И тогда до жены дошел слух о чудотворце Амалии Карловне. Они встретились тайно от меня. И эта душеведка, догадайтесь, что сказала жене?
- Предложила лечить ее биополем?
- Амалия Карловна заявила, что дочка жива.
- Ее же похоронили…
- Жива, там, в гробу, и ей очень тяжело. Просит освободить… Сказать подобное больной женщине… Тут уж я схватился за голову…
Аркадий Степанович вскочил и заходил по кухне. Я вздрогнул. Чем помочь: словами, примерами из следственной практики, пойти с ним рядом?.. Помочь логикой:
- Аркадий Степанович, ведь это же глупость.
- Да? Но жена подняла общественное мнение. Корреспонденты, экстрасенсы, какие-то комиссии, делегации…
Я верил: у нас на борьбу с пьянством, с раком, с детской беспризорностью или с хулиганством народ не шевельнуть, а вот с какой-нибудь экзотической дурью… Например, с однополой любовью - пожалуйста.
- Жена своего добилась!
Я не отозвался, потому что не мог понять, чего она могла добиться. Аркадий Степанович налил мне еще кофе, которое, находившись, я всасывал, как насос. И спросил с долей злорадства:
- Смекнули, чего она добилась?
- Легла в больницу?
- Добилась вскрытия могилы.
- Зачем же?
- Глянуть, жива ли дочка.
- Идиотизм, - вырвалось у меня.
- Круты вы в оценках, - усмехнулся он.
- Что этим хотите сказать?
- Составилась комиссия: родители, врачи, администрация кладбища, представитель райздрава и даже батюшка. Могилу вскрыли. Сняли крышку гроба… Тело разложилось…
- Естественно, - попробовал я завершить его рассказ.
- Кроме головы.
- А что голова?
- Как живая, не тронутая временем ни на йоту. Румянец, свежесть и смотрит на нас с бессильным укором. Жене стало плохо, да не только жене… Я и сам бессильно сел на землю… Мне пришла мысль не вовремя и не к месту. Сотни писателей выдумывают мистические триллеры о чем попало: ожившие мумии, кровожадные гуманоиды, заразные пришельцы, гигантские черви, головоногие люди… Не перечислить. А познакомить бы толкового писателя с историями, выслушанными мною только за сегодняшний день, романы бы вышли реальной мистики, не сочиненной.
- Что же дальше? - спросил я насчет мистики реальной, не сочиненной.
- Медики объяснили, что голова оказалась в другом, благоприятном, температурном режиме и тления избежала.
- Чем все кончилось?
- Мы дочку перезахоронили на другое место, а жена болеет до сих пор. Вот и всё.
Где же всё? Подобные загадочные истории так просто не кончаются. Я вспомнил свою записную книжку, где были номера телефонов друзей, приятелей и знакомых. И Витьку Торфянникова, с кем вместе ходили в школу. Записная книжка, которую на дню листнешь раз десять. Цифры выведены пастой, как высечены - информация для следователя, что колея для автомобиля. С телефона часами не слезаешь. Сперва взгляд не засекал… До тех пор, пока номер телефона школьного друга не потускнел до едва различимого состояния. И даже не это удивило… Другие номера, рядом, писанные той же пастой, в то же время - как титры на экране. А телефон Витьки Торфянникова растворяется во времени.
Я позвонил ему. Попал на кого-то из домашних. «Здравствуйте, мне Витьку». - «Его нет». - «На работе?» - «Нет, не на работе». - «Уехал?» - «Да, уехал». - «Надолго?» - «Навсегда…»
Я понял, что Витька умер, - я только не понял, как эта смерть обесцветила его телефонный номер в моей записной книжке.
- Аркадий Степанович, ну а как же Амалия Карловна определила?.. Нет, не определила, дочка оказалась усопшей, но ведь состояние головы ясновидящая засекла?
Аркадий Степанович умолк на слишком долгое время - я кофе допил. И вглядывался в мое лицо с немым вопросом - отчего пауза. Ассоциация не совсем к месту… Вот смотришь на тихую речную воду, гладь нешелохнутая, а нет-нет да крохотная волна - не волна, микроколебания - дрогнут. Рыба на глубине прошла…
Я узрел их, микроколебания на лице Аркадия Степановича. И, не выдержав, почти крикнул:
- Что?
- Видите ли, я занимаюсь фундаментами. В земле и породах толк знаю. Могила дочери была в суглинке. После дождей он лежит плотно. А перед вскрытием меня удивила его рыхлость. Будто недавно копали.
- Какой вывод?
- Никакой, - отмахнулся он.
- Аркадий Степанович, ясновидящей платили?
- Не одну тысячу.
Вывод был у меня - могилу вскрывали и раньше. Как и могилу Висячина. Здесь убедились, что голова не пострадала, там - Висячина унесли.
28
Ни в прокуратуру, ни домой к Лиде я не заглянул. Меня несло в поселок, словно там, на свежем воздухе, могло прийти успокоение. Во второй половине дня я уже вошел в избу. Мне хотелось с кем-то поделиться и кому-то рассказать. Например, Петру. Но мы все-таки не друзья, он старше, да и стыд… Люди бы скорее поняли, если бы я изнасиловал, а когда старуха меня…
Я забыл про свое лицо.
- Что случилось? - спросил майор.
- Начальство песочит.
Он поверил, потому что начальство следователей всегда песочило. Но рассказать о приключении мне придется: не в плане моей личности, а хотя бы проинформировать, что собой представляет Амалия Карловна. Только не сейчас.
Я сел на свое лежбище. Бессилье опустило на него, потому что меня догнала отсроченная тоска - тоска одиночества. Как правило, оно накатывает зимой: когда снег и холод. И осенью, когда дождливо и темно. Но почему летом, если солнце, деревья, цветы, птицы и рядом верный товарищ?
Потому что не повидал Лиду…
Майор подошел тяжело и неповоротливо. Под сивыми бесцветными бровями его карие глаза мне показались хитроватыми:
- Сергей, сейчас твое настроение подниму.
- Как? - Я подумал, что традиционно-русским способом, то есть водочкой.
- Пойдем.
- Куда?
- На речку.
- Купаться, что ли?
- Не купаться, но душ будет.
- Что за душ?
- Бодрящий.
Я поймал себя на том, что мир вижу иначе. Смотрю на него с каким-то жадным интересом. На грязного поросенка, на крикливых гусей, на занятых старух… Меж поселком и рекой лежало крохотное поле ржи: почему же я не замечал васильков? Разве это сорняки? Крохотные пятнышки неба. А вон мухомор царственно раскинул алую шляпку, как зонт… Две сороки расшумелись на все поле…
Почему мне все это интересно? Я догадался: сознание хотело забыть городскую историю, хотело вытеснить образ ясновидящей, хотело заменить его иным виденьем… Теми же васильками. Даже сороками.
Мы спустились к реке. Молчавший Петр подвел меня к отшлифованному рекой валуну, с которого двое мальчишек удили рыбу. Майор им сказал:
- Ребятки, повторите-ка для дяди в очках…
Лет по двенадцати, один черноволосый, второй рыженький. Они молчали. Наконец черненький спросил с неохотой:
- И про деда?
- И про него, - подтвердил майор.
- Дед Никифор принес деревянную чашку с тремя свечками, зажег и пустил по течению.
Поскольку я глядел на ребят непонимающе, Петр объяснил:
- Была версия, что Дериземля выпил на бережку и утонул. Дед Никифор искал его труп.
- Чашка-то со свечами при чем?
- По народному поверью, где чашка станет, там и покойник.
Да, в нашем деле мелочей нет. Но какой смысл топтаться на одном месте? Дед Никифор был приятелем Дериземли, беспокоился о нем, искал таким средневековым способом… Все это не имело значения, поскольку Дериземля найден и лежит в морге.
- Теперь ты, - велел Петр рыженькому.
- Под запанью глыбже, там и щурята берут.
- Само собой, - поддакнул майор.