Страница 46 из 47
Не имея ничего лучшего, я до сих пор склонялся к версии падающего валуна. И надеялся, что русские примут ее, чтобы прекратить эту игру с Джо. Но понял, что ничего не выйдет, когда увидел входивших ко мне с вытянувшимися лицами Шапиро и Карпухина.
— Клаус, — сказал Лев, — мы хотим, чтобы ты погрузился еще раз.
— Деньги ваши, — ответил я, — но что я должен делать?
— Мы осмотрели поврежденную решетку и обнаружили, что пропала секция термоэлемента. Дмитрий считает, что кто-то мог умышленно сломать ее и похитить.
— В таком случае это чертовски неуклюжая работа, — ответил я, — могу поклясться, что это сделали не мои люди.
Это была, конечно, неудачная шутка. Мне она самому не понравилась, потому что на этот раз и я начал думать, что у таких подозрений могут быть основания.
Солнце уже садилось, когда я начал свое последнее погружение, но на глубине это не имело значения. До шестисот метров я погружался без прожекторов, потому что любил наблюдать за светящимися творениями моря, когда они вспыхивают или мерцают в темноте, иногда взрываясь, словно ракеты, перед самым иллюминатором.
Пройдя семьсот метров, я понял, что не все в порядке. Вертикальный локатор уже давал отражение дна, но оно приближалось почему-то очень медленно. Скорость погружения была ничтожна. Я мог легко ее увеличить, заполнив другую цистерну, но не решился этого сделать. В моем деле все необычное нуждается в объяснении, трижды я спасал свою жизнь тем, что ждал, пока не находил причину.
Ответ дал мне термометр. Температура воды снаружи была на пять градусов выше, чем должна была быть, и, должен сознаться, мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять причину.
Всего в сотне метров подо мной исправленная решетка работала на полную мощность, извергая мегаватты тепла в попытке уравнять температурную разницу между глубиной и солнечным бассейном наверху, на земле. Этого, конечно, произойти не могло, основным результатом было генерирование электроэнергии, но меня поднимал вверх гейзер теплой воды, которая была случайным побочным продуктом.
Когда я наконец добрался до решетки, то оказалось довольно сложно удержать «лобстер» в одном положении. К тому же по мере проникновения тепла в кабину я начал потеть. Испытывать жару на дне моря довольно необычно. Необычным был и мираж: поднимавшиеся потоки теплой воды заставляли скалы, которые я осматривал, танцевать и вздрагивать в лучах прожекторов.
В обрамлении сверкающих лучей, ожививших полуторакилометровые глубины, я медленно опускался вдоль крутой стены каньона. Пропавший элемент не мог укатиться далеко. Я должен был найти его за десять минут. Или не найти вовсе.
После часовых поисков я обнаружил несколько разбитых колб от ламп, пустую пивную бутылку и новенький ботинок. Это было последнее, что обнаружил, потому что в этот момент понял: я не один. Я никогда не выключаю локатор и, даже когда не двигаюсь, примерно раз в минуту бросаю взгляд на экран, чтобы проверить общую ситуацию. В тот момент ситуация была такой, что большой объект, по крайней мере размером с «лобстер», приближался с севера. Когда я его обнаружил, дистанция была около ста пятидесяти метров и медленно сокращалась. Я выключил прожектора, остановил двигатели, с помощью которых удерживал «лобстер» в потоке, и начал дрейфовать вместе с ним.
Хотя у меня было желание связаться с Шапиро и сообщить обо всем, я все же решил подождать. Всего три страны имели глубоководные аппараты, которые могли действовать на такой глубине, и со всеми у меня были прекрасные отношения. Было бы неразумным слишком поторопиться и дать вовлечь себя в ненужные политические осложнения.
Хотя я и чувствовал себя слепым без локатора, мне не хотелось открывать свое присутствие. Поэтому я выключил и его, решив полагаться на зрение. Кто бы ни работал на такой глубине, он должен был включить прожектора, и я увидел бы их задолго до того, как они обнаружили бы меня. Поэтому я ждал в жаркой тишине маленькой кабины, напряженно всматриваясь в темноту, бдительно, но не слишком обеспокоенно.
Сначала на неопределенном расстоянии появилось неясное мерцание. Оно становилось больше и ярче, но не принимало ни одной из известных мне форм. Рассеянное свечение сконцентрировалось в мириады точек и стало похоже на целое созвездие, плывущее ко мне. Будто звездные облака появились из какого-нибудь мира, близкого к сердцу Млечного Пути.
Даже в тот момент я не был напуган. Я не представлял, что ко мне приближалось, но не верил, чтобы какое-либо морское существо могло добраться до меня через пятнадцать сантиметров отличной швейцарской бронеплиты.
Существо было почти надо мной, излучая собственный свет, когда оно вдруг разделилось на два отдельных облака. Медленно они сфокусировались — не в моих глазах, а в моем сознании, и я понял, что красота и ужас приближаются ко мне из пучины. Сначала был страх, когда я увидел, что приближающиеся существа — кальмары, и все сказки Джо прокатились а моем мозгу. Затем с определенным чувством разочарования я понял, что они невелики, всего около шести метров в длину, чуть больше «лобстера». Они не могли нанести мне вреда. В этом я был почти уверен. Почему? Потому что кальмары были неописуемо красивы. Ведь красота всегда лишает нас ощущения опасности. Это звучит смешно, но это правда. В своих путешествиях я видел много разных живых существ, но ни одно из них не могло сравниться со сверкающими привидениями, плывущими теперь передо мной. Разноцветные огни, которые пульсировали и танцевали на их телах, создавали впечатление, что они одеты в драгоценные камни, меняющие свои цвета каждую секунду. Там были частицы, которые сверкали, как голубые бриллианты, как мерцающие ртутные дуги, затем почти мгновенно превращались в горящие неоново-красные точки. Щупальца выглядели как полосы из сверкающих бусин, пронизывающих воду, или как фонари на автостраде, когда вы смотрите на них ночью с борта самолета. На этом мерцающем фоне едва различались огромные глаза, сверхъестественно человечные и умные, каждый окружала диадема сияющих жемчужин.
К сожалению, это все, на что я способен. Только кинокамера могла бы достойным образом отобразить эти живые калейдоскопы. Не знаю, сколько времени я наблюдал за ними. Я так был очарован их сверкающей красотой, что почти забыл о цели своего погружения. То, что эти нежные, похожие на ремни, щупальца не могли сломать решетку, было совершенно очевидно. В то же время присутствие здесь этих созданий было, по меньшей мере, странным.
Я уже почти собрался позвонить на поверхность, когда увидел нечто невероятное. Оно было перед моими глазами все время, но я не осознавал этого до сих пор.
Кальмары разговаривали друг с другом.
Эти светящиеся мимолетные картины появлялись и исчезали не случайно. Они были так же полны смысла, неожиданно понял я, как светящиеся вывески на Бродвее или Пикадилли, не те, которые образуют слова, а те, что сделаны в виде движущихся картинок. Каждые несколько секунд появлялся какой-нибудь образ, который мне почти удавалось осознать, но он исчезал прежде, чем я мог его интерпретировать. Я, конечно, знал, что даже обычные осьминоги отражают свои эмоции молниеносными изменениями цвета, но здесь было что-то гораздо более высокого порядка. Это была картинная, или картинографическая, связь. Передо мной были две живые электрические рекламы, высвечивающие друг другу послания.
Мои последние сомнения исчезли, когда я увидел точное изображение моего «лобстера». Хотя я и не ученый, в тот момент испытывал, наверное, те же чувства, что Ньютон или Эйнштейн в моменты великих открытий.
Затем картинка изменилась, причем самым любопытным образом. Снова появился «лобстер», но значительно меньший, а рядом с ним были два еще более мелких, странных объекта. Каждый состоял из пары черных точек, окруженных расходящимися линиями. Я говорил, что мы, швейцарцы, способны к языкам. Хотя не нужно было большого ума, чтобы понять, что это условное изображение кальмаров, как они себя видели, а вся картинка — набросок создавшейся ситуации. Но почему настолько абсурдно малый размер кальмаров?