Страница 15 из 49
Увидев Дафну, она взяла ее за руку и вывела из гостиницы. Прогуливаясь с ней вдоль залива Термайкос, она сумела внушить подруге, что завтра — тоже день. Дафна подумала: «Я смогу передать отчет Галиносу… И попрошу связаться с ЦК…» И когда услышала голос Анастасии: «Подумай сперва, дорогая, сперва подумай», не стала сопротивляться и дала отвезти себя домой.
Из квартиры Дафны Анастасия позвонила мужу и сообщила, что переночует у подруги. Его возражения не смутили Анастасию, а когда он начал настаивать на своем, хладнокровно положила трубку.
— Я знаю, что он сказал, — прошептала Дафна. — Ты не останешься там, где в любую минуту могут забарабанить в дверь с криком: «Открывайте, полиция!»
Анастасия улыбнулась.
— Не обижайся на него, мужчины пугливы. Особенно когда речь идет об их женах. Но мы не боимся, мы храбрые, правда?
— Я не из храбрецов. Но в одном я уверена: от Фонды они ничего не добьются. Какое счастье, что мы из Афин перебрались сюда, где нас никто не знает. Им никогда не узнать, кто такой Фонда.
— Вы в городе давно, вас многие знают.
— Только свои. И если я верю мужу, я обязана верить и им. Да и что они могут сказать? Жизнь четы буржуа Герекос и подпольная деятельность Дафны и Карнеадеса строго разграничены. Лишь вы да Ставросы знаете о нашей двойной жизни. Мы с Фондой часто сетовали, что связь чересчур тонка. Сегодня я рада этому. В настоящий момент только один человек может сообщить полиции, кто такой Карнеадес — он сам!
— Это сейчас неважно.
— Нет, важно. Я знаю, твой муж и другие уважают мое чувство, оставляют за мной право смотреть на мир глазами, затуманенными любовью. Конечно, я люблю Фонду и буду всегда верить в его невиновность!
— А есть у тебя уверенность?..
— Есть. Фонда понимает свое положение. Он знает, что полиция не в силах разоблачить его.
— Кроме одной, страшной возможности…
Дафна энергично покачала головой.
— Он не даст себя сломить. Бедный Фонда, ему придется либо вынести все пытки ада, либо погибнуть в этом аду.
— А фотография?
Дафна чуть не закричала:
— Забудь ты о проклятом снимке! Мало у них гримеров, что ли? Могли загримировать любого актера, кого хочешь! Они хотят нас запутать, как запутали Элени.
— А адрес Монастериотиса?
— Не знаю. Я не обязана иметь на все готовый ответ.
— Я понимаю тебя, дорогая. Но мужчины… они этим не удовольствуются. Они думают головами, а не сердцами, и сердятся, не находя отгадки. Лучше неправильный ответ, чем никакого, считают они. Сейчас я понимаю, что привело меня в «Средиземноморский»: человек, сидящий там, тоже мужчина. Он еще меньше других будет склонен понять тебя — ему-то что до Карнеадеса? Ты не должна вверять себя в его руки, Дафна. В его мозгу твои аргументы обратятся в их противоположность. Можешь себе представить, как именно он проинформирует Афины. Нет, в центр отправишься ты! Там наверняка найдутся люди, знакомые с Карнеадесом с давних лет. Кроме тебя, некому связать концы.
Дафна обняла подругу, прижалась щекой к щеке, прошептала:
— Как я тебе благодарна, Стаей! Если верят двое — это в тысячу раз больше, чем если верит один.
Анастасии было знакомо желание выговориться; даже в ее мире, доселе огражденном от всех житейских невзгод, оно существовало. И хотя, как ей стало теперь очевидно, оно было связано с вещами мелочными, ей с юности недоставало человека, который выслушивал бы ее. Искатели приключений, плейбои, напыщенные дамы — глупые гусыни, вот кто ее окружал, откуда у таких возьмется желание выслушать человека? Лишь встретившись с Цацосом, она поняла, какое это благо, когда есть перед кем излить свое сердце. И сейчас она тихо попросила Дафну:
— Расскажи мне о нем и о себе.
…Дафна и Карнеадес познакомились десять лет назад, всего десять лет назад. Целых десять лет! А ведь с юности их судьбы развивались схоже, их жизненные дороги тянулись как две параллели.
Семья Герекосов из поколения в поколение покупала и продавала вино. Не из крупных виноторговцев, но и не из самых мелких. В Патре жило немало семей, похожих на их семью, пока монополии не взяли всю виноторговлю в свои руки. С тех пор младшие сыновья в семье Герекосов отправлялись, подобно тысячам соотечественников, на ловлю счастья в Штаты. Нынешний глава семьи очень страдал из-за этого и был несказанно рад, когда учитель похвалил способности маленького Фонды и посоветовал послать его в гимназию. В их семье появится служащий, а если постарается и схватит фортуну за хвост, и в больших чинах — чем не перспектива! Увы, немцы перечеркнули планы отца. После вступления в страну они закрыли все школы. Может быть, пятнадцатилетний гимназист Ксенофонт Герекос примкнул к левому партизанскому движению, ЭЛАСу, случайно, но этот случай определил всю его жизнь. Командир, человек умный и тонкий, заботился о пареньке, обнаружив в нем способности художника, поддерживал его и после победы. Вернувшись в отчий дом, Фонда стал настаивать, чтобы ему позволили посещать академию в Афинах. Отец долго противился этому, но в конце концов согласился. Учиться Фонде было суждено недолго. Фюреры фашистов сидели в Нюрнберге на скамье подсудимых, но гонения на свободолюбивых греков продолжались: на сей раз пришли англичане, поддержанные местной реакцией. Те, кто сражался за свободу, не пожелали стать рабами и опять ушли в горы. И начался трехлетний кровопролитный поход с Эпирского плоскогорья к горам Пиндос и Грамос, поход, заранее обреченный на поражение… Двадцатилетнему Фонде повезло, он вернулся домой целым и невредимым; отец вслух порицал его, но втайне гордился сыном. В академии нашлись преподаватели, вступившиеся за Фонду, и он смог возобновить учебу. Здесь он, человек вполне сложившийся, стал вожаком прогрессивных студентов. И когда он организовал митинг в защиту осужденного на смерть председателя компартии Никоса Белоянниса, его вышвырнули из академии. С той поры, с 1952 года, он жил, пользуясь успехом как художник-оформитель и промграфик, работающий в острой и элегантной манере. И никто — или почти никто — не знал о его другой, жизни: подпольной работе коммуниста-организатора.
— Вот тогда я с ним и познакомилась, — продолжала Дафна. — Я родом из Фракии. Наша семья была тесно связана с Болгарией, с ее революционерами. Дедушка был одним из «тесняков» Благоева, марксизм в нашем доме передавался как бы по наследству. Отец мой погиб в сорок пятом, сражаясь в Афинах с английскими частями, которые привел генерал Скоби. Мне в то время исполнилось семь лет. Я как сейчас слышу слова отца: «Карина, не только наполеоновская гвардия умирала, но не сдавалась. Мы, Ксенопулосы, тоже!» Я никогда не вышла бы замуж за человека не нашего, Ксенопулосов, толка. В девятнадцать лет я познакомилась с Фондой. Он был именно тем, кого я искала…
— Мой муж и другие считают, что любовь… что это из-за любви ты так непоколебима…
— Так оно и есть. Но это одна любовь — к мужу и к нашему делу. Если меня спросят, в чем для меня смысл счастья, я скажу — в этом.
— Ты говоришь «счастье». Твое положение сейчас…
— Оно не изменилось. Один немецкий поэт прекрасно сказал: «Боги, бесконечные, все дарят своим избранникам. Все бесконечные радости, все бесконечные горести, все до конца!»
Анастасия поднялась с кресла, несколько раз медленно прошлась по комнате и опустилась на колени перед сидящей Дафной.
— Ах, Дафна, что нам теперь делать? Ты не боишься?
— Иногда… Я сама не знаю, чего я боюсь, но к Фонде это отношения не имеет… Не ареста я боюсь…
Анастасия нежно погладила длинные иссиня-черные волосы подруги.
— Ты должна немедленно ехать в Афины, Дафна! Если хочешь, я поеду с тобой.
Дафна знала: сказать легче, чем сделать. Раньше в Афинах было здание ЭДА.[5] С помощью товарищей из ЭДА можно было выйти на связь с руководством подполья. Но сейчас разгромлена и ЭДА. Как узнать, где наш ЦК? Правда, в Салониках есть тайная явка для почтовых донесений, и три человека — Карнеадес, Дафна и Ставрос — знали соответствующий адрес в Афинах. Но нужно, по крайней мере, спросить Галиноса, не провалилась ли она. Для личных писем эта тоненькая, опасная линия связи вообще не предназначена…
5
ЭДА (Эллиники демократики аристера) — Единая демократическая партия Греции.