Страница 13 из 49
— Где вы будете жить?
Галинос положил свою руку на руку Дафны:
— Прошу вас, не поймите меня превратно… Но совсем недавно кто-то знал, где я скрываюсь, и я чудом унес ноги. Своим спасением я обязан вам. Давайте и впредь встречаться в «Средиземноморском», во всех Салониках не сыщется места надежнее. Есть, правда, одно обстоятельство… Допустим, что с вами — Не приведи господь! — что-то случилось. Тогда я останусь без всякой связи. Мне потребуется адрес, чтобы возобновить контакт. И получить его я должен как можно скорее. Прошу вас, передайте мои слова товарищам.
Дафна удивилась и после недолгого молчания ответила:
— Но ведь у вас есть в городе явка, через которую вы нам сообщили о вашем прибытии.
«Это и впрямь мое уязвимое место, — подумал Галинос. — У человека, которого я здесь изображаю, адреса явки мы вырвать не смогли. Может быть, он его и не знал. По-видимому, здешние полагают, будто связь с центром, о которой я так часто упоминаю, поддерживается через эту явку. Дьявольщина! Все так запутано, что нью-йоркским профессорам это и во сне не приснится».
— Конечно, явка есть, — сказал он. — Но для подобной связи она не предназначена.
Что могла возразить Дафна? Оставалось пообещать, что передаст его пожелания руководству.
Галинос достал из кармана несколько листков тончайшей бумаги и протянул Дафне:
— Обещанная статья.
Дафна молча сидела в машине рядом со Спиридоном Цацосом. Впереди еще несколько минут езды, заседание руководства группы назначено в деревеньке Панорама у подножия горы Хоратнатис. Ни он, ни она не решались начать разговор и боялись, что вот-вот другой заговорит. Что оставалось сказать Цацосу, кроме: «Как ни горько, но надо смотреть правде в глаза».
Дафна не может, не хочет с этим смириться. А как ответить? «Тут какая-то страшная тайна, но Карнеадес никогда не предаст». Так, да? Цацос промолчит, как бы говоря: «Я понимаю тебя, моя бедная, моя храбрая, но любящее сердце туманит тебе мозг». Она знала, что стоит только заговорить, разговор будет именно таким.
Хозяин таверны в Панораме сочувствовал коммунистам. Для их собраний он всегда оставлял заднюю комнату. Дафна коротко рассказала товарищам о встрече с Галиносом.
— Мы решили считать это доказательством стойкости или вины товарища Карнеадеса. Думаю, теперь мы, знаем, где истина, — сказал Арис.
Вот она и высказана, эта страшная мысль. В наступившей тишине Дафна, казалось, слышала, как бьется ее сердце. А что скажут другие? Неужели примут решение, по которому имя ее любимого будет навсегда вычеркнуто из списка верных, надежных людей?
— Не знаю, — сказал Ставрос. — Не хочется в это верить, не могу я. — Он выдавливал из себя эти слова неуверенности, но для Дафны они стали скалой надежды. Со всей страстностью, на какую она была способна, Дафна сказала то, о чем молчала во время поездки…
— Пока нет аргументов, подкрепляющих нашу с Дафной позицию, и есть много других, против нас, — говорил Ставрос, — я могу только просить вас не спешить с выводами. Дело не только в нас лично. Если мы осудим Карнеадеса, исключим из наших рядов, нам придется оповестить о происшедшем относительно большое число товарищей. Ужасный удар! Он может поколебать наши ряды. Без стопроцентной уверенности идти на такой риск мы не имеем права. Подозрение, даже столь обоснованное, еще не факт. Я уже не говорю о том несправедливом обвинении, которым мы оскорбляем нашего товарища Карнеадеса…
— Как хотите, вы знаете его лучше, — сказал Арис. — Ни на чем настаивать я не имею права. Но я требую, чтобы были практически приняты меры, будто случилось то, во что вы не хотите поверить. Мы должны перевезти типографию в другое место, если собираемся продолжать выпуск газеты. Работать сейчас на старом месте — чистое безумие.
«На это нечего возразить», — подумала Дафна, хотя такая сложная и опасная акция фактически равнозначна осуждению Карнеадеса.
— И вот еще что, — заметил Цацос. — Об аресте Карнеадеса скоро узнают все вокруг. От правых до ультралевых. И решат, что настал подходящий момент, чтобы смять наши ряды.
— Точно, — кивнул Ставрос. — Если и есть подходящая задача для Галиноса, то как раз это: пусть займется местным филиалом Партсолидиса[4] или маоистским отребьем господина Кессимитиса. Ни его, ни господина Крокидиса переубедить он не сможет, но одно то, что мы не перешли к обороне и не стали дожидаться их злорадных ухмылок: «Ну что, мол, пришел вам конец?» — собьет с них спесь. Надо поговорить с Галиносом. Если он согласится, мы дадим ему несколько адресов.
На том и порешили.
Сообщение Х211 начальнику политической полиции, копия господину министру внутренних дел:
Прежде всего я прошу отнестись с пониманием к тому обстоятельству, что несколько дней я не давал о себе знать и предпринял некоторые действия, которые — не увенчайся они сенсационным успехом — можно было бы назвать грубым самоуправством, как это, наверное, и оценено местными органами. Вот в чем проявилась моя инициатива: еще до отправки последнего донесения мне вновь удалось вступить в контакт со здешним подпольем. Я умолчал об этом, ибо местные органы всячески склоняются к тому, чтобы за тремя произведенными арестами последовал четвертый. Тем самым меня лишили бы последней возможности когда-либо впредь выйти на связь с коммунистами. Поведение Карнеадеса, Элени Кафавис и Петроса, курьеров, показывает, что при помощи допросов нам вперед продвинуться не удастся. Особенно показательно поведение студентки: дело в том, что контакт со мной установила тоже женщина. Имели место четыре встречи с этой дамой. При первой она информировала меня об аресте Карнеадеса, во время второй просила написать статью для следующего номера газеты. Во время третьей сообщила об обыске на вилле в Арецу (идея местных органов, в высшей степени похвальная). На четвертой встрече я получил прямое поручение. Вот моя оценка прошедших встреч:
1. Новой информации не получено, зато особую ценность приобретает сам факт непосредственной связи. Еще одно доказательство того, что решение остаться здесь оказалось правильным.
2. После долгих размышлений я согласился написать требуемую статью, хотя участие сотрудника Центрального управления греческой полиции безопасности в выпуске подпольной коммунистической газеты должно показаться прямо-таки противоестественным. Я исходил из того, что члены компартии, как правило, верят только тому, что исходит от их руководства. Поскольку собрания организации запрещены, газета представляется мне подходящим средством для дезинформации. Конечно, все должно быть тщательно дозировано. А так как коммунисты принимают меня за представителя их ЦК, они сочтут мои «формулировки» линией партии. Тем самым мы произведем — придерживаясь их терминологии — политическую диверсию. Что и оправдает мое «сотрудничество» в газете.
3. Мой «связной» ничего не сообщил мне об аресте курьеров газеты, равно как и о том, достигла ли записка из тюрьмы своего адресата. Но у меня нет сомнений на сей счет: дама была настолько подавлена, что остается предположить одно — вера группы в своего вожака Карнеадеса подорвана, если не рухнула окончательно. В любом случае фотография в газете его доконает.
4. Поручение, которое я получил, приведет меня к новым успехам. Группа пожелала, чтобы я участвовал в их полемике с «братьями» справа и слева. В случае моего согласия мне обещаны соответствующие адреса. Это неминуемо столкнет меня с людьми, которые знают тех, кто меня послал. И, во-вторых, мы получаем очень любопытный шанс. История борьбы против коммунизма знает немало примеров, когда силы порядка сотрудничали с «правыми оппортунистами» и «левыми сектантами». Течения эти не представляют, как известно, реальной опасности для буржуазного мира. Напротив, чем они сильнее представлены, тем слабее само коммунистическое движение. Таково мнение всех ведущих западных политологов. И нам — именно потому, что мы маленькая страна, — не следует упускать возможности внести свой практический вклад в развитие научного антикоммунизма.
4
Группа Партсолидиса — группировка правых оппортунистов, отколовшихся от КПГ.