Страница 20 из 48
— Я земной человек, — угрюмо ответил Ур.
— Очаровательно! Итак, вы тотчас отправитесь в комиссариат и официально заявите Бурже, что вы не красный агент и не обитатель Альдебарана. Суньте ему под толстый нос документы или что там у вас вместо них. И мигом обратно. Поняли? Улица Фрежюс, четырнадцать. Или шестнадцать? Ну, найдете. Имейте в виду, что я поручился за вас.
Было жарко, когда Ур вышел из Океанариума. Идти в комиссариат ему было ни к чему. Жаль было расставаться с Океанариумом, с милым доктором Русто, с прекрасными картами морей. Но что поделаешь…
Он выпил в маленьком кафе оранжаду — очень нравился Уру этот напиток — и пошел по улицам городка, мимо ярких витрин и рекламных щитов, мимо нарядных вилл и отелей. Он долго шел по дороге, обсаженной тенистыми деревьями — шел куда глаза глядят. Давно осталась позади Санта-Мовика. По обе стороны дороги простирались квадраты полей, виноградники, тут и там перерезанные каналами.
Потом начались предместья Одерона — название этого города Ур прочел на придорожном щите.
Здесь высились светлые современные здания. Возле корпуса, ближнего к дороге, густела толпа — пестрая, шумная, растекающаяся. Над толпой колыхались какие-то плакаты.
Ур остановился, раздумывая, не повернуть ли назад. Да и вообще следовало собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Вот только хорошо бы зайти в какой-нибудь бар и напиться оранжаду.
Пока он стоял в раздумье, там, впереди, что-то произошло. Хлопнули два или три выстрела, резко усилился гул толпы, и вдруг толпа потекла в его, Ура, сторону. Вмиг он оказался зажатым. Попытался выбраться, поскользнулся на банановой корке, упал, а когда поднялся — увидел, что очутился, так сказать, на переднем крае. От белых стен корпуса синей изломанной цепью шли вооруженные люди — не то полиция, не то национальная гвардия. Из толпы молодежи в них летели камни, гнилые помидоры. Прикрываясь щитами, полиция наступала, и перетянутый ремнем офицер беспрерывно кричал в мегафон — требовал разойтись. Толпа, однако, не расходилась, она как бы колыхалась из стороны в сторону, а град камней усилился, и, подхваченное тысячами голосов, отчетливо звучало одно слово: «Баррикада!» И тут хлынули густо гвардейцы, полицейские. Пошло врукопашную. Длинные дубинки обрушились на бунтующих студентов. Ур, работая локтями, стал выдираться из толпы, но тяжелый удар по затылку заставил его остановиться. Обернувшись, он увидел красное потное лицо с прищуренными свирепыми глазками, руку с дубинкой, занесенной для нового удара. Ага, вот он, человек из засады… Прежде чем дубинка опустилась, сильный удар в челюсть сбил ее владельца с ног. Сразу на Ура набросились двое, их дубинки обрушились на него, и он завопил от боли и ярости. Что-то темное как бы поднялось в нем, застя голубой свет дня. Дикой кошкой он метнулся к одному из полицейских, ударил головой в грудь и выхватил у него, падающего навзничь, дубинку из руки. Тут же Ур упал на колени от нового удара по голове, но вскочил и, страшный, озверевший, пошел на преследователей. Бил наотмашь, направо и налево. На него накинулись сзади — он вывернулся, оставив клочья своей рубашки в руках нападавших. Удар еще и еще по голове… Удар в глаз… У него, обессиленного, вырвали дубинку. Еще град ударов. Больше он ничего не видел и не слышал.
И сейчас, очнувшись, Ур понял, что лежит в камере одеронской тюрьмы. И едва не застонал — на этот раз не от боли, а от сознания чего-то непоправимого, ужасного. К этому примешивалось и нечто другое — смутное ощущение какого-то неблагополучия. Что это? Откуда оно шло? Усталый мозг как бы отказывался анализировать новое ощущение. Ур погрузился в тяжелую дремоту.
Наверное, он проспал часа четыре. Его разбудил врач, маленький добродушный человек. Он сделал Уру обезболивающий укол, быстро и умело обработал кровоподтеки на теле и заплывший глаз. Потом надзиратель принес обед.
Позднее в камеру вошел человек в песочного цвета костюме. Лицо у него было неприметное, взгляд глубоко посажанных глаз цепкий, колючий. Он кивком услал надзирателя за дверь, сел за стол и сказал, выкладывая перед собой большой блокнот и шариковую ручку:
— Я комиссар Прувэ. Вы должны отвечать на мои вопросы. Честные ответы смягчат ваше положение. Вы меня поняли? Итак, мсье, ваше имя и фамилия?
— Ур. Это и то и другое.
— Значит, фамилии нет? Допустим. Документы? Тоже нет? Допустим. Откуда и с какой целью вы приехали во Францию?
— А почему, собственно, я должен отвечать на ваши вопросы?
— Потому что вы арестованы за участие в студенческих беспорядках.
— Я попал в эту драку случайно.
— Это я и намерен выяснить — как вы сюда попали.
Он стал задавать вопрос за вопросом, но Ур молчал. Комиссар Прувэ захлопнул блокнот, неторопливо сунул во внутренний карман ручку.
— Мсье Ур, — оказал он, закурив. — Вам я не предлагаю сигареты, потому что знаю, что вы не курите. Нам вообще известно о вас больше, чем вы думаете. Согласитесь, что к человеку, путешествующему без паспорта, без виз, без гражданства, проявляется повышенное внимание. В наш беспокойный век, мсье, от журналистов, как и от людей моей профессии, ничто не может укрыться. Итак, мы знаем, что вы и в Россию прибыли таким же странным способом, как во Францию. Вы работали в одном из прикаспийских городов в институте, занимающемся проблемами моря. Вы затем нанялись в цирк и выступали в одном из черноморских городов с опытами телекинеза. Вы прилетели в Санта-Монику и устроились работать за пансион в Океанариуме у доктора Русто, который высоко оценил ваши по знания в океанологии, но по свойственной ему безалаберности не проявил интереса к вашему происхождению. Вы влипли в студенческие беспорядки и ввязались в драку, и вам основательно перепало, о чем, поверьте, мы сожалеем. Драка есть драка, мсье, и остается только благодарить провидение за то, что ваш глаз уцелел. Как видите, мы знаем многое.
— Если вы так много знаете, то зачем допрашиваете?
— Мы бы хотели узнать самое главное: кто вы такой, мсье Ур? Каковы ваши истинные цели?
Ур молчал.
— Не стану скрывать от вас, — продолжал комиссар, глядя на него испытующе. — Есть предположение, что вы, как бы сказать… житель другой планеты… пришелец из космоса… Это правда?
Ур угрюмо молчал.
— Вы не желаете отвечать? Жаль. Очень жаль, мсье. Вынужден заявить вам, что есть и другое предположение, которое лично мне кажется менее фантастическим: вы засланы с разведывательной целью. Итак? Я жду ответа.
— Ответа не будет.
Комиссар поднялся.
— Что ж, торопиться нам некуда, продолжим разговор в другой раз.
— Вы собираетесь держать меня здесь долго? — спросил Ур.
— Пока не выясним все, что нас интересует. До свидания.
Учитель, я опять вел себя неразумно. Я опять вмешался…
Я жестоко избит и сижу взаперти.
Я страдаю, Учитель..
Меня доводит до отчаяния мое двойственное положение. Я предпочел бы возвратиться. Или… или остаться здесь и жить в том самом городе у Каспийского моря, где мне так хорошо работалось, где я подружился с хорошими людьми…
Понимаю, это невозможно. Это отступничество. Да, да, понимаю. Это вырвалось в минуту слабости…
Но пойми и ты, Учитель: все, что я делаю с лучшими намерениями, почему-то оборачивается против меня же. Я сам не могу уследить, как оказываюсь втянутым в какие-то сложные события. Вся жизнь здесь соткана из внезапностей, и мне не помогают твои уроки — от внезапностей просто нет спасения.
Каждый раз приходится самому, не опираясь на общий разум, принимать решения. И часто они оказываются ошибочными.
Я начинаю бояться самого себя… Во мне будто бы дремлет кто-то другой, незнакомый мне, и когда он вдруг просыпается… так было во время этой ужасной драки… когда он просыпается, мне делается страшно…