Сладкий папочка

– Я хочу, чтобы мы остались одни, – с отчаянием в голосе шептала я. – Ну, пожалуйста, Люк. Поедем куда-нибудь. Все равно куда.

Он изменился в лице. Я знала: он пытался понять, не значило ли мое внезапное желание остаться с ним наедине то, о чем он подумал.

И он угадал. Мне хотелось его целовать, прижимать к себе, делать с ним все то, что делал Харди в тот самый момент с другой девчонкой. Не из-за разгоревшегося во мне желания, а из-за яростного отчаяния. Мне больше не к кому было обратиться. Моя мать махнула бы на мои чувства рукой, сочтя их ребячеством. И возможно, оказалась бы права, но только мне до этого не было дела. Я никогда прежде не ощущала такой всепоглощающей ярости. Моим единственным якорем была тяжелая рука Люка.

Он привез меня в городской парк с искусственным озером и несколькими островками лесных посадок. На берегу озера располагалась ветхая открытая беседка в окружении деревянных скамеек в зазубринах. Днем люди приезжали сюда семьями на пикники. Теперь погруженная во мрак беседка пустовала. Воздух наполняли ночные шорохи, звучал лягушачий оркестр в камышах, свою песню исполнял пересмешник, хлопала крыльями цапля.

Прямо перед отъездом я опрокинула в себя остатки текилы «Санрайз» из стаканчика Люка. Перед глазами у меня все плыло, и я качалась на волнах головокружения и дурноты. Люк бросил свою куртку на скамейку в беседке и усадил меня к себе на колени. Он поцеловал меня влажными и настойчивыми губами. В его поцелуе я почувствовала целенаправленность, сигнал о том, что сегодня мы пойдем настолько далеко, насколько я это позволю.

Гладкая рука Люка оказалась у меня под футболкой, скользнула по спине к застежке лифчика, и он расстегнулся. Люк тут же перевел руку вперед, положил ее на нежный изгиб моей груди и грубо сжал ее. Я поморщилась от боли. Тогда он немного расслабил руку и, нервно рассмеявшись, сказал:

– Прости, куколка. Просто... ты такая красивая, ты сводишь меня с ума... – Его большой палец потер твердеющий сосок.

Люк настойчиво пощипывал и теребил мои соски, а наши слившиеся губы двигались в долгих, непрерывных поцелуях. Вскоре мои измученные груди стало саднить. Я оставила всякую надежду получить хоть какое-то удовольствие и попыталась его хотя бы изобразить. Если что не так, то это моя вина: Люк, он ведь опытный.

Должно быть, из-за текилы я ощущала себя сторонним наблюдателем, когда Люк поднял меня с колен и положил на покрытую курткой лавочку. Мои лопатки коснулись деревянной поверхности, и откуда-то из солнечного сплетения вдруг начала подниматься паника. Но я, махнув на все рукой, откинулась на спину.

Люк потянул за застежку моих джинсов, спустил их мне на бедра, а затем снял одну штанину. Из-под крыши беседки я видела кусочек неба. Ночь была туманная, беззвездная и безлунная. Единственным светом было голубое сияние тускло мерцавшего уличного фонаря, вокруг которого клубились тучи мотыльков.

Как и любой среднестатистический подросток, Люк почти ничего не знал о скрытых эрогенных зонах женского тела. Я знала еще меньше, и, будучи слишком застенчивой, чтобы высказаться вслух о том, что мне нравится или не нравится, пассивно лежала, позволив ему делать все, что только заблагорассудится. Я не представляла, куда девать руки. Люк запустил руку мне в трусы, туда, где волосы были теплыми и смятыми. Снова начал что-то там теребить, затем несколько грубых касаний чувствительной точки – и я резко дернулась. Люк в возбуждении хохотнул, приняв мой дискомфорт за выражение удовольствия.

Он постепенно опускался на меня – всей тяжестью своего широкого тела, – пока его ноги не оказались плотно зажатыми между моими. Просунув руку между нашими телами, он стал расстегивать джинсы. Потом торопливо обеими руками начал осуществлять какие-то манипуляции. Последовал хруст пластика, какая-то возня, и вот внутренней стороны моего бедра коснулась незнакомая, упругая, покачивающаяся длинная плоть.

Люк задрал на мне футболку и поднял лифчик до самого подбородка. Я подумала, что дело зашло слишком далеко, чтобы сейчас останавливаться, на данном этапе я уже была не вправе сказать «нет». Захотелось, чтобы все это поскорее закончилось, чтобы он поскорее сделал все, что нужно. Как только в голове у меня промелькнула эта мысль, давление у меня между ног стало болезненным. Я напряглась, стиснув зубы, и подняла на Люка глаза. Но он на меня не смотрел. Он был поглощен самим актом, до меня ему не было дела. Я сейчас играла роль инструмента, посредством которого он получит разрядку, и не более того. Он толкнулся сильнее, еще сильнее в мою неподдающуюся плоть, и я, не удержавшись, вскрикнула от боли.

Несколько болезненно жгучих тычков – и презерватив стал скользким от крови. И вот уже Люк со стоном содрогается на мне всем телом.

– Ох, детка, это было супер.

Мои руки по-прежнему обнимали его. Я почувствовала, что он целует меня в шею, его дыхание паром обдавало мою кожу, и я содрогнулась от отвращения. С меня было довольно – довольно он попользовался мной, – мне нужно было снова принадлежать себе. Когда он поднялся с моего истерзанного и ноющего тела, я ощутила безумное облегчение.

В полном молчании мы приводили себя в порядок. Я все это время находилась в таком напряжении, что теперь, наконец расслабившись, задрожала всем телом. Меня так трясло, что даже зубы стучали.

Люк привлек меня к себе, похлопывая по спине.

– Жалеешь? – спросил он тихим голосом.

На утвердительный ответ он, конечно, не рассчитывал, и я не подвела. Сказать «да» было вроде как невежливо и все равно ничего бы не изменило. Что сделано, то сделано. К тому же мне хотелось домой. Хотелось остаться одной. Лишь тогда я смогла бы отметить произошедшие со мной перемены.

– Нет, – промямлила я в его плечо. Он снова потрепал меня по спине.

– В следующий раз тебе будет лучше. Обещаю. Моя бывшая девчонка была девственницей, и она только через несколько раз начала входить во вкус.

Я окаменела. Ни одной девчонке в такую минуту не захочется слышать о бывшей подружке своего бойфренда. И хоть тот факт, что у Люка уже был когда-то секс с девственницей, меня не удивлял, слышать об этом было больно. Это как бы преуменьшало ценность того, что я ему отдала. Впору было подумать, что лишать девушек девственности для него дело привычное, вроде как на него, на Люка, девственницы так и вешаются гроздьями.

– Отвези меня, пожалуйста, домой, – сказала я. – Я очень устала...

– Конечно, детка.

По дороге на ранчо Блубоннет Люк одной рукой держал руль, а другой мою ладонь, которую то и дело сжимал. Я не знала точно, что это означало – желание ободрить меня или самому получить от меня ободрение, – но каждый раз я тоже на всякий случай отвечала рукопожатием. Он спросил, смогу ли я пойти завтра вечером с ним куда-нибудь поужинать, и я машинально ответила «да».

Мы немного поговорили. Я пребывала в полубессознательном состоянии и поэтому не понимала, что говорю. В голове у меня беспорядочно плачущими горлицами метались обрывки мыслей. Я с ужасом предвидела, как мне будет плохо, когда с меня спадет это оцепенение, и пыталась уговорить себя, что причин для этого никаких нет. Другие девчонки моего возраста уже вовсю спали со своими парнями... а Люси и Мэди всерьез подумывали об этом. Что ж из того, если и я буду? Я ведь по-прежнему та же. Я снова и снова повторяла это себе. Я по-прежнему та же.

Теперь, когда это случилось, будет ли это в дальнейшем повторяться регулярно? Неужели теперь Люк после каждого нашего свидания будет надеяться на секс? Эта мысль привела меня в ужас. Я почувствовала, как у меня закололо и задергалось в самых неожиданных местах, мышцы моих напряженных бедер сжались. С Харди было бы то же самое, сказала я себе. Боль, запахи, весь физический процесс – все было бы то же.

Мы остановились перед нашим трейлером, и Люк проводил меня до ступенек. Ему, видимо, хотелось еще постоять со мной. Отчаянно стремясь поскорее от него отделаться, я, изображая чувство, крепко его обняла, поцеловала в губы, в подбородок и в щеку. Это проявление чувств как будто успокоило его. Он широко улыбнулся и отпустил меня.