Сладкий папочка

Закончив разговор, Харди вернулся ко мне, старательно сохраняя непроницаемое выражение на лице. Я знаю, мне бы почувствовать себя виноватой за то, что из-за меня сорвались его планы на вечер, тем более что они были связаны с девушкой. Но я своей вины не чувствовала. Я все про себя знала: я бессовестная и мелочная, потому что до смерти была рада тому, как все обернулось.

Занятия математикой продолжились. Мы склонились над столом, почти касаясь друг друга головами. На улице сгущались сумерки, а мы сидели в трейлере, словно в каком-то коконе. Отсутствие Каррингтон было мне как-то непривычно, но зато без нее было очень спокойно.

Нам доставили пиццу, и мы быстро ее съели, загибая края дымящихся треугольников, чтобы удержать тягучие полоски сыра.

– Ну как... – сказал Харди как-то уж слишком небрежно, – все еще гуляешь с Гиллом Минеи?

Я не разговаривала с Гиллом уже несколько месяцев, не из-за неприязни к нему, а потому, что наша хрупкая связь с началом лета распалась сама собой. Я отрицательно покачала головой:

– Нет, мы просто друзья. А ты как? С кем-нибудь встречаешься?

– Да так, ничего особенного. – Харди сделал глоток холодного чаю и остановил на мне задумчивый взгляд. – Либерти... ты обращала внимание мамы на то, сколько времени ты проводишь с ребенком?

– Что ты имеешь в виду?

Он укоризненно посмотрел на меня.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. То, что с ребенком нянчишься ты. То, что ты с ней ночи не спишь. Такое впечатление, что она тебе дочь, а не сестра. Эта нагрузка тебе не по силам. Тебе нужно время на себя... на развлечения... на то, чтобы общаться с девочками. И с мальчиками. – Он, протянув руку, коснулся моего лица, скользнул большим пальцем по розовеющему холмику моей щеки. – У тебя очень усталый вид, – прошептал он. – Мне от этого хочется... – Он остановился на полуслове.

Между нами установилась мертвая зыбь молчания. На поверхности тревога, а внизу – стремнина. Мне хотелось так много сказать ему.... Как меня беспокоит мамина холодность по отношению к ребенку, спросить, не виновата ли я перед ней в том, что каким-то образом отняла у нее Каррингтон, или я просто заняла пустующее место? Хотелось, чтобы он знал о моих желаниях и моем страхе никогда не встретить человека, которого бы я любила так же, как люблю его.

– Пора идти за ребенком, – сказал Харди.

– Хорошо. – Я смотрела, как он идет к двери. – Харди...

– Да? – Он остановился, не оборачиваясь.

– Я... – Мой голос дрогнул, и мне, прежде чем продолжить, пришлось сделать глубокий вдох. – Не всегда же я буду для тебя слишком мала.

Он продолжал стоять ко мне спиной.

– К тому времени, как ты достаточно повзрослеешь, меня здесь уже не будет.

– Я буду ждать тебя.

– Я не хочу, чтобы ты меня ждала. – Дверь с тихим щелчком закрылась.

Я выбросила пустую коробку от пиццы и пластмассовые стаканчики, вытерла стол и кухонные стойки. На меня снова наваливалась усталость, но на сей раз у меня была надежда благополучно пережить следующий день.

Харди вернулся с Каррингтон, притихшей и зевающей. Я бросилась навстречу, чтобы взять ее у него.

– Ты моя сладкая, сладенькая маленькая Каррингтон, – заворковала я. Она устроилась на моем плече в своей обычной позе, и я почувствовала сладкую тяжесть ее головки возле моей шеи.

– С ней все в порядке, – сказал Харди. – Ей, наверное, нужно было отдохнуть от тебя, как и тебе от нее. Мама с Ханной искупали ее и дали бутылочку, теперь она может ложиться спать.

– Слава тебе Господи! – воскликнула я с чувством.

– Тебе тоже надо поспать. – Харди коснулся моего лица, большим пальцем погладив край моей брови. – Ты напишешь контрольную, все будет хорошо, малыш. Только не паникуй. Следуй шаг за шагом, и все получится.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Все же не стоило тебе обо мне так беспокоиться. Не знаю даже, зачем ты это сделал. Я действительно...

Кончики его пальцев легко, как перышко, дотронулись до моих губ.

– Либерти, – шепнул Харди, – неужели ты не видишь, что я все для тебя готов сделать?

Я сглотнула мешавший мне в горле комок.

– Но... ты же не подпускаешь меня к себе.

Он знал, о чем я.

– Я делаю это и для твоего блага тоже. – Он медленно опустил голову, коснувшись моего лба своим, так что ребенок оказался между нами.

Я закрыла глаза, повторяя про себя: «Позволь мне любить тебя, Харди, позволь».

– Если понадобится помощь, звони, – пробормотал он. – Я могу быть с тобой. В качестве друга.

Я повернула лицо так, что мои губы коснулись его выбритой гладкой кожи. Харди затаил дыхание и замер. Я тыкалась в его мягкую щеку, в его твердый подбородок, испытывая наслаждение от прикосновения к его коже. Несколько мгновений мы еще стояли так, без поцелуев, но в полной мере ощущая нашу близость. Я никогда ничего подобного не чувствовала ни с Гиллом, ни с кем-либо еще из мальчишек, когда кажется, будто кости плавятся, а тело сотрясается от страстных желаний, которые не с чем сравнить. Желание быть с Харди отличалось от желания быть с кем-то другим.

Потеряв счет времени, я не сразу отреагировала на шум открывшейся двери. Вернулась мама. Харди отпрянул назад, на его лицо тут же опустилась непроницаемая завеса, но атмосфера была заряжена эмоциями.

Мама вошла в трейлер, неся в охапке куртку, ключи, коробку с недоеденной едой из ресторана. Она с одного взгляда оценила ситуацию и растянула губы в улыбку.

– Привет, Харди. Что ты здесь делаешь?

Я встряла, опередив его:

– Он помогал мне готовиться к контрольной по математике. Как ужин, мама?

– Превосходно. – Она оставила вещи на стойке в кухоньке и подошла ко мне, чтобы взять у меня ребенка. Каррингтон запротестовала против смены рук, ее голова резко качнулась, лицо покраснело.

– Ш-ш, – успокоила ее мама, тихонько покачивая на руках, пока девочка не затихла.

Пробормотав «до свидания», Харди направился к двери. Мама заговорила, точно подобрав тон:

– Харди, спасибо, что пришел помочь Либерти с уроками. Но мне кажется, тебе не следует больше оставаться с моей дочерью наедине.

Я шумно вдохнула. Попытка вбить клин между мной и Харди, при том что ничего такого между нами не произошло, показалась мне отвратительным лицемерием со стороны женщины, которая недавно родила ребенка без мужа. Я хотела высказать ей это и еще кое-что.

Но Харди опередил меня. Его холодный взгляд встретился с маминым.

– Думаю, вы правы.

И вышел из трейлера.

Мне хотелось закричать на мать, осыпать ее градом острых, как стрелы, слов. Она была эгоисткой. Она хотела, чтобы я платила за детство Каррингтон моим собственным детством. Сама не имея мужчины, она ревновала меня к тому, кому я могла стать небезразлична. И она, вместо того чтобы сидеть дома со своей новорожденной дочерью, поступает очень некрасиво, бегая на вечеринки с друзьями. Мне так хотелось сказать ей все это, что я едва не задохнулась под тяжестью этих невысказанных слов. Однако мне всегда было свойственно загонять свой гнев внутрь подобно техасскому сцинку, поедавшему свой собственный хвост.

– Либерти... – мягко начала мама.

– Я иду спать, – оборвала ее я. Мне не хотелось выслушивать ее мнение о том, что для меня лучше. – У меня завтра контрольная. – Я стремительно ушла к себе в комнату и трусливо, с негромким стуком захлопнула за собой дверь, тогда как нужно было найти в себе смелость хлопнуть ею со всей силы. Но по крайней мере я получила злорадное, хоть и мимолетное, удовлетворение, услышав детский плач.

Глава 8

Теперь ориентирами во времени мне стали служить события жизни Каррингтон, а вовсе не моей: вот она в первый раз перевернулась, в первый раз сама сидела, в первый раз ела яблочное пюре с рисовой мукой, ее первая стрижка, ее первый зуб. Я была тем человеком, к кому она со слюнявой улыбкой тянула свои ручки в первую очередь. Маму поначалу это забавляло и смущало, а потом все стали воспринимать это как должное.