Страница 22 из 49
Наш «оппель-капитан» уткнулся радиатором в перила и замер. Со всех сторон с испуганными криками сбегались люди. А я пыталась вырвать руль из окаменевших рук тети, не замечая, как по лицу у меня течет кровь из рассеченной при толчке брови…
Тетя так и не могла никогда потом объяснить, почему она это сделала:
— Что-то меня заставило… Какая-то сила, не подвластная мне…
Но мы с Жакобом знали, что это «голос» напоследок внушил ей попытку самоубийства — заранее, за несколько дней — наверное, именно в той передаче, которую мы прозевали, увлеченные заманиванием тети к дантисту.
Тетя, конечно, не понимала, что делает. Мы неминуемо погибли бы обе, а у него было превосходное алиби, он ведь находился в это время далеко от моста, в Париже. Это мог подтвердить даже комиссар Лантье, специально наводивший справки…
Последний смертельный удар издалека, когда уже все ликовали и успокоились, — да, было задумано ловко!
Он все предусмотрел, этот хитрый «голос» не учел лишь одного: что может измениться обстановка и нас заставит затормозить неповоротливый автопоезд.
«Космический проповедник» все-таки попал под суд, когда вернулся из Парижа. Процесс был громкий, о нем много писали в газетах. Пускали пленку, и в зале суда негромко звучал настойчивый, властный «голос»…
Но все кончилось лишь двумя годами тюрьмы — за «мошенничество с недозволенным применением гипнотического внушения и некоторых технических средств».
Хорошо хоть секта «Внемлющих Голосам» прекратила свое существование. Но когда главарь выйдет на свободу, она наверняка возродится под каким-нибудь новым названием.
Как бывает в жизни, а не в романах, многое в этой удивительной истории оставалось незавершенным и непонятным.
Так и осталось, например, загадкой для всех, как же удалось «космическим» проходимцам в первый раз заманить тетю к мнимому дантисту, чтобы поставить ей в зуб радиопломбу. Тетя ничего не помнила об этом — вероятно, ей было сделано соответствующее внушение все забыть. Морис пытался уговорить тетю дать согласие подвергнуться гипнозу, чтобы попробовать во сне пробудить дремлющие где-то в глубине ее мозга воспоминания. Но она категорически отказалась.
Я ее хорошо понимала. Судебный процесс открыл ей глаза на то, как она стала жертвой хитрых мошенников. Дарственная, конечно, была ликвидирована. Но пережитое оставило глубокий след в ее душе.
Мы с Морисом подозреваем, что она не одна в округе побывала в свое время у таинственного дантиста. Многие, наверное, и до сих пор слышат иногда по ночам «небесные голоса», совершают нелепые поступки. Но люди, живущие у подножия горы, которую сами прозвали «Игрищем дьявола» считают это вполне обычным явлением…
Как бы то ни было, для нас эта мучительная история, к счастью, закончилась благополучно.
— Один только я, пожалуй, в проигрыше, — сказал при прощании Морис, заглядывая мне в глаза. — Все кончилось, и я теперь должен расстаться с вами. Но, может, мы будем встречаться хоть изредка?..
Лев Успенский
Смешная история
Рисунки Б.Доля
— Минуточку — Шустрый человек, одетый в новенькую канадку из мягкой светло-коричневой замши, говорил вкрадчиво, но в то же время с легким нетерпением в голосе. — Минуточку, профессор! Прошу вас: одно усилие. Необходимо, чтобы вы поняли меня… Скажем, так: вы крупный специалист в своей области… Я — гм, гм… Кое-как разбираюсь в моей… Мы должны договориться! Не скрою: вы нужны мне как воздух… Скажу грубее: мне нужен ваш рассказ. Смешная история — назовем это так. Случай из вашей жизни, который бы…
Он внезапно смолк, как будто усомнившись, могут ли в жизненной практике директоров ботанического сада встречаться какие-либо «случаи».
Директор сидел на зеленой садовой скамье неподвижно, совершенно неподвижно. Веки его были утомленно опущены — тяжеловатые веки малярика. Руки, находясь во временном отпуску, отдыхали на коленях — сильные мужские руки, свежевымазанные табачно-коричневой влажной землей. Желтое — да, да, малярия! — лицо казалось невозмутимым, как у тибетского бонзы, и только заинтересованный взгляд был пристально и любопытно устремлен на блестящую «молнию» канадки.
— Смешную историю? — не двинув бровью, спросил он, однако, в тот же миг, как только человек в канадке замолчал; можно было подумать, что к нему ежедневно, в эти часы обращались с подобными предложениями. — Отчего же?' Это можно… А вас это заинтересует? Этот вопрос был обращен уже ко мне.
Я ждал, что шустрый человечек обрадуется. Не получилось. Скорее напротив: он насупился. Может быть, равнодушная легкость, с которой директор пошел ему навстречу, раздражила его… Скажите пожалуйста, как просто!
— Минуточку! — чуть-чуть наморщил он нос. — Почти уверен: мы недопоняли друг друга… Открою мои карты: я ищу сюжет. Днем с огнем! Сюжет для кинокомедии. Моя — сценарист. Моя хочет делать пару веселых картин. В совершенно новом плане… А, так мне и надо, сеньоры и сеньориты, в конце концов! Так мне и надо!
Директор стряхнул пепел с папиросы. Грудь его за расстегнутым воротом белой рубашки опускалась и поднималась спокойно, на весь выдох. Видно было, что в общем ему не так уж плохо отдыхалось тут, на скамье. Ни стрекотание цикад, ни говорок этого неожиданного посетителя ему совершенно не мешали: стрекочут — и очень хорошо… Это внезапно стало так заметно, что кинодеятель несколько скривил рот.
— И все-таки учтите: именно так, — криво, через капризную губу, сказал сценарист с досадой. — Средний, рядовой анекдот меня, безусловно, не взволнует! В моей картотеке (при слове. «картотека» директор сада впервые оторвался от «молнии» и поднял глаза на лицо собеседника) их сотни. Я хочу иметь сюжет, тесно и прямо связанный с наукой, понятно? Вы не можете запретить мне пойти с козырной: острая комедия на матерьяле на сто процентов научном! (Он покосился на меня: вот, мол, я каков!) Спокойный, строгий научный фон и уже по нему — рябь здорового смеха, а? И никакой клюквы!
Мгновенное замешательство отразилось на безмятежном лице директора:
— Клюквы? — быстро переспросил он. — Оксиконкоа? А она тут не рас… Ах, простите ради аллаха! Вы вот в каком смысле! Понял, понял… Нет, зачем же клюква? Просто — смешной случай из жизни ботаники? Не ботаников, а ботаники самой? А что ж, пожалуй, можно… Простите-ка…
Быстро вскинув руку, он ловким движением снял с воротника канадки огромное поджарое, вроде вечной ручки на ножках, ярко-зеленое существо: видимо, оно уже давненько прохлаждалось там. На него — не на «молнию»! — он и взирал так пристально, оказалось!
— Мантис религиоза… Богомол, и самка притом! — безмятежно разъяснил он испуганно отпрянувшему от него сценаристу, небрежным движением кисти откинув богомола в листву за своим плечом. — Ну, ну… Я вас внимательно слушаю.
Киночеловек вторично бросил взгляд на меня. Я понял, это он хотел меня, своего поля ягоду, призвать в свидетели, сказать мне на ухо доверительно: «Так мне и надо!» Но воздержался. Только что-то в выражении его округлого живого личика, быстрых и задорных глаз показывало; предел его упругости был близок! Да серьезно ли он разговаривает с ним, этот субъект в брючках из чертовой кожи, вымазанных землей?
— Минуточку, — сделал он еще одно усилие над собой. — Было бы большой любезностью, если бы вы постарались учесть всю сложность моего замысла… Да, вы правы, профессор! В конце концов да: случай из жизни ботаники. Но… Случаи — как штабс-капитаны — бывают совсем разные. Так сказала одна блондинка во время оно… Я вас умоляю: никаких выживших из ума старичков, которые принимают черепах за камни. Никаких рассеянных Паганелей! Довольно! Хватит! Это типичное не то… Мне надо найти комическое положение, подсказанное самой наукой… Нужен юмор, вылупляющийся из каких-то ваших проблем… Чтобы не над учеными смеялись: чтоб смеялись сами ученые… Над чем? Да будь я театральным критиком, если мне это известно… Впрочем, одно ясно: современность — крупным планом! Средневековье это ваше, мечети, мазары, минареты ко всем чертям… Переделка лица немного во главу угла. Средняя Азия? Так вот: канал, капал, канал, прежде всего канал… Без канала я — ни шагу. Канал мне… как вода нужен! Я достаточно популярно выражаюсь?