Страница 42 из 45
— Взяла вечерние туалеты?
— Только два.
— Кажется, у меня нет больше вопросов, ложитесь, наконец, спать, а я пойду.
— Уже? Вы торопитесь?
Жоржетта, конечно, нарочно откидывалась на подушки, чтобы была видна полоска кожи между пижамной кофточкой и поясом.
— Вам часто приходится вести расследование по ночам?
— Иногда.
Она вздохнула.
— А я теперь не засну, раз уже проснулась. Конечно, не засну. Который час?
— Скоро три.
— В четыре уже начнет рассветать и птички запоют. Вы еще придете?
— Возможно.
— Вы меня никогда не побеспокоите. Только позвоните: два коротких звонка, потом один длинный. Я буду знать, что это вы, и сразу открою.
— Благодарю вас, мадемуазель. — Он снова почувствовал запах постели и подмышек. Тяжелая грудь задела его рукав с определенной настойчивостью.
— Желаю удачи! — сказала она вполголоса, когда Мегрэ вышел на площадку. И перегнулась через перила, чтобы посмотреть, как он будет спускаться по лестнице.
В уголовной полиции его ждал Жанвье.
— Как дела, патрон? Он заговорил?
Мегрэ отрицательно покачал головой.
— На всякий случай я оставил там Кара. Мы буквально перевернули вверх дном квартиру. Но безрезультатно. Вот единственное, что я могу вам показать.
Мегрэ сначала налил себе рюмку коньяку и передал бутылку инспектору.
— Увидите, это занятно.
В картонной обложке, сорванной со школьной тетради, были собраны газетные фотографии и вырезки.
Мегрэ, нахмурившись, читал заголовки, просматривал тексты под лукавым взглядом Жанвье.
Все вырезки без исключения были посвящены комиссару Мегрэ, многие статьи — семилетней давности. Отчеты расследований, печатавшиеся изо дня в день, краткие обзоры заседаний суда присяжных и даже приговоры.
— Вам ничего не бросается в глаза, патрон? Я прочел их все от доски до доски.
Мегрэ сам кое-что заметил, но ему не хотелось об этом говорить.
— Честное слово, здесь отобраны те дела, в которых вы в той или иной степени выступаете в роли защитника обвиняемого.
Одна из статей даже называлась «Добродушный комиссар».
Другая была посвящена показаниям Мегрэ на суде, в которых каждая фраза комиссара говорила о сочувствии к обвиняемому молодому человеку.
Еще более определенной была статья под заголовком «Человечность Мегрэ», напечатанная год назад в одном еженедельнике, статья разбирала не отдельный случай, а анализировала общие проблемы преступности.
— Ну, что вы об этом думаете? Подборка доказывает, что малый уже давно следит за вами, интересуется каждым вашим шагом, вашим характером.
Многие фразы были подчеркнуты синим карандашом, в особенности слова «снисходительность» и «понимание».
— Вам не кажется это занятным?
— Больше ты ничего не нашел?
— Счета. Неоплаченные, конечно. Барон весь в долгах. Даже угольщику должен с прошлой зимы. Вот фотографии жены Лагранжа с первым ребенком.
Снимок был плохой. Платье старомодное, прическа тоже. Молодая женщина печально улыбалась. Возможно, в эту эпоху грусть считалась признаком изысканности. Но Мегрэ готов был поклясться — любой человек при взгляде на эту фотографию понял бы, что молодая женщина несчастна.
— В одном из шкафов я нашел ее платье из бледно-голубого шелка и картонку с детским приданым.
У самого Жанвье было трое детей, младшему не было еще года.
— А моя жена хранит только их первые башмачки.
Мегрэ снял трубку.
— Изолятор тюремной больницы! — сказал он негромко. — Алло. Кто у телефона?
Это оказалась сестра, та рыженькая, с которой он был знаком.
— Говорит Мегрэ. Как Лагранж? Что вы сказали? Плохо слышно.
Она рассказала, что больному сделали укол и он заснул почти сразу же после ухода профессора. Полчаса спустя, услышав слабый шум, она на цыпочках вошла в палату.
— Он плакал.
— Он с вами говорил?
— Я зажгла свет. На его щеках были следы слез. Лагранж молча, долго смотрел на меня. Мне показалось, что он хочет в чем-то признаться.
— Он вам показался нормальным?
Она заколебалась.
— Не мне об этом судить.
— А что было дальше?
— Он хотел взять меня за руку.
— Он взял вас за руку?
— Нет. Он начал стонать, повторяя все одно и то же: «Вы не позволите, им меня бить, не позволите?.. Я не хочу, чтобы меня били».
— Все?
— Под конец он стал волноваться, закричал: «Я не хочу умирать!.. Не хочу!.. Спасите меня!..»
Мегрэ повесил трубку, повернулся к Жанвье, который явно боролся со сном.
— Можешь идти спать.
— А вы?
— Я буду ждать до половины шестого. Нужно проверить, действительно ли мальчуган уехал в Кале.
— А для чего это ему понадобилось?
— Чтобы догнать кого-то в Англии.
В среду утром, украв у него револьвер, Алэн раздобыл патроны. В четверг он вошел в дом на бульваре Ришар-Валлас, а через полчаса проживающая в этом доме Жанна Дебюль, знакомая его отца, которой кто-то позвонил по телефону, поспешно собралась и уехала на Северный вокзал.
Чем занимался мальчик днем? Почему он не уехал сразу? У него не было денег?
Он мог их раздобыть только одним путем, для этого он должен был дождаться наступления темноты.
Вряд ли было случайностью, что он ограбил промышленника из Клермон-Феррана вблизи Северного вокзала, незадолго до отхода поезда на Кале.
— Да, я совсем забыл сказать вам, что звонили по поводу бумажника. Его нашли на улице.
— На какой?
— На улице Дюнкерк.
Опять вблизи вокзала.
— Без денег, конечно.
— До ухода позвони в паспортный стол. Спроси, выдавали ли они заграничный паспорт на имя Алэна Лагранжа.
Мегрэ подошел к окну. Еще не рассвело, был тот холодный, серый час, который наступает перед восходом солнца. Сена казалась почти черной в синеватом тумане; на катере, пришвартованном к набережной, матрос поливал палубу из шланга. Буксирный пароход бесшумно шел вниз по течению, чтобы забрать откуда-то баржи и нанизать их, как четки, на трос.
— Он просил паспорт одиннадцать месяцев назад, патрон. Он хотел поехать в Австрию.
— Значит, срок паспорта еще не истек. В Англию не нужна виза. Ты не нашел в его вещах паспорта?
— Нет.
— А костюмы?
— У него, вероятно, только один приличный костюм, в котором он ходит. В шкафу висел еще один, изношенный до дыр. И все носки дырявые.
— Иди спать.
— Вы уверены, что я вам больше не понадоблюсь?
— Уверен. Здесь еще два дежурных инспектора.
Незаметно для самого себя Мегрэ задремал, сидя в кресле.
Он проснулся от того, что возвращающийся вверх по течению буксир громко загудел, подходя к мосту. Открыв глаза, Мегрэ увидел розовое небо и сверкающие под лучами солнца изломы крыш. Он взглянул на часы, снял трубку.
— Соедините меня с портовой полицией Кале!
Пришлось ждать. Полиция порта не отвечала. Наконец к телефону подошел запыхавшийся инспектор.
— Говорит Мегрэ из парижской уголовной полиции.
— Я в курсе дела.
— Ну что?
— Мы как раз заканчиваем проверку паспортов. Пароход еще не отошел. Мои коллеги там.
— А молодой Лагранж?
— Мы его не нашли. Никого похожего. Было мало пассажиров. Проверить было легко..
— У вас имеется список тех, кто уезжал вчера?
— Сейчас поищу в соседней комнате. Подождете?
Вернувшись, он сказал:
— Во вчерашнем списке Лагранжа тоже нет.
— Дело не в Лагранже. Поищите некую Жанну Дебюль.
— Дебюль… Дебюль… Д… Д… Сейчас. Вот. Дома… Дазерг… Дебюль, Жанна-Луиза-Клементина, сорок девять лет, проживает в Нейи-сюр-Сен, номер 7–б, бульвар…
— Знаю. Какой адрес в Англии, она указала?
— Лондон, отель «Савой»…
— Благодарю вас. Вы уверены, что Лагранж…
— Можете быть спокойны, господин комиссар.
Мегрэ был в дурном настроении и с видом человека, желающего кому-то отомстить, схватил бутылку коньяку. Потом нервно взял трубку телефона и проворчал:
— Ле Бурже.