Поднебесная

– Не спеши в потусторонний мир, – повторил он.

Лицо Гнама оставалось бесстрастным. Потом он сказал:

– Благодарю.

Он все-таки это сказал. Это было так много. Даже здесь, за всеми границами и пределами, можно жить определенным образом, подумал Тай, вспоминая отца. По крайней мере, можно постараться. Он посмотрел на запад, мимо кружащихся птиц, на красное солнце в низких облаках, потом снова взглянул на Бицана.

– Вам придется скакать быстро.

– Я знаю. Тот человек в хижине…

– Мертв.

– Ты убил его?

– Она.

– Но он приехал вместе с ней.

– Он был моим другом. Это горе.

Бицан покачал головой:

– Можно ли понять катайца?

– Возможно, нет.

Внезапно Тай ощутил усталость, и ему пришло в голову, что сейчас придется быстро похоронить два тела, потому что утром он уедет.

– Он привел к тебе убийцу.

– Он был моим другом, – повторил Тай. – Его обманули. Он приехал, чтобы сообщить мне что-то. Она, или тот, кто ей заплатил, не хотел, чтобы я это услышал или остался жив и что-то предпринял по этому поводу.

– Друг, – повторил Бицан шри Неспо. Его тон ничего не выражал. Он повернулся, чтобы уехать.

– Командир!

Бицан оглянулся, но не повернул коня.

– И ты тоже мой друг, я думаю. Прими мою благодарность. – Тай приложил сжатый кулак к ладони.

Тагур долго смотрел на него, потом кивнул.

Тай видел, что он уже собирался пришпорить коня и ускакать. Но вместо этого сделал нечто другое. Видно было, что тагура поразила какая-то мысль – это можно было прочесть на его лице с квадратным подбородком.

– Он тебе рассказал? То, ради чего приехал?

Тай покачал головой.

Конь Гнама приплясывал под ним, боком отодвигаясь все дальше на юг. Молодой воин готов был уехать. У него за спиной висело два меча.

Лицо Бицана затуманилось.

– Ты теперь уедешь? Чтобы выяснить, что это было?

Он был умен, этот тагур. Тай снова кивнул:

– Утром. Один человек умер, чтобы о чем-то мне сообщить. Другой человек умер, чтобы не дать мне это узнать.

Бицан кивнул. На этот раз он сам посмотрел на запад – садящееся солнце, наступающая тьма. Птицы в воздухе, беспокойно летающие над дальним концом озера. Почти никакого ветра. Сейчас…

Тагур глубоко вздохнул:

– Гнам, поезжай вперед. Я останусь на ночь с катайцем. Если он уезжает утром, то есть дела, которые мы должны обсудить. Я испытаю свою судьбу в хижине вместе с ним. Кажется, те духи, которые здесь обитают, не желают ему зла. Скажи другим, что я догоню вас завтра. Вы можете подождать меня на середине перевала.

Гнам обернулся и уставился на него:

– Вы остаетесь здесь?

– Я только что это сказал.

– Командир! Это же…

– Я знаю. Поезжай.

Молодой человек все еще колебался. Он открыл и закрыл рот. Татуированное лицо Бицана затвердело, на нем не было заметно ничего, даже близко говорящего об уступке.

Гнам пожал плечами, пришпорил коня и поскакал прочь. Они стояли там вдвоем и смотрели, как он удаляется в меркнущем свете. Видели, как он быстрым галопом проскакал по ближней стороне озера, словно за ним гнались духи, идущие по следу его дыхания и крови.

Глава 3

За последние пятьдесят лет армия Катая изменилась, и эти перемены продолжались. Старая система крестьянской милиции, которую призывали на часть года, а потом отсылали обратно на фермы собирать урожай, все менее соответствовала потребностям расширяющейся империи.

Границы отодвигались на запад, на север, на северо-восток и даже на юг, за Великую реку, через полные болезней тропики до морей с ныряльщиками за жемчугами. Столкновения с тагурами на западе и разными группировками племен богю на севере участились, и одновременно возросла необходимость охранять поток предметов роскоши, которые доставляли по Шелковому пути. Создание пограничных фортов и гарнизонов все дальше и дальше за пределами империи покончило с системой милиции, с ее солдатами-фермерами, то поступающими на службу, то покидающими ее.

Солдаты теперь были профессионалами, по крайней мере, им полагалось быть таковыми. Все чаще солдат и даже командиров набирали из кочевников за Длинной стеной, покоренных и ассимилированных катайцами. Даже военные губернаторы часто были иностранцами. Самый могущественный из них точно был иностранцем.

Это было знаком перемен. Огромных перемен.

Солдаты теперь служили круглый год, много лет, им платили из имперской казны, и им помогала армия крестьян, строящих крепости и стены, поставляющих продукты, оружие, одежду и развлечения любого рода.

Это гарантировало лучше обученных воинов, знакомых с местностью, но постоянная армия таких размеров требовала бо́льших затрат, и рост налогов был лишь наиболее очевидным последствием.

В годы относительного мира в регионах, где он держался, в отсутствие засухи или наводнений, когда богатство текло в Синань, Еньлин и в другие большие города в почти невероятных количествах, затраты на новые войска были допустимыми. В трудные годы они становились проблемой. Другие проблемы, хотя и не столь очевидные, тоже росли. На самом низком уровне, личности или нации, иногда можно увидеть первые семена грядущей славы, если внимательно посмотреть назад. Равно как и на самом высоком пике достижений можно услышать, – если ночи достаточно тихие, – как жучки подтачивают изнутри самое роскошное сандаловое дерево…

Достаточно тихая ночь. Раньше в каньоне выли волки, но теперь они замолчали. Для часовых на стенах крепости у Железных Ворот темнота уступала место почти летнему восходу солнца. Бледный свет раздвигал занавес теней, – как в кукольном театре на городском рынке, – открывая узкое пространство между стенами ущелья.

Уцзянь Нин, стоящий на своем посту на крепостной стене, подумал, что это не вполне правильно. Занавес уличного театра отодвигается в сторону, – он видел это в Чэньяо.

Нин был здесь одним из коренных катайцев – он пошел по стопам отца и старших братьев и поступил в армию. У него не было семейной фермы, которая могла бы обеспечить ему доход и куда он мог бы приезжать в гости. Он даже не был женат.

Свой отпуск раз в полгода он проводил в городе, стоящем между Железными Воротами и Чэньяо. Там были винные лавки и харчевни, и женщины, на которых можно потратить деньги. Однажды, получив отпуск на две недели, Нин доехал до самого Чэньяо, в пяти днях пути. Дом был слишком далеко.

Чэньяо был самым большим городом, который он когда-либо видел. Это место испугало солдата, и он больше никогда туда не ездил. Нин не верил, когда другие говорили, будто Чэньяо не так уж и велик по сравнению с другими городами.

Здесь, на перевале, в тишине, лучи рассвета проникали вниз. Сначала они падали на вершины утесов и вытаскивали их из тени, потом, когда солнце вставало над могучей империей за их спиной, прокладывали путь к еще темному дну долины.

Уцзянь Нин никогда не видел моря, но ему нравилось представлять себе обширные земли Катая, простирающиеся на восток до океана, и островов в нем, где жили бессмертные.

Солдат посмотрел вниз, на темный и пыльный внутренний двор. Поправил шлем. Новый комендант крепости был одержим шлемами и правильным ношением формы, как будто вопящие орды тагуров в любой момент налетят на долину и захватят крепость, если кто-то неправильно наденет тунику или перевязь меча.

Как будто, подумал Нин и сплюнул со стены сквозь дырку на месте отсутствующего переднего зуба. Как будто могущество Катайской империи во времена этой блестящей Девятой династии и триста солдат в этой крепости, стерегущей перевал, досаждали ему, подобно москитам.

Одного из них он прихлопнул у себя на шее. Дальше к югу они были еще хуже, но и в этот предрассветный час летало достаточно этих кровососов, чтобы раздражать человека. Нин взглянул вверх. Редкие облака, западный ветер в лицо. Последние звезды почти исчезли. Когда прозвучит следующий барабан, его вахта закончится, и он сможет спуститься вниз, чтобы позавтракать и лечь спать.