Страница 22 из 32
— Шикарно, да, дед? Плывем по глухой речке, заросли, кусты, перекаты, солнышко, тишина, стрекозы летают, а речку-то зовут Лемовжа. Здорово!
Пришел Гошаня и с ходу подключился к нашей игре.
— А Памир-то где? — спросил я. — Где твой пес?
— Мама приехала! — весело сказал Гошаня. — Пес под ее наблюдением.
— Слушай! А она как? Как она к щенку-то отнеслась? Не выгонит?
— Да ты что?! Они мигом подружились. Мама зверей любит. А когда вы в плаванье собираетесь?
— Весной, — сказал я. — Ранним летом. Вернется дед из санатория, кончим учебный год — и в путь.
— Да-а, завидую, — сказал Гошаня.
— Дед, — сказал я, — у меня тут есть один знакомый журналист, Игорь Николаевич, так ты не против, если он с нами в поход пойдет? На второй лодке, конечно. Человек отличный.
— Отчего же, — сказал дед.
— А тогда и у Гошани место будет, во второй лодке. Ну, как, Гошаня?
— Ой, братцы! — Гошаня буквально подпрыгнул. — Это же суперфеноменально! Я — ваш вечный слуга!
Мы вместе поплавали еще по Лемовже, и Гошаня заторопился домой.
— Я к тебе в общем вот почему заскочил, — сказал он. — Я был прав, мама потом опять уедет, мои хоккейные сборы состоятся, так как насчет Памира? Можно ему пожить у тебя?
— Само собой, — сказал я. — Мама побушевала, но согласилась. Главное, чтобы это было до отъезда деда в санаторий, чтобы, пока я в школе, пес не был один.
— А когда дед в санаторий едет?
— Не знаю еще точно.
— Ну, ладно, ты скажешь, а я постараюсь подстраховаться еще каким-нибудь вариантом. Идет?
— Идет, — сказал я, и мы попрощались. Тут же я сообразил, что лучше Гошаню проводить, а к Свете позвонить из автомата, и мы вышли вместе.
Скоро Гошаня, махнув мне рукой, исчез в своей парадной, а я, подождав минуту и все больше и больше волнуясь, залез в телефонную будку и набрал номер Светы.
— Алло! — Это был ее голос.
Меня всего как-то закачало, наклонило…
— Света?
— Она самая. Кто это?
— Алеша это. Здравствуй. Волков.
— Здравствуй, я узнала.
— Как… ты живешь? — спросил я глуповатым голосом. Вероятно, она это почувствовала, потому что ответила специальной по тону фразой:
— Я живу хорошо.
Пауза. Молчание.
— Мне нужно тебя увидеть, — сказал я хрипловато. — Поговорить надо. По делу.
— Понятно.
Что ей понятно?
— Ты не против?
— Нет. Звони послепослезавтра, а то я на студии занята.
— Хорошо, позвоню. До свидания.
Пауза. Повешенная трубка. Мы увидимся. Увидимся! Но голос у нее был какой-то чужой. А каким он, между прочим, должен быть?
26
Гошаня отправился на свои хоккейные сборы. Памир перебрался ко мне. Свидание со Светланой из-за ее киношных дел отложилось на несколько дней. Кое-что (из разговора папани и Люли) прояснилось относительно поездки в Сибирь. Поможет деду санаторий или не очень, Люля его без присмотра не оставит. Значит, дед едет в Сибирь обязательно, и, стало быть, и я еду. С этим решено. Перебираться будем сразу же после окончания моего учебного года, или, что резонно, папаня поедет туда сначала один, осмотреться. Последнее было очень важно: тогда бы не отпало наше с дедом путешествие. Вообще же о путешествии мы с дедом пока помалкивали. Еще я успокоил себя тем, что в крайнем случае мы отправимся с ним путешествовать уже в Сибири: там и места поглуше, поинтереснее, да и рыбалка скорее всего получше. Конечно, тогда наверняка от нас отпали бы славные люди Игорь Николаевич и Гошаня, но тут уж выбора не было.
Памир у меня сразу и отлично прижился. Гошаня дал мне подробные инструкции по уходу за ним, и я все точно выполнял. Памира все полюбили с ходу. Ну, само собой, Люля сначала покричала как следует, но тут же без всякой паузы и перехода начала его гладить и ласкать, говоря, что он «само очарованье». В эти дни я, дико смущаясь, дал-таки деду прочесть мой рассказ, раз уж обещал. Деду рассказ понравился, но, странное дело, те замечания, которые он сделал, были очень похожи на замечания Игоря Николаевича.
Рыбалка провалилась. Не знаю уж, отпустила бы Люля деда, но температура воздуха вдруг резко упала до двадцати с чем-то градусов и, главное, ветер был страшный — северный и сильный.
— Это намек на весну, — сказал дед. — Последние рывки и угрозы зимы. Когда мороз спадет и будет тепло, мы дунем на то озеро к Пал Матвеичу, где окуня на блесну драли. Тогда ты поймешь, что такое весенний клев окуня по последнему льду. Под лед попадает талая вода, и окунь начинает просто свирепствовать.
Потом я задал деду вопрос и совершенно перевернулся от его ответа.
— Дед, — вдруг спросил я. — А как, между прочим, папаня нашел нашу Люлю? Они не рассказывали, а я и не спрашивал.
— Более или менее просто, — сказал дед. — Папаня твой в нее по телевизору влюбился, на экране увидел. Она тогда еще в театральном училась, и была передача об их курсе. Ну, он и потерял голову.
— А дальше? — спросил я.
— Послал письмо ей в институт, добился свидания, цветы ей носил, кажется, даже уговаривал. Вот и все пироги. А что?
Я сказал, что нет, ничего, просто интересно, а так — ничего особенного, а сам даже покраснел: получалось нечто похожее — папаня увидел Люлю по телевизору, я Свету — в кино.
— А где ты познакомился с Айседорой? — неизвестно зачем ляпнул я. Мне показалось, что теперь уже покраснел дед.
— А она-то тут при чем?!
— Ну… ну, вы же друзья с ней.
— На льду познакомились. Я ее, между прочим, вроде как спас. — Дед захохотал.
— Да ну?! Каким это образом?!
— Она в подмоину плюхнулась. Около камней по весне лед бывает очень хрупкий, вот она и плюхнулась. Правда, там вряд ли глубоко было.
— Но все же, — сказал я. — Спас бабульку. Это же подвиг, дед!
— Подвиг не подвиг, а веди-ка ты Памира гулять. Пора, — сказал дед.
В Юсуповом саду, куда мы направились с Памиром, гуляли наши: Ритуля Басс, Алик Зуев, Вадик Абашидзе, Боба Рюмин, Таняпка.
Все они поднавалились на Памира и потащили его кататься с горки. Мы и сами покатались — перевалялись все в снегу. Памир был счастлив, надо было только внимательно следить, чтобы он не утащил у малышни их варежки: это было его любимым занятием.
— Братцы, — сказал я, — вполне честно было бы прихватить вам с собой Иру Румянцеву, нашу новенькую.
— А что такое? — сказала Таняпка. — Что такое с девочкой?
— Да брось ты, Таняпка, — сказал я ей. — Она новенькая — и этим все сказано. Ей же трудновато одной.
— Разве она еще не освоилась? — спросил Алик.
— Вот именно, — сказала Ритуля Басс. — По-моему, она вполне освоилась.
Боба Рюмин сказал:
— Хотя бы частично она освоилась наверняка.
Вадик Абашидзе сказал, что процесс освоения в общем-то сложный и так далее и тому подобное — короче говоря, они все трепались и это было не очень-то честно.
Боба вдруг спрашивает меня:
— Слушай, Волк, а это правда? А?..
— Что именно?
— Или врут? — говорит Ритуля.
— Я думаю, врут, — сказал Вадик.
— Да что врут-то?! — заорал я.
Боба говорит:
— Да про нашу школьную грандиозную театральную постановку. Ты-то знаешь, ты же у нас артист. И писатель.
— Можно яснее? — спросил я.
— Говорят, будто на главную роль пригласили кинозвезду Юлю Барашкину. Правда это? Есть такой слух.
Я ничего не мог с собой поделать — я покраснел.
— Ой, Волк! А ты покраснел! — заорала Таняпка.
И Ритуля затараторила:
— Ой, покраснел, покраснел, покраснел!
— Ты в нее влюбился, да. Волк? — сказал Алька.
Ритуля говорит:
— Факт, влюбился.
— Да ничего я не влюбился! — зашипел я. — И про постановку ничего не знаю.
— А нам говорили, что ей письмо послали. Ты что, этого не знаешь?
— Наш Волк влюбился, — сказала Таняпка. — Правда здорово, ребята?
Ритуля обняла меня за шею и сказала:
— Волк, ну признайся, что влюбился. Это ведь замечательно! Это ведь такое возвышенное чувство!