Донал Грант

Неподалёку стояла девочка в голубом платье. Увидев незнакомца, она тут же скрылась. Донал спустился в лощину и подошёл поближе. Дверь домика была открыта нараспашку, и Донал невольно увидел его обитателей.

Посередине комнаты стоял стол, за которым, подпирая голову рукой, сидел мужчина. Лица его видно не было. Доналу показалось, что он ждёт, пока ему принесут Библию. Так бывало сидел его отец, дожидаясь, пока мама снимет с полки драгоценную книгу. Донал шагнул через порог и в простоте сердца сказал:

— Вы, наверное, собираетесь помолиться?

— Ну уж нет, — возразил хозяин, подымая голову и окидывая гостя быстрым, неприветливым взглядом. — У нас набожных не водится. А что до молитвы, то пусть молятся те, кому есть за что благодарить Провидение.

— Простите, видно, я ошибся, — ответил Донал. — Мне показалось, что вы как раз собирались поздороваться со своим Создателем, и я подумал, не помолиться ли мне с вами. Потому что мне как раз есть за что сказать Ему спасибо. Да и бывают ли на земле какие блага, которых мы не получили бы из Его руки?.. Ну что ж, прощайте!

— Если хотите, оставайтесь, позавтракайте с нами.

— Нет, нет, спасибо. А то вы ещё подумаете, что я пришёл не на молитву, а на запах тёплой каши! Уж больно не хочется, чтобы вы посчитали меня за лицемера. Хотя будь я и вправду лицемером, мне бы, наверное, всё равно не хотелось, чтобы вы плохо обо мне думали.

— Ну тогда, может, сами присядете, помолитесь да прочтёте нам Писание?

— Как же я могу молиться, если на самом деле вам этого вовсе не хочется? Нет уж, я лучше пойду себе дальше, а потом где–нибудь присяду и помолюсь в одиночку.

Но жена хозяина была по–своему благочестивой женщиной (да и разве бывает благочестие на чужой манер?) Она сняла Библию с полки, подошла и молча положила её на стол. До сих пор Донал ни разу не молился вслух (разве только украдкой, вполголоса, где–нибудь на пастбище или на горе), но после такого приглашения не смог отказаться. Он прочёл псалом, в котором отчаяние под конец сменялось надеждой, и заговорил:

— Друзья, я ещё слишком молод и до сих пор не осмеливался ничего такого говорить, но сегодня мне есть, что сказать, и, коли вы позволите, я скажу, что лежит у меня на сердце. Почему–то мне кажется, что вы сегодня приуныли или, может, отчаялись, как царь Давид в этом самом псалме. Для него день тоже начался хмуро и угрюмо, но ведь потом всё переменилось. Что бы ни случилось, в конце концов всегда выглядывает солнце, и птицы снова начинают распевать, уговаривая матушку Природу не горевать и улыбнуться. И как вы думаете, отчего наш Давид встрепенулся и утешился? Оттого, что вспомнил о Том, Кто сотворил его и заботился о нём так, что готов был Сам пострадать, только бы избавить святого Своего от зла. Давайте же преклоним колени и предадим Ему наши души. Ведь Он — наш верный Создатель и сделает всё, что обещал Своим детям!

Они вместе встали на колени, и Донал начал молиться:

— Господи, Отец наш и Спаситель, вот он день, который Ты послал нам, такой солнечный и чудесный! Мы благословляем Тебя за то, что Ты даровал его нам. Но Отче, ещё больше, чем солнце, нам нужен другой свет — тот, что сияет в самой кромешной мгле. Пусть Твоя заря взойдёт сегодня у нас в душах, а иначе и ясный день будет нам не в радость. Господи, сильный и славный, даруй слово покоя и мудрости всем Своим пастырям, что ищут сейчас заблудших овец. Пусть они не возвращаются к Тебе, пока не приведут с собой этих бедняжек! Господи, сохрани нас от всякого зла и веди нас ко всякому благу. Вот и вся наша молитва. Аминь.

Они поднялись с колен и немного посидели в молчании. Затем хозяйка подвесила над огнём котелок с водой, чтобы сварить кашу. Однако тут Донал поднялся, вышел из домика и пошёл прочь, удивляясь собственной смелости, но в то же время чувствуя, что не мог поступить иначе.

«Не понимаю, как человеку прожить даже один день без Господа, создавшего и этот день, и все его часы, и все его минуты!» — раздумывал он про себя, ускоряя шаг.

К полудню на горизонте появилась голубая полоска далёкого океана.

Глава 4

Город

Кое–кто из читателей посчитает Донала странноватым, и я не стану с ним спорить. Всякий, кто смотрит на жизнь иначе, нежели через призму собственного ненасытного «я», непременно покажется странным тому, кто порабощён своими воображаемыми нуждами и неукрощёнными желаниями и живёт лишь для того, чтобы выполнять их жадные прихоти.

Лишь к вечеру Донал добрался до того места, куда направлялся с самого начала. Это был маленький городок, располагавшийся неподалёку от города побольше, где находился знаменитый университет. Донал собирался навести здесь кое–какие справки перед тем, как двигаться дальше. Глашруахский священник дал Доналу рекомендательное письмо для местного пастора, с которым когда–то был знаком. В этой местности проживало немало аристократических и благородных семейств. Кто знает, может, хотя бы в одном из них найдутся дети, которым как раз нужен учитель?

Солнце уже начало садиться за дальние холмы, когда Донал приблизился к городской окраине. Сначала городок показался ему не более, чем деревней, потому что все попадавшиеся навстречу жилища были обыкновенными сельскими домишками с соломенными крышами, и только кое–где виднелись небольшие двухэтажные строения, покрытые черепицей. Однако вскоре начали появляться и дома побольше, но даже они редко когда поднимались выше двух этажей. Почти все они выглядели так, как будто прожили долгую и не очень счастливую жизнь.

Повернув за угол, Донал оказался на улице, украшенной причудливыми крышами со ступенчатыми выступами, которые назывались здесь «вороньими приступочками» — быть может, потому, что местные ребятишки часто видели ленивых ворон, отдыхающих на них, как, наверное, отдыхал где–нибудь на горной вершине их самый первый прародитель, выпущенный Ноем из ковчега. На этой же улице Донал заметил две или три любопытные арки с некоторыми потугами на нарядность, а один из домов венчали даже красно–коричневые башенки, явно позаимствованные строителем–шотландцем у какого–нибудь французского замка. В самом центре города пролегала ещё более узкая и тесно застроенная улица, из которой выходило несколько коротких переулочков, ведущих к дверям весьма ветхих и древних строений. Вокруг было немало лавок и магазинов, но все они располагались на нижних этажах жилых домов. Тут вполне можно было купить всё необходимое для безбедного существования, ничуть не хуже, чем в большом городе, и гораздо дешевле. Может быть, вы не нашли бы сюртука такого ладного и модного покроя, как в столице, и не смогли бы заказать таких плотно пригнанных и ладно сидящих на ноге башмаков, но и здесь можно было отыскать первоклассных мастеров, работающих на совесть.

Почти весь город был вымощен круглыми, неровно пригнанными и заметно истёртыми булыжниками, и Донал был рад, что улицы были недлинными и ему не пришлось долго ступать по ним босыми ногами. Заходящее солнце светило ему в спину, и его длинная тень бежала впереди. Донал шагал прямо посередине улицы, оглядываясь по сторонам и читая вывески, чтобы отыскать то место, куда он отослал свой сундук перед тем, как отправиться в дорогу. Его внимание привлекло угрюмое и по–видимому заброшенное здание. Донал бросил на него беглый взгляд, и по его спине внезапно пробежал непонятный холодок. Это был невысокий трёхэтажный особняк; под окнами виднелись кованые решётки, а крепкая дверь была обита выпуклыми железными шишечками.

Донал посмотрел немного вперёд вдоль по улице и тут же заметил вывеску, которую искал. Она красовалась перед входом в старомодное, грязно–серое здание такого же потрёпанного и усталого вида, что и большинство домов в городке. Багровые лучи заходящего солнца освещали выцветший герб, на котором Донал смог различить лишь смутные очертания двух красных коней, гарцующих на задних ногах. Наверху виднелся то ли санный полоз, то ли конёк, но Донал подумал, что вряд ли такая обыкновенная вещь может оказаться в столь возвышенном месте. На пороге, засунув руки в карманы штанов, стоял мужчина с жадными чёрными глазами. Прищурившись, он презрительно смотрел на босоногого юнца, подошедшего к его дверям. У мужчины были чёрные волосы, его нос с широко раздутыми ноздрями был странным образом приплюснут, как будто кто–то крепко надавил на него указательным пальцем, а большой рот с ровными, белыми зубами и твёрдый подбородок, чуть вздёрнутый вверх, придавали всему лицу честолюбивое и алчное выражение; но ведь честолюбие — это тоже алчность.