Донал Грант

Вслед за хозяйкой Донал поднялся по узкой, крутой лесенке. Первое, что он увидел, был слегка зеленоватый солнечный свет, льющийся из окна, уставленного цветочными горшками. Дори подвела его к двери, и он вступил в очаровательную маленькую комнатку, непритязательную и домашнюю, но показавшуюся ему почти роскошной по сравнению со своим прежним жилищем. Он увидел белые стены, коричневый дощатый, но чисто выметенный пол, на котором играли блики огня, разведённого в низеньком камине. По обеим сторонам от огня стояли два кресла, покрытые яркими полосатыми накидками.

Над огнём попыхивал чайник, добела выскобленный сосновый стол был накрыт к чаю. На нём красовался пузатый тёмно–коричневый чайничек и чашки с причудливым бронзовым узором, сиявшим в свете огня не хуже червонного золота. Возле одной из стен стояла простая деревянная кровать.

— Вот посмотрите, сэр, чем мы можем вас порадовать, — сказала Дори, — и если вам подойдёт, то милости просим, оставайтесь.

С этими словами она открыла то, что Донал принял за дверцу стенного шкафа, расположенного справа от камина. Но за дверью оказалась крошечная, но аккуратная спаленка, пахнущая уютом и свежестью. Пол здесь тоже был выскоблен и потому был чище и приятнее любого самого пушистого ковра.

Посередине возвышался небольшой стол красного дерева, почерневший от времени. Сбоку стоял ещё один столик, покрытый выцветшей зелёной скатертью. На нём лежала большая семейная Библия, за которой виднелось ещё несколько книг и коробочка для чая. Возле стены прямо напротив окна стояла ещё одна кровать. Лучшего жилища нельзя было и желать. Донал повернулся к хозяйке и сказал:

— Боюсь, это для меня даже слишком хорошо. Может, тогда вы мне её сдадите? Пока на неделю, а там видно будет. Я–то сам не прочь остаться здесь подольше, но не знаю, как получится. Вдруг работа какая подвернётся? Так что больше, чем на неделю вперёд, я пообещать ничего не могу.

— Да вы не беспокойтесь. Оставайтесь до завтра у нас, а утро вечера мудренее, — ответила Дори. — И потом, всё равно до понедельника у вас ничего не решится. А утром в понедельник сядем все вместе — вы да я, да мой хозяин — и поговорим. Без него я всё равно ничего не могу решить. Такие уж мы с ним: порознь нам и вовсе никак.

Довольный и благодарный Донал с радостью вверил заботу о своём нынешнем существовании этим скромным старикам, посланным ему в помощь самим Богом. Хорошенько умывшись, причесавшись и как следует почистив всё, что можно было почистить из одежды, Донал вновь спустился к хозяевам. Чай был готов, и сапожник уже сидел возле окна с книгой в руке, оставив своё кресло для гостя.

— Не могу же я отбирать у вас кресло! Оно ваше! — запротестовал Донал.

— Да что там! — откликнулся сапожник. — Зачем вообще нужно добро, как не для того, чтобы отдавать его ближнему, который в нём нуждается?

— Но вы целый день работали!

— А вы целый день шли.

— Но я намного моложе вас!

— А я уже старый, и мои земные труды скоро совсем завершатся.

— Но я крепче вас!

— Тем больше надо заботиться о том, чтобы и оставаться таким же крепким. Садитесь, сэр, не трудите себе ни спину, ни ноги; они, бедные, и так вон сколько отмахали, сколько на себе несли! Пусть тоже отдохнут! Ногам в жизни нелегко приходится. Собьются они с пути, тут уже ничего не поделаешь, пока они снова не выберутся на верную дорогу. Я, бывает, так горжусь и радуюсь, что мне выпало о них заботиться. Вот уж всем службам служба! Гораздо лучше, чем быть привратником у врат Дома Господня. Ноги–то, они поважнее всякой двери будут!

«Слава Богу, — подумал Донал, — что в мире есть и другие люди вроде моих отца с матерью!»

Он уселся в предложенное ему кресло.

— Садись к столу Эндрю, — сказала старушка, — если, конечно, можешь хоть на минутку отложить свою книжку. Пусть душа пока отдохнёт, пора и про тело подумать… Ой, сэр, боюсь, не будь меня рядом, он вообще бы позабыл и про еду, и про питьё!

— Эх, Дори, — ответил старик, — разве я тоже тебя иногда не кормлю? Особенно когда попадётся кусочек получше да повкуснее?

— Кормишь, кормишь, Эндрю, а если бы не кормил, не знаю, что бы сталось с моей душой. Наверное, то же самое, что с твоим телом, если бы я тебя от книжек не отрывала и к столу не звала. Вот видите, сэр, мы с Эндрю — как тот Джек Спрэт со своей женой, из детской считалки! Знаете, наверное? [6]

— Это точно! — улыбнулся Донал. — Вы так друг другу подходите, что любо–дорого смотреть!

— Слава Богу! — вздохнула Дори. — Только, наверное, было бы ещё лучше, будь у меня ума чуть–чуть побольше.

— Господь знал, кому что давать, когда сводил вас вместе, — ответил Донал.

— Это вы хорошо сказали, сэр! — проговорил сапожник. — Если Господь доволен тем, что Он тебе дал, и я тоже доволен, почему ты сама жалуешься?

А, Дори? Вот ответь–ка мне на это! Ну ладно, давайте лучше чайку попьём… Да, сэр, нельзя ли мне спросить, как вас зовут?

— Меня зовут Донал Грант, — ответил Донал.

— Очень приятно, мистер Грант. От нас вам почёт и уважение, — кивнул старик. — Не откажетесь ли вы помолиться перед едой?

— Может быть, сначала вы, а потом я?

Сапожник произнёс краткую молитву, и они принялись за еду — сначала за овсяные лепёшки, которые напекла Дори, а потом за пшеничный каравай.

— Вы уж простите, сэр, но нет у меня ни варенья, ни сладостей, чтобы вас угостить, — снова вздохнула Дори. — Мы люди простые. Нам и того довольно, чтобы только свои бренные жилища поддержать в добром здравии, пока Господь не призовёт.

— И хорошо, что мы об этом помним, — сказал Эндрю с непонятным огоньком в глазах. — Вот настанет срок, мы отправимся к себе домой, а жилища наши обрушатся, и нам уже не придётся о них думать да платить за ремонт. Кабы они сразу не разрушались, глядишь, в них бы бесы поселились. И тогда что?

— Да что ты, Эндрю! — воскликнула Дори. — В Писании ничего такого не говорится!

— Эх, Дори! Да откуда ты знаешь, чего нет в Писании? — ответил Эндрю. — О том, что в нём есть, ты знаешь много, этого у тебя не отнимешь. Но ты ведь ничего не знаешь о том, чего в нём нет!

— Но разве не лучше знать то, что в нём написано?

— Конечно, лучше!

— Ну и что я тебе говорила? — задорно откликнулась Дори с шутливым торжеством в голосе.

Донал понял, что попал в дом к настоящим святым чудакам, и сердце его возрадовалось. Он и сам был из таких же чудаков — то есть из тех, кто живёт ближе всех к священной простоте жизни.

Они ещё немного поговорили, и разговор их так разительно отличался от обычных пересудов за столом, что простой человек, пожалуй, поднял бы на смех и хозяев, и их странного жильца. Эндрю Комен никогда не стал бы в подробностях расспрашивать гостя о том, кто он такой, перед тем, как решить, стоит сдавать ему комнату или нет. Но теперь, когда Донал сидел за его столом, не поинтересоваться жизнью и историей своего нового постояльца было бы для старика такой же вопиющей неучтивостью. Поэтому спустя какое–то время сапожник сказал:

— А вы, сэр, сами чем занимаетесь в Божьем Царствии?

— По–моему, я понимаю, что вы имеете в виду, — ответил Донал. — Моя мама разговаривает ну точь–в–точь, как вы, так же забавно и необычно.

— Ну, это необычное — не такое уж и необычное! — заметил сапожник.

Все немного помолчали, и он продолжал:

— Если вы, конечно, хотели бы пока помолчать, подождать, пока узнаете нас с Дори получше, то это ничего. Можете считать, что я у вас ничего не спрашивал.

— Да нет, — улыбнулся Донал. — Я с радостью расскажу всё, что вы захотите обо мне узнать.

— Тогда расскажите, что сочтёте нужным, сэр, а чего лучше пока не говорить, оставьте при себе.

— Вырос я на Глашгаре, с детства пас овец да коров, — начал Донал. — Долгие годы чуть ли не жил на самой горе. Наверное, даже дома бывал меньше, чем на холмах и в долинах. Но ведь в горах Бог остаётся тем же, что и во дворцах!

6

Имеется ввиду детская считалка из «Стихов матушки Гусыни»: Супруги Спрэт десятки лет / Прожили очень мирно. / Муж мясо постное любил, / Жена дружила с жирным. / И вот они за годом год / Так зачищали кости, / Что каждый день их тощий кот / Ходил к соседям в гости. Перевод: Г. Варденги. «Mother Goose Rhymes», М., «Радуга», 2002.