Страница 9 из 71
– Прекратите истерику, майор! – Надо побольнее ему врезать, чтобы себя жалеть перестал. – Группа «Молния» только что вышла из боя. Четвертый вылет с утра. Сбито… Сколько сбито? – повернулся я к подошедшему старшему лейтенанту Извольскому. – Только за первую половину дня группой сбито семнадцать самолетов противника! У нас потерь нет. Учить надо было своих пацанов, майор! А не рыдать сейчас! Вы на войне, пора бы уже это понять…
Майор только открывал рот и негодующе хлопал глазами.
– Ты что? Меня… да я…
– Пр-рекратить! – я поймал его бешеный взгляд. – Чего вы добиваетесь, майор? Помощи? А мы что делаем там, над линией фронта? Приводи своих пацанов, и держитесь к нам поближе – фашистов на всех хватит! Вон они, группами до двух сотен самолетов весь день висят! Вот «лавки» из 194-го ИАП с утра с нами крутятся – и не жалеют! Потери есть, конечно, но – несопоставимые с вашими. Так будем ваш самолет смотреть?
– Нет! У себя посмотрю. До встречи, там, над ленточкой! Помогайте нам, «молнии»! Мальчишек ведь жалко!
Майор запрыгнул на крыло, быстро заскочил в кабину и махнул рукой ведомому. Истребитель взревел, обдал нас пылью и прямо со стоянки пошел на взлет.
– Бедовый мужик, – покачал головой техник. – Не наломал бы он дров с таким-то настроением…
– Не наломает, Петр Сергеевич, закалка у него есть… – проговорил я, провожая глазами превращающиеся в точки самолеты. – А если есть закалка – сталь пружинит, а не ломается…
– Так, товарищи офицеры! Внимание! Кто еще не заполнил форму отчета о вылете? Никаких «ох», и про чью-то мать я слышать не хочу! Вы в армии или кто? В армии все делается строго по порядку: вечером сапоги чистятся, а утром они надеваются на свежую голову! Вот в таком вот порядке… И никак иначе. Подходим, подходим… Сдаем отчеты, да поживее – обедать пора!
Глава 6
– Давайте, ребята, давайте! Наворачивайте как следует! Я сам пробу снимал, борщ – сказка! – Доктор Кошкин в белом поварском колпаке ходил вдоль длинного деревянного стола, за которым расселись обедающие летчики, и выдавал свою обычную порцию шуток и веселой трепотни, желая повысить настроение пилотов и дать им хоть маленькую, но разрядку.
– Виктор Михайлович, давайте заглянем ко мне, – пригласил меня подполковник Степанов. Мы прошли в удобную штабную землянку. Не успели присесть за стол, как раздалось гудение аппарата, и телефонист, зажав микрофон, проговорил: «Товарищ подполковник! На линии командующий армией!»
Степанов взял свою трубку. Звук был хороший, и я четко слышал весь разговор.
– Здравия желаю, товарищ Первый!
– Здравствуй и ты, Иван Артемович! Ну, что? Слышал уже?
– О чем?
– Не прикидывайся, Иван Артемович! Я о потерях! Сейчас еще четырех часов нету, а армия утратила в воздушных боях шестьдесят два истребителя… В некоторых полках осталось машин меньше, чем по штату в эскадрилье должно быть. Веришь, в 157-м полку осталось шестнадцать, а в 163-м и 347-м истребительных полках всего шесть и семь исправных «Яков»! В 279-й дивизии истребители «Ла-5» за день выбили наполовину. Из-за большого числа поврежденных машин боеспособность многих полков резко упала. В полках чудят, как будто летать разучились, – при вылете на боевое задание по тревоге группы не собираются над аэродромом, ведущие не ждут ведомых. Истребители вступают в бой разрозненно, без наращивания сил. Вызовы групп в районы боя в большинстве случаев запаздывают. Офицеры наведения врут в оценке воздушной обстановки. В общем, Иван Артемович, нашим истребителям пока не удается парализовать противника…
– Да-а, товарищ Первый… А чем мы-то способны помочь? Мы и так делаем все возможное…
– Знаю, Иван Артемович, мне докладывают. Верно, что у вас нет потерь?
– Так точно, нет.
– А сбили вы сколько?
– По донесениям летчиков, на 14.40 насчитывается семнадцать сбитых. Подтверждений с земли пока еще нет, но пехоте сейчас не до нас. Я лично участвовал в двух вылетах, могу вас заверить, что данные точные. Наверняка мы сбили и больше, но самолеты противника, «ушедшие с дымным следом», я приказал в итоговую таблицу не вносить. А семнадцать машин горят на земле, это всем видно!
– Молодцы, «молнии»! Другого такого результата ни на одну боевую часть в армии нет. Ты вот что, подполковник… Приказывать тебе я не могу, но прошу: помоги! Чем можешь – помоги! Сам же видишь – ломаем мы с немцем друг друга, нельзя нам тут слабину дать. Душить его надо, бить не переставая!
– Не надо меня уговаривать, товарищ Первый! Я не мальчик! Я с Испании их метки на своей шкуре ношу и все никак не расплачусь с долгами… Мы делаем все возможное. И будем делать. Но разменивать своих ребят «жизнь на жизнь» я не дам. Не для того группа была создана. Мы будем драться над своими районами прикрытия, уничтожать бомбардировщики врага. А еще лучше, если вы нам поручите обескровить истребительные части противника. К этой работе наша группа наиболее подготовлена. Ведь мы же – «истребители истребителей»!
– Вот и хорошо, Иван Артемович, вот и славно! Займитесь фрицевскими истребителями, дайте моим вздохнуть! Я еще «Кобры» в резерве придержал, вот их на бомбардировщики и нацелим. Ну, а вы уж давите «мессеров» с «Фокке-Вульфами», хорошо?
– Группа «Молния» со своей задачей справится, товарищ Первый!
Экий ты у нас, Иван Артемович, политик! Как завершил разговор: и согласился вроде бы, и о своем особом статусе впрямую сказал! Молодец.
Молодец-то молодец… Да вот что же нам делать? Уж больно накал боев высокий. Не сгореть бы в них, как бенгальскому огню – радостно, но моментально и бестолково…
– Разрешите, товарищ подполковник? – в проеме двери нарисовался наш инженер с раздувшимся от кучи бумаг и формуляров планшетом в руках.
– Давай-давай, инженер, заходи! Видишь, мы тут с капитаном Туровцевым кумекаем, как нам дальше жить-воевать… А ты с чем пожаловал, а?
– Да и я, товарищ подполковник, с этим же. Думки-то теперь у нас одни. Как бы и самим выжить, и немцев побольше угробить.
– Верно мыслишь, инженер, в корень, так сказать, зришь! Ну, говори…
– Техники первичный осмотр и обслуживание самолетов произвели, товарищ подполковник. Особых вопросов и тревог вроде бы и нет… – Инженер группы замялся.
– Давай-давай, выкладывай, что ты там приготовил…
– Пока – ничего особенного. Еще несколько пулевых пробоин нашли, заменили пару тяг, дыры заделали, естественно. Свечи проверили – нагара и свинца вроде нет. Масло в норме.
– Ну, что тянешь? Что не в норме?
– Меня беспокоят несколько моторов, товарищ подполковник.
– А что с ними?
– Пока ничего, но это – пока! Как вы знаете, ВК-107 форсирован до предела, облегчен до предела. Стенки мотора тонкие, узлы только-только дают рассчитанную прочность… А на четырех самолетах установлены 37-мм мотор-пушки. Да еще на четырех – мотор-пушки в 23 мм. Летчики палят во всю ивановскую, как у Пушкина в «Царе Салтане», не думая о прочности металла двигателя. В местах креплений мотор-пушек уже есть подозрительные трещины.
– Та-ак, ну и что же ты предлагаешь? Не стрелять?
– Я бы предложил заменить хотя бы 37-мм пушки на 23-мм. За них у меня меньше душа болит. А еще лучше – на 20-мм. Что вы, товарищ командир, на это скажете?
Я не выдержал и влез в разговор.
– Разрешите, товарищ подполковник? Мы сейчас пытаемся понять и решить одну проблему. А мне она видится более многогранной. 37-мм пушки на истребителе «Як-3» и мне представляются несколько избыточными. Да и летчики об этом сообщают. Понимают, что их нужно испытать, проверить в бою, но говорят, что уже и так все ясно! Великоват калибр для наших «молний». Можно документировать результаты стрельб по этим истребителям и менять пушки на 23-мм. Они, на мой взгляд, наиболее оптимально соответствуют понятию «мощного огня» у «третьяка». Кстати – замена пушек на любой калибр – хоть 20, хоть 23, хоть – 37 мм на весе истребителя, а значит, на его боевых качествах абсолютно не сказывается. Так что можно даже опросить летчиков и поставить такое оружие, которое они выберут сами. Ну а потом по итогам войсковых испытаний будет ясно, кто, сколько и чего сбил, каким количеством снарядов сбил и так далее. Это все впереди. Я же хочу сказать о другом. Считаю, что нам срочно надо накопить двойной, а может быть, и тройной запас моторов. Боюсь, не будут они у нас выдерживать свой ресурс. Посмотрите, что в бою приходится делать! Сплошное насилие над бедной железякой. То перегрев, то форсированный режим! Я еще удивляюсь, что они стружку не гонят… Что, есть уже стружка в масле? А что же вы молчите, товарищ инженер? Вы понимаете, что вы ставите жизнь летчика под угрозу? Мне как заму командира по боевой работе плевать, что мотор не держит сто часов ресурса! Сколько он уверенно даст? Пятьдесят? Тридцать часов? Пусть об этом душа болит у завода в Рыбинске… А вот если у летчика в бою мотор сдаст и не вытянет своих характеристик, то летчик немедленно будет расстрелян в своей кабине! Здесь лопухов нет, товарищ инженер! Против нас воюют лучшие асы фашистской Германии! Не забывайте об этом. – Я повернулся к Степанову: – Товарищ подполковник, я прошу, я настаиваю… Под мою личную ответственность, в конце концов! Я требую, чтобы моторы незамедлительно заменялись при малейшей угрозе снижения их рабочих параметров. Актируйте и отправляйте их к чертовой матери обратно на завод. Пусть там их изучают, а нам летать надо!