Гром и молния

Тихо расстаться со мной не захотели – кто-то громко заорал сзади. Наверное, что-то вроде: «Держи демонов!» Не знаю, не владею немецким. Но не «Гитлер капут!» кричали, это точно.

Эти крики меня взволновали, рука дрогнула, и я обронил аж две «лимонки». Испугавшись, что меня не так поймут, я быстренько свинтил от рощи подальше в кусты. Но все равно – взрывы гранат и вопли недовольных туристов я услышал.

Так, ребята! Что-то тут людно! Не мог Вася тут спрятаться. Тут и спокойно спуститься на парашюте у него не получилось бы. Обязательно какие-нибудь немцы подбежали бы его поприветствовать. Этот вопрос надо разъяснить.

Я снова скрылся в кустах. Уединение становилось плохой привычкой – так и в аутиста недолго превратиться.

Надо кого-то найти и поговорить. Кого-то, кто может знать, где Вася. А кто может знать? А вот пулеметчики и могут! Василий прыгнул часа полтора как, даже больше. А эти, наверное, сменились максимум час назад. Так что шум и сплетни они должны были и слышать, и знать. Бегом к ним!

Бегом так бегом. Лучше прыжком. Я появился у пулеметного расчета за спиной, метрах в семи. Но один из немцев что-то услышал и стал поворачиваться ко мне. Оружия у него в руках не оказалось, но двух собеседников мне было многовато. Поэтому я кинул ему стрелку, а он не смог ее поймать и только удивленно ойкнул…

Второму я попросту дал по каске телекинезом, и он впечатался башкой в треножник пулемета. Получилось громкое «бам!», и немец впал в нирвану.

Во фляге у него был кофе, да еще, по-моему, с ромом, что ли… В общем, я скинул с него каску и вылил всю флягу ему в лицо. Поскольку в рот ему я забил кляп, возразить он не смог.

Встал вопрос процедуры переговоров. Меня не сопровождал переводчик, да и вообще… Раскрывать пасть немцу было незачем. Я посмотрел ему в глаза и спроецировал простую картинку: в небе болтается парашютист.

Тут же пошел отклик: немец дернулся, и я понял, что Василий начал стрелять еще в воздухе. И даже смог ранить кого-то. А потом он приземлился, и его быстро сбили с ног, запеленали в полотнище парашюта и начали со вкусом бить ногами. Пока не подбежал офицер и не остановил избиение. Сейчас Василия держали в погребе на хуторе, километрах в двух отсюда. Сколько там людей? Пустяк – и десятка не будет.

Я убил немца, связал его с трупом напарника ремнями и, оттащив их телекинезом подальше, свалил трупы в овраг. Найдут, конечно, но не сейчас… А минут через десять это будет уже неважно. Где там этот хуторок в степи? Я приник к биноклю…

Около хуторка стояли полуразрушенные сараи. Вот туда я и сквозанул. Стояли они на абсолютно ровном месте, и подойти к ним незамеченным никто бы не смог. Потому и присмотра за ними, считай, не было.

Проскочив за сараи, я присел в густеющей длиннющей тени – было уже около семи часов вечера – и начал копаться в сумке из-под противогаза. Сало еще рано, спирт… спирт скоро, наверное, пригодится, синяки прижигать. Бинты тоже, пожалуй, нужны будут.

Немцы ходили по двору, что-то говорили, гоготали, как гуси. Собственно гуси тоже гоготали… Те, которые остались. Потому что их поголовье немного сократилось. Несколько немцев сидели без мундиров, в одних штанах с подтяжками, и щипали битую птицу. Так, приятного аппетита, геноссен. Я закончил копаться в сумке, взял приготовленные стрелки и спокойно пошел к дому…

…Всего немцев оказалось восемь человек. А хозяев хутора было шестеро. Трое детей, двое стариков. Они лежали в яме для мусора, метрах в сорока от хуторка. Я заметил эту яму по трупам двух собак. Видимо, животные выли над телами хозяев, и душевные немцы помогли собачкам забыться.

Я собрал все документы, какие нашел, в планшет унтер-офицера, туда же упихал найденный у унтера Васькин «ТТ», выбросил затворы от оружия немцев в выгребную яму и пошел искать своего ведомого.

Сбив железную накладку, я открыл дверцу в погреб.

– Вася, ты здесь?

– Командир? Ты?

– Я, я, Василек. Как и обещал. Вылезай – твой отдых закончился… Пора обратно на войну, Вася. Долги у нас, видишь ли, опять накопились.

Васек, постанывая, вылез из погреба, как разбуженный медведь из берлоги. Его лицо переливалось радугой.

– Эк, Вася, как они тебя отделали-то… Качественно…

– Ничего, я тоже двух подстрелил.

– Да знаю уже… Повернись ко мне спиной.

Закончив обрабатывать его раны спиртом и перебинтовав окровавленные руки, я взглянул Васе в глаза и дал ему установку: «Спа-ать». Как Кашпировский какой, прости господи… Объяснять ему, каким образом можно перемещаться на десятки километров, я не хотел… Ну, поехали. Нас уже ждут, пожалуй.

Глава 9

Спокойно уйти мне не дали. Можно по-разному относиться к немцам, будем выражаться точнее – к фашистам, но то, что они хорошие солдаты, нельзя оспорить…

После того как я так неловко уронил две «лимонки» в рощице, прошло, наверное, около получаса, ну, может, чуть больше, а к хуторку уже кто-то пылил на паре мотоциклов. Дело ясное – те туристы подняли тревогу, мол, кто-то тут в тылу бегает и гранаты теряет. Найти бы надо, этого рассеянного с улицы Бассейной, а то он еще чего учудит.

И понеслись тут звонки-радиограммы по всем заставам и постам… А на хуторе к аппарату никто и не подошел. Правда, я его не видел, но сказать с уверенностью, что связи на хуторе не было, я не мог. А раз хутор не ответил, то… Вот вам и вопрос на сообразительность – где этот гадкий потеряшка прячется?

Да, а с Василием я погорячился… Поспешил я его в отключку отправить. Ну, да ладно! Свидетелей Мамаева побоища мне тоже как-то не надо.

Я вновь отнес ведомого на кучу соломы в погребе и закрыл к нему дверь. Пусть поспит в холодке… Теперь – участники мотопробега.

Палить было рано. А сейчас хватит и стрелок. Или лучше использовать телекинез? А ведь на самом деле – стрелок-то мне придется кидать аж шесть, а так – два раза грохну гравитационным кулаком, и все – мотоциклистов можно сметать веником в мусор. И – тишина…

Так я и сделал. В живых не оставил никого. Пленные мне были не нужны, да и допрашивать времени не хватало. Теперь требовалось отвлечь внимание немцев от хуторка. А ну-ка, бегом к пулемету…

У пулемета я по-хозяйски осмотрелся, попинал короба с лентами и задумался… Потом, кряхтя, раскачал и вытащил треногу из земли и, проклиная все на свете, поволок эту заразу тяжеленную на новую позицию. На полдороге я устал, хлопнул себя по лбу и поднял станок телекинезом. В общем, на облюбованную мной возвышенность я взлетел мухой. Немного повозившись с установкой пулемета, я выпустил половину ленты по окрестным кустам и, загребая носками сапог пыль, пошел за остальными коробами. Нужно было дать фашистам время, чтобы они поняли, откуда раздавалась стрельба, доложили об этом кому следует и, получив команду на выдвижение, тронулись в путь…

Вернувшись, я добил ленту в воздух и начал думать, как перезарядить пулемет. Немного пошевелив мозгами, я сообразил, как поднять крышку и установить новую ленту. Залегать тут в долговременную оборону я, конечно, не собирался. Скоро должно было совсем стемнеть, а грохнуть одинокого пулеметчика для опытных немецких пехотинцев труда не составит. Я только и хотел – отвлечь внимание немецкого командования от хутора и приковать его к совсем другому месту – в нескольких километрах от моей реальной дороги к своим. А для этого…

Я поколдовал с прицельной планкой и, подумав, установил ее на восемьсот метров. Все равно из пулемета я по отдельному фашисту скорее всего не попаду. А покуражиться, положить цепь носом в пыль и подержать ее немного на месте и этого хватит. Где мои «лимонки»? Раз, два, три, четыре… все на месте. Полежите пока, птички, отдохните. Скоро отправитесь в последний полет, как говорится: «Летят перелетные «эфки»…

…Я насторожился. Точно! Лязг металлической амуниции и оружия, отрывистая немецкая речь. А вон и кусты шевельнулись – никак передовой дозор… Ну, помолясь…