Мы из ЧК

— Курт по-казахски не только молочный продукт, но еще и червяк. А почему тебя заинтересовал этот Цин?

— Одет он был в черные брюки и черный пиджак. Как те. Похожую фамилию имеет один грузчик с саксаульной базы.

— Вот оно что! Личное дело запросил? — поинтересовался Мустафин.

— Увы, — вздохнул Кузнецов. — На саксаульной базе на Цзина личного дела не оказалось. Сам он уволился еще в апреле. Куда уехал, никто не знает. К тому же ремонтники фамилию своего коллеги называют по-разному: Цин Тян-зу, Цин Чань-су и даже Син Сян-чу. Может, и не он, а кто-нибудь другой.

— Да-а-а, — разочарованно протянул Мустафин. — Хоть бы маленькое фото раздобыть…

— Черт бы побрал этих кадровиков, — ругнулся Иван Григорьевич. — Я так рассчитывал на личное дело, главным образом из-за фотографии. И вот…

Фотография в руки Кузнецова попала лишь через несколько месяцев, когда Цзин Чжан-чжу был выявлен среди подсобных рабочих Среднеазиатского геодезического треста. К тому времени Ивану Григорьевичу стало известно, что Цзин Чжан-чжу несколько раз высказывался против Советского Союза, восхвалял клику Чан Кай-ши.

Через отдел кадров треста Кузнецов заполучил подробную биографию Цзин Чжан-чжу. И вот что выяснилось. В Советский Союз Цзин попал в 1942 году. Нелегально перешел границу в районе Хабаровска. Позднее удалось разыскать следственное дело, по которому Цзин Чжан-чжу был осужден.

Изучив материалы, Иван Григорьевич заподозрил, что Цзин перешел границу не по доброй воле. Городишко, в котором он служил бухгалтером в маньчжурском пограничном отряде, был окружен высокой стеной и всех, кто выходил вечером из города, обыскивали. А у Цзин Чжан-чжу при задержании были обнаружены цифровые данные о личном составе Фуюаньского погранполицейского отряда. Как он ухитрился их пронести, если в дневное время не мог уйти с работы. На допросах в Хабаровске Цзин показал, что эти сведения составлялись им в течение некоторого времени. И это под носом у японцев!

— Ваши сомнения уместны. Но что вы подозреваете? — спросил Сухомлинов, когда Кузнецов доложил ему об этом.

— Да разве не ясно, что Цзин японский шпион, а теперь связан еще и с гоминдановской разведкой?

— А это доказано? Учтите, капитан, самое яркое предположение еще не улика. Интуиция для контрразведчика хорошая вещь, но в качестве доказательства судом не признается. Нужны свидетели, вещественные доказательства, признания.

— Ясно, товарищ полковник, — ответил Кузнецов и вышел из кабинета.

В последнее время господин Чжан Цзян стал заметно волноваться. Он в глаза не видел советских контрразведчиков, но чувствовал, каждый его шаг контролируется, словно он находился под стеклянным колпаком, где никуда не спрячешься.

Гоминдановское консульство в Алма-Ате доживало последние дни. Чан Кай-ши убрался на Тайвань. В Китае провозглашена Народная республика. Но от Чжан Цзяна требовали все новых и новых сведений. Ясно было, что они нужны не Дай Ли[16] и его ведомству, а тем, кто стоял за их спиной. Из-за кордона сообщили, что работа по сбору сведений должна продолжаться и в том случае, если Чжан Цзян выедет из Советского Союза. Нужно искать себе замену. А кто подходит для этой цели? Уже несколько проверенных, опытных агентов провалилось. Остальные наверняка под контролем чекистов. И зачем тогда похвалился перед ташкентским коллегой, что «бамбук укоренился и расцвел?» Чжан Цзян мрачно улыбнулся. «Накаркал на свою шею. Так, кажется, говорят в подобных случаях русские. Ведь бамбук цветет перед гибелью. Выходит, слова пророческие. Хотя в тот день вкладывался в них иной смысл».

От неприятных размышлений Чжан Цзяна отвлек стук в дверь.

— Войдите, — сдерживая раздражение, крикнул он.

Дверь открылась. На пороге появился… плотник Ваня.

— Ниньхао, Чжан-сяньшэн!

— А-а-а, Ваня! Хао, — обрадовался вице-консул. — Ты мне нужен. За тобой никто не следил?

— Два года хожу. Никого ни разу не видел на хвосте.

— Это хорошо. Рассказывай, что нового…

Вести были не очень интересными. О многом Чжан Цзян уже знал, но виду не подал. Ценным было сообщение о строительстве железной дороги на участке Моинты — Чу. Ее завершение приближало Алма-Ату к Уралу. Значит, и центр России становился ближе к Китаю. Сообщение о «курдах» удивило Чжан Цзяна.

— А ты не ошибся? — спросил он.

— Нет, господин Чжан.

— Значит, курды находят убежище в СССР! — удовлетворенно воскликнул Чжан Цзян. — Нашему великому союзнику этот факт будет очень кстати.

Матерый разведчик не заметил, как проговорился. Но когда сидишь на чемоданах и опасаешься, что повезут тебя не в том направлении, в каком хочешь, недолго проговориться.

Слушая обстоятельный рассказ Вани о посещении колхозов «Вторая пятилетка», имени Кирова, Чжан Цзян, полуприкрыв глаза, вспоминал, как два года назад, по указанию своего шефа разыскивал этого человека. В сообщенных данных его фамилия была совершенно иной и, если бы Ваня не пришел сам, вряд ли удалось его найти. Ваня помнил пароли на все встречи. Все же на всякий случай Чжан Цзян хорошо его проверил. За пять лет, что прошли с момента перехода им границы до появления в Алма-Ате, многое могло измениться. К тому же те хозяева, что посылали его в СССР, были противниками гоминдана и уже вышли из игры. Но для таких, как он и этот Ваня, главным был не цвет флага, а принципы, которые осеняет флаг. Проверка лишний раз убедила Чжан Цзяна, что Ваня еще сильнее стал ненавидеть Советскую власть. Не растратил он и полученных когда-то навыков. Ваня помог Чжан Цзяну отыскать нескольких китайцев, служивших в маньчжурской полиции. Эти сведения пригодились в развертывании агентурной сети.

Когда Ваня закончил свой рассказ, Чжан Цзян встал.

— Не сегодня-завтра я должен буду уехать отсюда. Причины, надеюсь, понятны. Так вот. Борьба не кончена. Чтобы победить там, надо бороться здесь… Больше в консульство не приходи. Веди себя незаметно. И жди. Со временем к тебе придет человек. От меня. Неважно, кто это будет: мужчина, женщина, европеец, азиат. Ему передашь все сведения и получишь новое задание.

— Я вас понял, господин Чжан. Будет сделано.

За два с половиной года Мустафин и Кузнецов заметно возмужали, стали опытнее, сдержаннее. На погонах их офицерских кителей, никогда почти не одеваемых, прибавилось еще по одной звездочке. Им удалось выявить и обезвредить несколько агентов гоминдановской разведки. «Бамбуковая роща» господина Чжан Цзяна заметно поредела. Было похоже, что Мустафин и Кузнецов вышли на опытного разведчика, прошедшего школу недоброй памяти генерала Доихара. Противник был умен и коварен. Имеющиеся данные убеждали в предположении, что Цзин Чжан-чжу был в свое время заброшен в нашу страну японской разведкой. Встал вопрос, как подступиться к этому скользкому, увертливому врагу. Прав был полковник, когда говорил, что предположение — не улика, а интуиция — не доказательство.

— Ну, что ж. Давай думать, мой дорогой мыслитель, — сказал Мустафин, усаживаясь на стул.

— Давай, — согласился Кузнецов.

— Итак. Дано: неизвестное лицо по фамилии Цзин Чжан-чжу.

— Почему же неизвестное? — удивился Иван Григорьевич.

— Да потому, что кроме фамилии мы о нем почти ничего не знаем.

— Ну, не скажи! — возразил Кузнецов. — Мы знаем, что в Советский Союз он попал 10 марта 1942 года, после того, как нелегально перешел границу. Нам также известно, что в Алма-Ату Цзин Чжан-чжу прибыл в середине февраля 1947 года, остановился в Талгаре. Кроме того, установлено, что работал на саксаульной базе, затем грузчиком в стройконторе при Управлении колхозными рынками, после чего поступил разнорабочим в Среднеазиатский геодезический трест.

— Все правильно. Дальше.

— Мы знаем, наконец, что в настоящее время Цзин живет по улице Шаврова.

— Браво!

— Мы установили, что Цзин интересовался дислокацией воинских частей, воинскими перевозками по железной дороге.

16

Дай Ли — глава гоминдановской разведки.