Страница 7 из 8
*
Нина сглотнула слюну. Сразу стало легче. Она всегда боялась летать, тем более такими маленькими самолетами.
Поехать сейчас домой было таким же спонтанным решением, как и когда-то уехать оттуда. Нина решилась в одну минуту. И только потом, уже после покупки билетов, которых не было и нужно было лететь с пересадкой, с шестичасовым ожиданием в зоне трансфера, думала, что совершает глупость. Зачем полетела? И почему Натэла ее вообще позвала?
Она вспомнила, как стояла перед почтовым ящиком и рассматривала присланное Натэлой приглашение на свадьбу, то самое, с голубями и золотыми кольцами, из книжного магазина. Под приглашением Натэла сделала приписку – просила обязательно приехать, быть свидетельницей на свадьбе. И Нина решила поехать. Сначала она заказала билеты, отпросилась на работе и только потом удивилась – с чего вдруг спустя столько лет ее подруга детства захотела увидеться?
*
Уехав в Москву учиться, она первое время жила в семье Георгия – того самого троюродного племянника крестной, который, конечно же, не мог отказать своей тетке, хоть и не помнил, как та выглядит. Но встретил Нину в аэропорту, довез до дома и через день звонил тете Асе с отчетами. Нина не стала поступать в медицинский, а поступила на экономический факультет. От всего сердца поблагодарив Георгия, она ушла жить в общежитие, хоть тетя Ася и мама просили племянника привязать ее к стулу и не отпускать из дома.
Нина выучилась, устроилась на работу в банк. Сначала снимала жилье, потом взяла кредит в собственном банке и купила крошечную квартирку на окраине Москвы. Господи, как она была счастлива! Фотографировала квартиру, стараясь, чтобы фотографии были красивые, как в журналах, с разных ракурсов. После этого села в самолет и полетела домой, где на кухне показывала фото маме и крестной.
– Это хорошо, ты молодец, – говорила мама, но Нина видела, что Тома не очень рада. Все пошло не так, как она рассчитывала.
– Нет, ты мне скажи, а что, там нет мужчин с квартирами? Почему ты замуж не выходишь? – прямо спросила ее тетя Ася.
– Не знаю. Не получается, – ответила Нина.
– Послушай, я зачем тебе деньги на билет дала, которые на стенку откладывала? Чтобы ты экономистом стала? Нет! Я думала, ты замуж хорошо выйдешь! – рассердилась тетя Ася. – Зачем ты мне фотографии квартиры показываешь? Я хочу фотографии твоих детей смотреть!
Тома заплакала.
– Мам, тетя Ася, ну вы чего? При чем тут муж? Знаете, сколько мне за эту квартиру еще расплачиваться? – обиделась Нина.
– Нино? Разве в этом счастье? – тихо проговорила Тома.
– Вот скажите мне, зачем я сюда приехала? – Нина от обиды повысила голос, успев мысленно отметить, что начала говорить с акцентом. – Я думала, что вы мной гордиться будете, а вы про мужа спрашиваете!
Тетя Ася и Тома промолчали. Нина, все еще обиженная, уехала тогда, не попрощавшись. Неужели мама и крестная не понимают, как тяжело ей далась эта квартира? Сколько ей пришлось работать? Какой там муж? На личной жизни Нина поставила жирный крест. Нет, были мужчины, которые за ней ухаживали, но все это было не так, неправильно. Все-таки она выросла в другой среде, в другой культуре, и принятые нормы отношений, впитанные с кровью, давили, всплывали где-то в подкорке, и она не могла позволить себе ни флирт, ни отношения без будущего. И здесь не было ни мамы, ни тети Аси, которые могли бы все устроить – узнать о потенциальном женихе, его родственниках, сосватать, поддержать… Это было возможно только в их городе, куда Нина возвращаться не хотела и, что важнее, не могла. Она уехала, оборвала, отрезала, и ее судьба стала уже другой.
Тетя Ася, которая в кофейной гуще увидела у Нины новую жизнь, новую судьбу и свою дорогу, была права. Только гуща не говорила о том, что эта дорога окажется столь тяжелой, а жизнь совсем не такой, о какой мечтала для дочери Тамара. И уж совсем не такой, какую рисовала себе Нина. Мама не должна была умереть так рано, она не должна была болеть и терпеть такую боль.
Нина уже перед самой смертью мамы привезла ее в Москву – врачи, уход, анализы. Но Тамаре было плохо. Она выходила утром на кухню, варила кофе и долго сидела, разглядывая узоры в чашке.
– Мама, ты чего не идешь в душ? – спрашивала проснувшаяся Нина.
– Так воду жду, – отвечала удивленно мама.
– Тут всегда вода есть. Когда хочешь.
Но Тома жила по своему режиму. Воду ведь давали не раньше восьми, и она, вставая в шесть, покорно ждала восьми утра, с вечера набирала воду в бутылки. Она не понимала, почему так тихо, настолько тихо, что страшно. Никто сверху не ходит, никто не здоровается, и квартира очень высоко – из окна ничего не видно: кто пришел, кто приехал? Как можно увидеть с тринадцатого этажа? Да и страшно жить так высоко. Мама отказывалась ездить в лифтах – у нее начиналась клаустрофобия, а подниматься по лестнице ей было тяжело, поэтому сидела дома, скучая по Асе, по телефонным звонкам, по дому. Здесь она была чужая. И сулугуни, который Нина приносила ей с рынка, плохой, соленый. Кто его делал? Руки оторвать тому мало. Кто так сулугуни делает? Как можно так людей обманывать? Ведь они будут думать, что сулугуни именно такой! Это же позор, стыд…
Столичным врачам мама тоже не доверяла. Она не понимала, что они ей говорят и почему анализы, которые она делала дома, здесь никто не смотрит. Тамара пересказала врачу, к которому ее записала Нина – светилу, профессионалу, – то, что ей сказал Вахтанг, и очень обиделась, когда врач даже не усомнился, нет, просто сказал, что «нужно подтвердить диагноз».
– Вахтанг не мог ошибиться! – сдерживая гнев, сказала Тамара и вышла из кабинета.
Вахтанг, конечно, знал диагноз, но не хотел огорчать Тамару. Он не был близок ей по крови, но кто скажет, что он был не родным? Он знал ее еще до того, как она вышла замуж, помнил ее молоденькой, с потрясающими глазами и голосом, от которого замирало сердце. Он видел ее в свадебном платье, красивую и испуганную. Видел ее беременную, видел после родов, первым взял на руки новорожденную Нину, раньше ее отца. Вахо был рядом всегда.
Как он мог сказать Тамаре правду? Как он вообще мог сказать женщине, которую любил всю свою жизнь, что она умирает и нет никакой надежды?
Отец Нины умер, когда ей было два года, она его совсем не помнила. Тома хранила фотографию мужа, которую Нина часто разглядывала. На нее смотрел строгий мужчина, чужой человек. Помимо фотографии, от отца остался только «инструмент» – палочка с петелькой для вынимания косточек из черешни и вишни, которую он лично выстругал и подарил жене на 8 Марта.
Вахтанг был лучшим другом Нининого отца. Можно сказать, братом. Они выросли вместе и вместе влюбились в одну девушку. Но Тома могла выбрать только одного, и Вахо отступил, не предал дружбу. Он помнил последние слова друга, который умирал у него на руках, уже в реанимации: «Береги Тому и Нину. На тебя их оставляю». Но Вахтанга не нужно было просить. Он любил Тамару всю жизнь, она об этом знала. Знали об этом и жена Вахо, и его теща, и, наверное, его дети – он никогда этого не скрывал, но никогда, ни разу в жизни не позволил себе проявить чувства. Как ни позволила себе этого Тамара, хотя Вахтанг делал ей предложение, когда после смерти друга прошел год. Он ждал, когда Тома снимет траур, но так и не дождался. Она посмотрела на него тогда строго и отказала. Вахтанг почти сразу женился на другой – хорошей, доброй девушке, и жил хорошо. Но Тамару любить так и не перестал. Он приходил к ним раз в неделю, сидел на стульчике и играл сам с собой в нарды, как когда-то играл с другом. Тома занималась своими делами, оставляла с Вахтангом маленькую Нину, кормила его, варила кофе, вытряхивала пепельницу. Они почти не разговаривали, им были не нужны слова. Но если Вахо не приходил, Тома плакала, хотя он звонил и предупреждал – день тяжелый, много больных, дежурство, не смогу зайти. Но она все равно плакала. Вахтанг ей был нужен как воздух. Без него становилось страшно и тяжело. Они были ближе, чем муж и жена, уважали и берегли друг друга. И никто в городе не посмел сказать никакой гадости в их адрес, ни одного косого взгляда не было брошено им вслед. Так не бывает? Бывает. Остается молчать и завидовать.