Страница 1 из 58
Ллойд Биггл-младший
Шерлок Холмс и дело о фруктах
С благодарностью посвящаю леди Джейн Конан Дойл,
которая разрешила мне использовать образ Шерлока Холмса,
созданный сэром Артуром Конан Дойлом
ГЛАВА ПЕРВАЯ
При крещении меня нарекли Эдвардом Портером Джонсом. Первое имя мне дали в честь Эдварда, принца Уэльского, позже ставшего королём Эдвардом VII. Портером же звали моего отца. Второе имя я получил на тот случай, если соответствовать первому окажется мне не по плечу. Все зовут меня только Портером.
С Шерлоком Холмсом я встретился случайно, оказавшись среди тех мальчишек, которых доктор Уотсон прославил в своих сочинениях как «нерегулярные полицейские части с Бейкер-стрит». Однажды Шерлок Холмс даже удостоил меня похвалы, назвав самым регулярным из этих своих помощников. Он весьма великодушно выделил меня среди прочих и давал особые поручения.
Получаемые от него несколько шиллингов были очень важны для меня, поскольку мне приходилось содержать больную мать и двух младших сестёр. Согласитесь, что для подростка это было тяжёлой ношей, вот почему я так благодарен Шерлоку Холмсу за доброту и возможность работать на него.
Предполагаемая смерть Холмса в 1891 году потрясла всех нас. Зато его поразительное воскрешение спустя три года стало самым радостным событием в моей жизни. Я продолжал выполнять его особые задания до тех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать.
Конечно, я восхищался Шерлоком Холмсом и почти боготворил его, что было вполне естественно для юноши моего возраста. И только в день своего шестнадцатилетия я наконец собрался с духом и попросил Шерлока Холмса сделать меня своим помощником.
Вначале моё предложение удивило и даже позабавило Холмса. Он никогда не задумывался о том, чтобы передать кому бы то ни было навыки, которые составляли часть его необычайного таланта. Он вообще сомневался в возможности этого.
Однако, поразмыслив и восстановив в памяти историю наших взаимоотношений, он понял, что практически уже начал меня обучать, постепенно развивая мои способности. Кроме того, Холмс часто попадал в такие ситуации, когда помощь ему была настолько необходима, что приходилось обращаться к услугам случайных людей. Раньше ему ассистировал доктор Уотсон, но он скорее был близким другом и свидетелем, чем сотрудником.
Вот так я и стал его помощником. Подобно доктору Уотсону, я поселился на Бейкер-стрит, 221-b, где пользовался гостеприимством Холмса и одновременно служил ему. После смерти Холмса я основал собственное сыскное бюро, работа в котором и стала делом всей моей жизни.
Доктор Уотсон был необыкновенно добросердечным человеком, одним из тех, на кого всегда можно положиться в трудную минуту. Всегда вежливый, доброжелательный, он был джентльменом до мозга костей. Правда, подозреваю, что он немного ревновал ко мне Шерлока Холмса. Например, он ни разу не обмолвился обо мне в своих отчётах, даже описывая те дела, в которых я принимал непосредственное участие. Правда, он признавал, что иногда великий детектив прибегал к помощи посторонних. Так, он упоминал Джонсона, который помогал Холмсу как осведомитель, поскольку был связан с преступным миром. Позже Джонсон оказывал подобные услуги и мне. Уотсон называл и Чарли Мерсера, тот руководил собственным детективным агентством и по просьбе Холмса проводил расследования по конкретным вопросам.
В своих рассказах Уотсон даже менял даты, и получалось, будто дело происходило раньше, чем я начал работать на Холмса. Но это, возможно, следует приписать его рассеянности. Доктор Уотсон часто допускал в своих рассказах и другие фактические ошибки. Я рассматривал его отношение ко мне просто как забавную слабость истинного джентльмена. Однако, независимо от тех чувств, которые он питал ко мне, он всегда был неизменно вежлив и ни разу не сказал мне ни одного худого слова.
История, о которой я собираюсь рассказать, произошла в конце лета 1900 года. Мне только что исполнилось двадцать, и я с честью выдержал испытание ученичества у Холмса. Он не только обучал меня ремеслу сыщика, но и дал мне образование, равного которому я не смог бы получить ни в одном университете. Ведь в программах учебных заведений не было ни одной из тех дисциплин, которыми занимался он.
Мы хорошо сработались, и наши совместные усилия позволили ему расширить практику. Хотя мистер Холмс никогда не заботился о величине материального вознаграждения, его доходы значительно возросли. Он видел во мне преданного помощника, и по тем временам я получал неплохое жалованье. Я мог обеспечить приличное существование матери и сёстрам, а большего мне тогда и не требовалось.
В своих записках я называю моего наставника «Шерлок Холмс». Но обычное моё обращение к нему было «мистер Холмс» или «сэр». Я был достаточно хорошо воспитан и никогда не называл его «Холмс» или «Шерлок», как это мог позволить себе доктор Уотсон.
В то время мы только что закончили дело Дарблера. Шерлок Холмс блестяще разрешил загадку местонахождения пропавшего завещания. Для этого ему потребовалось всего-навсего изучить расположение монет в коллекции умершего наследодателя.
В конце августа, в тот понедельник, когда началась эта история, мистер Холмс за завтраком с напускной суровостью велел мне взять выходной и как следует повеселиться. Я воспользовался предоставленной возможностью и вместе с сёстрами отправился на лодке вниз по реке по направлению к Ричмонду.
Уже совсем стемнело, когда я вернулся на Бейкер-стрит. Там я застал доктора Уотсона. Друзья спорили о политике. Правда, доктор Уотсон настаивал на том, что они просто обсуждали некоторые вопросы. Они так надымили своими трубками, что в комнате было нечем дышать.
Доктор Уотсон приветствовал меня со своей обычной добросердечностью, хотя вид его свидетельствовал об уязвлённом самолюбии — обычном следствии неспособности доктора противостоять железной логике моего патрона.
Шерлок Холмс нервно ходил из угла в угол. Его мрачность и беспокойство говорили сами за себя: ему не к чему было приложить свой удивительный ум. Высокая худощавая фигура знаменитого сыщика производила впечатление туго сжатой пружины, готовой вот-вот сокрушить самое себя, если ей немедленно не найдут полезного применения.
К повседневным проблемам, и в частности к политике, он обращался только тогда, когда больше было нечем заняться. Политические вопросы Шерлок Холмс исследовал так же пристально, как и свидетельские показания. Естественно, что при этом он всегда выходил победителем, полностью опровергая доводы доктора Уотсона.
Наконец Холмс перестал ходить и сдвинул в сторону груду лежавших на кушетке газет, освобождая для меня место. Он надеялся, что я принёс ему какую-нибудь головоломку, которая отвлекла бы его от безделья.
К сожалению, я смог лишь рассказать ему о случившемся с нами забавном происшествии. Моя сестра Берта наблюдала на Темзе за двумя лодочниками, которые ругались друг с другом, употребляя выражения, совершенно неподходящие для нежных девичьих ушей. «Какое счастье, что богохульствуют не в воскресенье!» — воскликнула Берта.
Холмс от души посмеялся; доктор Уотсон только озадаченно пожал плечами. Я поднялся в комнату, которую раньше занимал Уотсон, намереваясь немного почитать перед сном. Однако вскоре ко мне постучался Холмс.
— Пришёл Рэдберт! — радостно объявил он. — Вы не могли бы спуститься?
Рэдберт, которого все, кроме Холмса, называли Рэбби, был уличным мальчишкой. Он принадлежал к новому поколению «нерегулярных с Бейкер-стрит», которых нанимал мистер Холмс, когда нуждался в их помощи. Заметив природные способности Рэдберта, он находил им всё большее применение, используя его так же, как и меня в своё время.
Должно быть, мы казались этому мальчишке довольно забавной троицей. Когда он вошёл, доктор Уотсон восседал в «своём» кресле. Это место осталось за ним ещё с тех пор, как он жил с Шерлоком Холмсом. Я бы никогда не осмелился занять это кресло. По мнению же Шерлока Холмса, своим необычайным удобством оно мешало сосредоточенным размышлениям. Поэтому кресло и предназначалось для посетителей или доктора Уотсона. Это был типичный образец старинной массивной мебели, специально сконструированный для послеобеденного отдыха. Однако доктор Уотсон не занял удобное положение, к которому располагала форма кресла, а сидел совершенно прямо, и его поза и официальная одежда — он явился прямо после вечернего обхода пациентов — делали его похожим на человека, неожиданно для себя оказавшегося на королевском балу. Видно было, что он ни за какие деньги не согласится расстегнуть ни одной пуговицы.