Страница 72 из 81
Никита долго смотрел в глаза капитана, затем сказал:
— Ладно, Остап. Пароль "Зима". Расставь своих бойцов вокруг для охраны. К арестованным ближе пятидесяти метров не подходить. Скоро за ними вертолёт прибудет. Всё понял?
— Так точно. Разрешите идти?
— Не разрешаю. Ты чего сюда прилетел как на крыльях?
— Так это… Опять оттуда, — капитан опять показал пальцем вверх, — по рации приказ пришёл: срочно со взводом десантников мчаться на выручку спецгруппе… Сказали: головой отвечаю…
— Ладно. Расскажешь всё тем, кто за этими прилетит. Можете идти, капитан.
Капитан ещё раз взглянул на поседевшего старлея и пошёл отдавать приказы своим людям. Никита сказал Мансуру, что можно отпустить бойцов заниматься своими делами. Мансур, своевольник, пятерых оставил, а остальным велел вернуться на свои обычные посты. Братва дружно запылила по дороге в сторону кишлака. Оставшиеся пятеро разбежались по сторонам и скрылись за чахлой растительностью вдоль дороги.
Вертолёты прилетели через четыре часа. Дальности полёта не хватало, поэтому им пришлось делать аэродром подскока в пустыне. Вылетели восемь машин, под завязку нагруженные бочками с горючим. Пролетев полную дальность, сели в пустыне, заправились из бочек керосином и дальше полетели только четыре вертолёта. На обратном пути они опять сядут на этой временной стоянке, заправятся остатками горючего из бочек и все вместе вернутся на родной аэродром. Прилетевшую группу возглавлял уже знакомый Никите полковник Соколов Павел Егорович. Отдав честь, он назвал пароль "Апокалипсис", затем быстро подошёл к задержанным, коротко поговорил с ними о чём-то и приказал своим людям грузить троицу Золотаревского по разным вертолётам. Затем снова подошёл к Никите:
— Ну, здорово, Геннадич. Рад, что снова тебя вижу. Как ты сумел выбраться тогда?
— Так получилось, товарищ полковник.
— Мы ведь прилетали потом за тобой, только ты уже оттуда ушёл.
— Спасибо, товарищ полковник.
— Что ты всё величаешь? Давай без званий — столько соли вместе съели. Кстати, тебе орден за тот случай дали и младшего лейтенанта присвоили. В штабе дивизии вручат.
— Служу Советскому Союзу, товарищ полковник.
— Сказал же — без званий. За этих второй орден жди. Лично предписание напишу. Ты даже не представляешь кого ты взял. Как ты этих зубров расколол-то так быстро? Это ведь не простые ребята — волкодавы.
— "Вьетнамскую ласточку" показал.
— Ну ты и садист! — уважительно произнёс полковник, — а где ты здесь вертолёт-то взял?
— Это гипноз был, Павел Егорович.
— Силё-ён! — изумлению полковника не было предела, — Слушай, а ты меня сейчас не того? Не гипнотизируешь?
— Никак нет, Павел Егорович.
— Ну и хорошо. Ну что? Полетели домой?
— Я здесь остаюсь, товарищ полковник. Пароль говорить надо?
— Нет, конечно. Я твои допуски знаю. Ну, что, Геннадич? Давай прощаться тогда. Счастливо оставаться.
— И Вам счастливого пути, товарищ полковник. Капитану Васину привет передавайте. Как его голова, кстати?
— Нормально у него с головой. Поправляется. Постой, так всё-таки это ты руку приложил? Не зря тогда кочевники всё Никиту-бея вспоминали.
— Да я случайно узнал. Не оставлять же своих в беде.
— Правильно, товарищ младший лейтенант. От имени командования объявляю благодарность за помощь в спасении жизни офицера.
— Служу Советскому Союзу.
— Ладно, пора. Бывай, Геннадич. Увидимся.
— До свиданья, товарищ полковник.
Полковник обнял на прощание Никиту и, придерживая фуражку, побежал к раскручивающему винты вертолёту. Влез в салон, помахал из проёма рукой. Никита махнул в ответ. Дверь захлопнулась, турбины взревели. Вертолёты по одному поднимались в воздух и, чуть кренясь на вираже, ложились на обратный курс. Когда вертолёты скрылись из вида, к Никите подошёл капитан Дубенко:
— Геннадич, мы тебе больше не нужны?
— Да, капитан, забирайте БМП и можете отправляться. Там колонна-то, небось ждёт вас на такой жаре.
— Ждут… Геннадич, ты это… Не подумай чего плохого… Я на самом деле ничего не знал.
— Остап Михалыч, всё нормально, забудь. Ты прав: приказы надо исполнять. Счастливого пути.
— И вам счастливо оставаться. Бывай здоров, Геннадич, честь имею, — капитал лихо бросил руку к фуражке. Никита тоже приложил ладонь к чалме. На том и расстались.
Когда Урал с бронемашиной скрылись вдали, Никита взял на руки привалившегося к его ноге Тимура и свистнул коня. Торос вышел из тенёчка, подошёл неторопливо. Никита влез в седло и они шагом поехали домой. Солнце палило нещадно. Кишлак казался вымершим, ни звука не доносилось из-за дувалов. Даже ветерок, дувший с утра, притомился на такой жаре и притих где-то между барханами. Дома Никита разгрузил коня, обиходил его и оставил в конюшне. Сам с Тимуром пошёл в дом. Сходил в ванную, сполоснулся холодной водичкой, затем разобрал содержимое хурджунов и устроил себе поздний неторопливый обед на три смены блюд. Тимур усердно помогал Никите обедать. После обеда они завалились на кровать под балдахином и проспали до вечера. Имели полное право. Оказалось, что это не так. Никита проснулся от возмущённого визга Тимура. Он летал по комнате, визжал и пытался вырваться неизвестно из чьих рук. Никита выглянул в астрал и увидел зарёванное лицо любимой жены, крепко прижимавшей к груди щенка.
— Дорогая, что-то случилось? — спросил Никита.
— Он ещё спрашивает: что случилось! — возмущению Айши не было предела, — Я со всех ног сбилась, ищу Тимурчика по всему Монастырю, а они тут дрыхнут без задних ног! Изверги!
— Любимая, ты преувеличиваешь. Тимурчик хороший.
— Я преувеличиваю?! Тимурчик хороший?!
— А разве плохой?
— Тимурчик?!.. Ах ты, моя лапушка, утащили маленького, ничего не сказали, — И дальше начались муси-пуси, ахи, охи, не кормили, бедненького, в-общем, гроза пошла на убыль.
Никита встал, сходил в ванную умылся, привёл себя в порядок. Когда он вернулся в комнату, Айша всё ещё дулась на него. Никита молча оделся и пошёл на конюшню. Торос встретил его тихим ржанием. Застоялся конь. Недалёкие пешие прогулки по кишлаку для него — невелика нагрузка. Никита заседлал коня, вывел из конюшни на улицу, закрыл ворота двора. Сел в седло и шагом тронул коня в сторону караван-сарая. Выехав из кишлака легонько дал шенкелей, переводя коня на рысь. Дальше скакал переменным аллюром, переходя с рыси на лёгкий галоп и обратно. Объехав кишлак по большой окружности, направился к центральной площади. Надо было переговорить с Зафаром. Он был дома, увидев Никиту, обрадовался, пригласил к столу пить чай. Посидели, поговорили о сегодняшней заварушке у караван-сарая, о текущих делах, о том, о сём. В конце разговора Никита сказал:
— Зафар, я хочу поговорить о Гюзель. У девочки не осталось родственников. Сейчас она живёт одна в доме родителей, а ночует у соседей. Я хочу взять её с собой.
— Ты хочешь жениться на ней?
— Она слишком молода для женитьбы. Закон не разрешает усыновление, но он не запрещает воспитание сирот. Я хочу взять её на воспитание. Моя жена — очень умная женщина, она сумеет правильно воспитать девочку и дать ей хорошее образование. Что ты скажешь, Зафар?
— У Гюзель не осталось родственников. По нашим законам её представителем может быть уважаемый совершеннолетний мусульманин нашего клана. А таким являешься только ты. Ты — наш вождь. Твоё слово — закон. Решай, как считаешь нужным.
— Просто я хотел знать твоё личное мнение. Через два года тебе быть вождём клана. Я не хочу принимать решений без учёта твоего мнения.
— Моё мнение: для неё будет лучше быть воспитанницей в твоей семье.
— Вот и договорились.
— Когда ты уходишь, Никита-бей? — тяжело вздохнул Зафар.
— А вот как китайцев примем, так и буду собираться. Кстати, с ними прибудет мой представитель. Он не будет вмешиваться в твои дела, всё решать будешь ты. А он — совершеннолетний мусульманин и, если кто-то из прибывших сюда людей начнёт неправильно себя вести, мотивируя это тем, что ты несовершеннолетний, тогда мой законный представитель будет проводить в жизнь ваши решения. Принимать или не принимать его в клан — решай сам. На всякий пожарный я оставлю у вас двух дэвов, он сможет призывать их в случае необходимости. Вот, вроде бы, и всё. Вопросы есть?