Миссия на Маврикий

– Я не забуду, сэр, – отозвался наконец Йо, пожимая Стивену руку. – Эй, там, передайте: спасти подушку доктора.

Стивен побрел дальше, теперь уже спокойно, через город, которому опущенные жалюзи придавали вымерший вид. Несколько белых прохожих, встреченных на улице, выглядели такими подавленными, словно нагрянула чума, лишь черные, чья судьба навряд ли могла измениться к худшему, выказывали бодрость и веселье. Стивен зашел по делам в несколько мест, а затем встретился в назначенной точке с Джеком.

– Я так понимаю, капитуляция подписана? – спросил он.

– Да. На редкость щедрые условия, кстати. Они покинут крепость с развернутыми знаменами и горящими фитилями, под барабаны – и они не считаются пленниками. Но ты скажи, как там Клонферт? У меня в кармане письмо от его жены.

– Я его сегодня не видел, он спал. Мак-Адам считает, что почти в норме. Думаю, он выкарабкается, если не случится осложнений, но, конечно, он жутко обезображен. Это, конечно, будет влиять на состояние его разума, а в подобных случаях разум пациента имеет огромнейшее значение. Я предлагаю тебе подождать под деревьями у ворот, пока мы с Мак-Адамом не закончим перевязку. Он может быть не в состоянии принять тебя.

Они продолжили взбираться на холм, обсуждая церемонию капитуляции.

– Фаркьюхар был просто ошарашен, что тебя не пригласили, – рассказывал Джек. – Он так отделал адмирала, мы не знали, куда глаза девать. Сказал, что твоя работа спасла неисчислимое количество жизней, и что пренебрежение необходимо искупить – ты должен получить почетное место на официальном обеде. Адмирал сделал обеспокоенную физиономию, закивал, как китайский болванчик, и заверил, что сделает все, что в его силах, в частности, обещал всячески превознести тебя в официальном донесении и тут же сорвался с места, как мальчишка – писать. Ибо депеша должна быть закончена до заката. Бесценный будет документ, ха-ха. Такой же, как и прочие донесения, но ведь займет целую полосу в «Газетт».

– А кто его доставит?

– Да не иначе, его племянник, или кто еще из любимчиков. Хорошенькая конфетка кому-то: доставить результат всех усилий последних пяти лет. Представление при дворе, благодарность от Его Величества, обед в Галдхолле, свобода того и этого, производство по службе или, по крайней мере, чертовски хорошее назначение. Надо будет отдать счастливчику мои письма к Софи, он ведь помчится впереди ветра, не жалея снастей, прямо в Англию. С такими-то вестями, собака везучая.

Разум Джека унесся в Хемпшир, и все еще пребывал там, когда Стивен спросил, повысив голос:

–  Повторяю: как ты думаешь, какой у нас следующий пункт назначения?

– А? А, Ява. Точно Ява, будем разбираться с голландцами.

– И в самом деле, Ява. Слушай, вот твои деревья. Вон скамейка. Я мигом обернусь.

Госпитальный двор был в странном беспорядке. Дело было не только в смятой охране и снующих с целью утащить все, что плохо лежит людях, было что-то еще необычное. Стивен заторопился, услышав хриплый голос Мак-Адама, выкрикивающий что-то на гэльском, и протолкался через толпу обслуги, глазеющей на веранду. Мак-Адам был пьян, но не настолько, чтобы валиться с ног, и не настолько пьян, чтоб не узнать Стивена.

– Расступись, эй! – крикнул он. – Дорогу великому врачевателю из Дублина! Зайдите и гляньте на своего пациента, доктор Мэтьюрин, тварь продажная!

В комнате с низким потолком жалюзи были опущены от палящего полуденного солнца, и кровь Клонферта выглядела черной. Лужа крови не была большой, но это было все, что вытекло из маленького, тощего тела. Он лежал на спине, руки раскинуты и болтаются, неповрежденная половина лица красива и печальна, почти сурова. Повязка с шеи была сорвана.

Стивен наклонился, попытался уловить пульс, выпрямился, закрыл Клонферту глаза и укрыл его простыней. Плачущий Мак-Адам сел на край постели, его буйство ушло вместе с криком, между рыданиями он говорил:

– Его разбудили крики. «Что они кричат? – спросил он, – и я ответил, что французы сдались. Скоро придет Обри и вы получите назад свою „Нереиду”». «Никогда, боже! – крикнул он, – только не из рук Обри! Сбегай, Мак-Адам, посмотри, не идут ли они?» И только я вышел за дверь – он сделал это! Столько крови, боже, он сделал это.

Старик надолго замолчал, а затем произнес:

– Ваш Джек Обри погубил его. Джек Обри погубил его.

Стивен вновь пересек сверкающий двор, под деревьями ожидающий Джек поднялся навстречу... И его улыбка исчезла, когда Стивен произнес:

– Он мертв.

Они в молчании направились вниз, в город. Город уже ожил, магазины открывались, кто-то расклеивал прокламации, появились толпы гуляющих, маршировали армейские роты, проходили партии матросов с кораблей, образуя очереди у дверей борделей. Несколько французских офицеров четко отдали честь с хорошей миной на физиономиях. Стивен преклонил колени перед священником, спешащим со святыми дарами к постели умершего в сопровождении мальчика с колокольчиком.

– Надеюсь, смерть его была легкой? – наконец спросил Джек тихо.

Стивен кивнул, глянул на Джека своими светлыми безразличными глазами, оценивая его: высокого, полнокровного, здоровенного, полного сил, богатого и, в меру обстоятельств, счастливого триумфатора. Он подумал: «Нельзя винить вола за то, что лягушка лопнула, он тут не при чем». Но удержаться не смог, и заявил:

– Знаешь, Джек, в гробу я видел вкус этой победы. Да любой победы, если она приводит к такому. Увидимся на обеде.

Обед ни в какое сравнение не шел с теми, что бывали в Доме Правительства в губернаторство Декэна: многие повара и вся посуда исчезли в краткое междуцарствие, а шальная мортирная бомба разворотила часть стены. Но и в такой обстановке креольские блюда составили приятный контраст с жесткой диетой последних дней, к тому же церемония была идеальным местом для произнесения речей.

«Видимо, – размышлял Джек, – что-то происходит с офицерами, получившими адмиральский чин, или его армейский эквивалент. Что-то, что заставляет их вставать на задние лапы и произносить длинные монотонные абзацы, перемежая их еще более длинными паузами.» Несколько джентльменов уже поднимались, чтоб пробубнить неуклюжие комплементы себе, своим собратьям и своей стране, и вот на ноги с трудом взгромоздился Аберкромби с пачкой листков в руке.

– Ваше Превосходительство, Ваши Сиятельства, адмирал Берти, джентльмены! Мы собрались тут... (два такта молчания) в связи с этим, эээ, счастливым событием (еще два такта молчания), чтобы отметить то, что я, если позволите, назову беспримерным подвигом, беспримерной совместной операцией, беспримерным сочетанием отваги, организации и, если позволите, неукротимой воли. (Пауза)... Я не имею в виду себя (Крики: «Нет!», гул одобрения). Нет-нет. Это все благодаря... (пауза) ...молодой леди из Мадраса!

– Сэр, сэр, – зашипел адъютант, – вы перевернули две страницы! Обращайте все в шутку!

Генералу потребовалось некоторое время, чтобы вернуться к элегии о доблести Аберкромби и всех присутствующих, и в промежутке Джек с беспокойством посмотрел на своего друга: один из немногих приглашенных штатских, он сидел справа от губернатора. Стивен ненавидел речи, но, хоть и выглядел он бледнее, чем обычно, стоически все выносил. Джек с удовольствием заметил, что, кроме своего собственного, он прикладывается к стакану трезвенника-губернатора.

Генерал загудел снова, вроде закончил, оказалось, что нет, собрался с силами и начал снова. Наконец он рухнул на стул, огляделся с угрюмым торжеством и припал к стакану с жадностью верблюда, только что пересекшего пустыню.

Однако, пустыня его оказалась пустяком, ибо воздвигся адмирал Берти, свежий и бодрый, и закрутил речь на добрые полчаса. Первые его слова, что ему не угнаться за великолепным красноречием генерала, заставили Джека похолодеть, а когда адмирал начал расточать комплименты различным полкам, разум его отправился странствовать. Он как раз устанавливал купол обсерватории наилучшей конструкции на вершине Эшгроу-Хилл (конечно, купив вершину холма и сведя на ней деревья), когда почувствовал, что тон речи адмирала изменился, став более вкрадчивым.