Страница 40 из 60
Когда лорды-судьи заняли свои места в креслах (при этом несколько крайних кресел остались свободными), оказалось, что над их париками эффектно возвышаются вырезанные из темного дерева короны, которыми были увенчаны спинки кресел. Старший пристав предложил всем сесть. Лорд-председатель ударил деревянным молотком, и заседание началось.
После краткого объявления о существе дела, представления сторон и разъяснения их прав и обязанностей к Алексу обратился лорд-председатель:
— Согласны ли вы давать показания под присягой, говорить при этом только правду, одну лишь правду и ничего, кроме правды, даже если ответы на некоторые вопросы будут прямо свидетельствовать против вас?
— Да, ваша честь.
— Какого вы вероисповедания?
Алекс замешкался.
— Вообще-то я неверующий, — неуверенно произнес он.
— Что? Говорите громче, я вас не слышу.
— Никакого, ваша честь! Особенно после этой войны.
— Никакого? Вы атеист?
— Нет.
— Как нет?
— Я никогда не выступал против веры.
— А как вы записаны в метриках?
— Как римский католик, но…
— Все, хватит! Дайте ему католическую Библию и приведите к присяге.
Пристав принес священную книгу и водрузил ее на широкий верх ограждения, доходившего ему до нижнего края жабо. Рядом он положил небольшой листок из плотной бумаги, на котором был крупно напечатан короткий текст присяги.
— Клянусь Всемогущим Богом говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, — произнес Алекс, прикоснувшись ладонью правой руки к черной коже переплета.
Стукнула «судейская колотушка», и лорд Баксфилд, ткнув сверху деревянным молотком в направлении генерального атторнея, передал ему бразды правления. Встав из-за своего стола, Максвелл Файф поправил парик, одернул мантию и, раскрыв черную папку, зачитал обвинительный акт. На вопрос председательствующего о признании своей вины по первому пункту Алекс ответил отрицательно, а в отношении второго и третьего — признание своей вины подтвердил.
— Вы не отказываетесь от своих письменных показаний, данных ранее? — спросил лорд Баксфилд.
— Нет, ваша честь.
— И, тем не менее, не признаете себя виновным?
— Да, ваша честь.
— Мистер Скеррит, — обратился судья к адвокату, — как вы намерены строить защиту? Вам не кажется, что это тот случай, когда вор сознается в краже, но не признает себя виновным, поскольку не считает кражу преступлением?
— Ваша честь, — Скеррит встал и повернулся к судьям, — я намерен строить защиту моего клиента на том, что его действия были обусловлены рядом внешних факторов, поставивших моего клиента перед выбором: ничего не делать и тем самым не нарушать закон, либо поступить по справедливости, произведя определенные действия, противоречащие нормам нашего права. Выбрав второе, он нарушил закон, однако человек, поступивший вопреки закону по зову внутренних убеждений и справедливости, имеет право не признавать себя виновным и требовать судебного расследования с целью доказательства своей правоты.
Лорд Баксфилд пожевал губами, пытаясь осмыслить услышанное.
— Кто же тогда виновен, по-вашему? — спросил он.
— Я вижу здесь три варианта: либо не виновен никто; либо виновны те, кто своими действиями поставили моего клиента перед роковым выбором; либо неверно применен закон.
Лорд Баксфилд был явно недоволен услышанным.
— Вы можете все это как-то более понятно проиллюстрировать?
— Извольте: солдат убивает своего командира, увидав, что тот собирается застрелить ребенка с целью устрашения противника.
— Тем самым вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, ваша честь, что обвинять моего подзащитного в том, в чем его обвинило Большое жюри, так же неправильно, как и судить солдата за убийство своего командира-изувера. Всякий закон, будь то статуты о государственной измене, краже или убийстве, имеет границы использования, за рамками которых его применение противоречит справедливости.
— То есть вы не ведете речь об аномалии сознания обвиняемого?
— Нет, ваша честь.
— Что ж, — лорд Баксфилд поскреб ручкой судейского молотка под париком в районе правого уха и переглянулся со своими помощниками, — тогда приступим. Мистер Файф, начинайте.
Генеральный атторней начал допрос подсудимого, который, согласившись давать правдивые показания, являлся теперь еще и главным свидетелем.
— Сейчас я попрошу вас коротко, без излишних комментариев и предельно четко ответить на несколько вопросов, — Файф подошел к загородке, за которой сидел (вернее, уже стоял) Алекс. — Вы готовы?
— Да.
— Где и когда вы родились?
— В Германии, в Дрездене, 14 марта 1920 года.
— Когда приехали в Соединенное Королевство?
— В конце июня 1934 года.
— Вы приехали в Англию со своим отцом? По какой причине?
— У отца возникли проблемы с национал-социалистами, сначала его посадили в тюрьму, потом предложили покинуть страну.
— Когда вы стали подданным его величества короля Георга VI?
— 14 марта 1941 года, в день своего совершеннолетия, я написал прошение на имя короля.
— Почему вы это сделали? Вы не собирались возвращаться на родину?
— В ту весну такая перспектива была очень туманной, и я не хотел ощущать себя здесь эмигрантом. Кроме того, я был летчиком в составе РАФ и в случае пленения у меня, как у немца, могли быть сложности.
— Что ж, понимаю. А ваш отец? Как он к этому отнесся?
— Не одобрил.
— Как вы стали летчиком? — Файф принялся прохаживаться, выслушивая некоторые ответы «спиной».
— Когда мне исполнилось семнадцать, я записался в добровольческий резерв Королевской авиации. По вечерам слушал лекции, а по выходным обучался летным навыкам. Через год меня перевели в 500-ю эскадрилью вспомогательной авиации в графстве Кент. Там я изъявил желание стать летчиком-истребителем, прошел тестирование и был направлен в школу пилотов в звании сержанта…
Далее Алекс ответил на ряд вопросов о своей службе и о том, как после ранения, став стрелком бомбардировщика, попал в плен.
— С какой целью вы бежали из плена? — спросил Файф.
— С такой же, с какой и все. Чтобы вернуться к своим.
— Под «своими» вы подразумеваете британцев?
— Да.
— И что вам помешало?
— На этот вопрос, сэр, я не могу ответить кратко.
— И все же?
— Целый комплекс переживаний и обстоятельств.
— Хорошо, оставим эти ваши переживания для защиты.
Файф резко повернулся к подсудимому и спросил громче обычного:
— 20 марта 1945 года вы участвовали в отражении воздушного налета Королевских ВВС на немецкий город Хемниц, помогая в этом силам противовоздушной обороны Германии?
— Да.
Ответ Алекса вызвал первое ощутимое волнение в зале.
— В чем это выражалось?
— Я был инициатором некоторых изменений в системе обороны Хемница, а потом — во время атаки — находился на одном из наблюдательных пунктов ПВО.
— И что вы там делали?
— Руководил зенитным огнем, вмешивался в радиопереговоры главного штурмана. Все это описано в моих показаниях.
По залу прошелестел первый шум негодования.
— Мистер Шеллен, — подняв руку, Файф попросил тишины, — поскольку вы не признали себя виновным по пункту об измене королю, все, что описано в ваших показаниях, сейчас лишь принято к сведению и не имеет никакого доказательного значения. В британском судебном уголовном процессе все материалы дела исследуются с нуля при равноправии состязующихся сторон. Жаль, если мистер Скеррит не разъяснил вам эти истины.
— Я только хотел сэкономить время.
Генеральный атторней выдержал паузу, после чего, повернувшись к присяжным, взмахнул руками:
— Здесь не то место, куда приходят экономить время, мистер Шеллен. Здесь устанавливают истину и воздают по заслугам во имя справедливости.
Зал отреагировал одобрительным гулом.
— Вы действовали по заранее разработанному плану? — резко повернувшись, спросил Файф.
— Да.
— Кто разработал этот план?