Страница 26 из 83
Фортуна на войне переменчива: цур зее капитан Лангсдорф, умерший в плену от ран, пережил кэптена Конвэя, погибшего вместе со своим кораблём.
* * *
1939 год, весна
– Ах, Отто, как ты возмужал! А как тебе идёт форма! – проворковала фрау Зееберг, сложив на груди руки и с материнским умилением глядя на стоявшего перед ней молодого человека в мундире офицера кайзермарине. – Ты стал таким красавцем – ты так похож на своего отца...
Последние слова матери вызвали у новоиспечённого лейтенанта лёгкое недоумение. Нужно было обладать богатой фантазией, чтобы уловить сходство между широкоплечим и статным блондином и одутловатым и пухлым Дитмаром Зеебергом, темные волосы которого давно пали под натиском обширной лысины. И чертами лица, переплавившего нежную женскую красоту в суровую мужскую, сын скорее походил на мать, слывшую в молодости красавицей, чем на угрюмого гешефтмахера герра Зееберга, не умевшего даже улыбаться.
– А где он, кстати? – спросил Отто, оглядываясь на дверь отцовского кабинета. – Я надеялся застать его дома.
– Как всегда, – ответила фрау Зееберг, раздражённо дернув плечами. – Он в России, весь в делах. А в промежутках между деловыми встречами, – желчно добавил она, – Дитмар развлекается с одной из своих похотливых референток или отдыхает в кругу второй семьи, которую он наверняка завёл за семь лет постоянных поездок в эту холодную страну.
Отто Зееберг промолчал. Он кое-что знал об амурных шалостях папаши – в частности, о его секретарше Берте, стервозной особе с повадками мартовской кошки (именно она по поручению господина Зееберга, заботившегося о репутации своей семьи и не желавшего, чтобы его сын якшался с проститутками, "посвятила" семнадцатилетнего Отто в "таинство любви"), – но не счёл нужным развивать эту тему. Зачем расстраивать мать? Их отношения с отцом, сколько помнил Отто, никогда не отличались особой теплотой – их брак состоялся по воле родителей жениха и невесты, соединивших перспективного экономиста и наследницу солидного состояния.
– Не будем об этом, – сказала фрау Зееберг, снова превращаясь из обиженной жены в любящую мать. – Какие у тебя новости? Ты надолго приехал?
– На три дня, мама. Я получил чин лейтенанта, – Отто покосился на свой левый погон, – и назначение на крейсер-рейдер "Отто Штайнбринк". И через три дня я...
– Что?! О, mein Gott... – выдохнула фрау Зееберг, опускаясь в кресло и побелев так стремительно, как будто невидимый вампир разом высосал у неё всю кровь.
– Что с тобой, мама? – встревожено спросил Отто, наклоняясь к ней.
– Ничего, – ответила женщина, глядя в сторону. А потом подняла глаза, внимательно посмотрела на сына и произнесла спокойно и холодно: – Я должна тебе кое-что сказать.
– Я слушаю, мама.
– Дитмар Зееберг, – она помедлила, словно собираясь с силами, – тебе не отец.
– Что?!
– Что слышал. Твой настоящий отец – лейтенант флота Штайнбринк.
– Ты знала этого героя-подводника, в честь которого назвали крейсер? – ошарашено пробормотал молодой человек.
– Я не знаю, кто такой Отто Штайнбринк – я о нём даже не слышала. Твоего отца звали Гюнтер, он служил на линейном корабле "Кайзер" и погиб в Великой битве Северного моря. А этот твой подводник – он просто однофамилец моего Гюнтера.
"Мне двадцать два, – промелькнуло в сознании юноши, – а мать замужем двадцать четыре года. Она изменяла мужу, да ещё родила ребёнка от любовника! Вот это да – кто бы мог подумать...".
– Мой муж, – фрау Зееберг словно прочла мысли сына, – никогда не находил для меня ни времени, ни внимания: для него существовало только то, что называется американским словом "бизнес". А Гюнтер... Я влюбилась в него без памяти, и побежала бы за ним на край света, стоило ему поманить меня пальцем... Но он не поманил – он любил войну и море, и погиб в море, за кайзера и Германию. А у меня в память о моей любви остался ты...
Отто молчал, ошеломлённый материнской исповедью.
– Я никогда бы не рассказала тебе об этом, разве что на смертно одре, – фрау Зееберг хрустнула пальцами. – Но когда я услышала, как называется корабль, на котором ты будешь служить... Это перст судьбы, и я очень надеюсь, что тень твоего отца – твоего настоящего отца! – будет оберегать тебя в бурях и битвах, мой мальчик. И пусть это будет нашей тайной.
Потом они пили кофе и говорили, и пора было подумать об ужине, но тут вдруг фрау Зееберг лукаво улыбнулась и сказала:
– Пожалуй, тебе надо идти – я же вижу, как ты ерзаешь! Твоя Анхен давно заждалась своего жениха, не будем мучить бедную девочку. Иди, сынок, три дня – это очень мало, особенно когда ты молод.
"Да, женщины, – думал лейтенант Отто Зееберг, шагая по темнеющим улицам к дому своей невесты, – таинственные существа, понять которых не может ни один мужчина". Но вскоре философские мысли о загадочности женской натуры сменились мыслями куда более приятными: молодой офицер кайзермарине подозревал, что сегодня его ундина, неизменно пресекавшая все попытки жениха перейти от объятий и поцелуев к более тесному общению, откроет наконец ворота своей упорно обороняемой крепости. Не зря же она как бы случайно сообщила ему по телефону, что её родители уехали, и что ей скучно одной в пустом доме.
Германский лёгкий крейсер-рейдер "Отто Штайнбринк"
* * *
1940 год, январь
Крейсер "Отто Штайнбринк" шёл на форсаже, взрезая серо-свинцовую поверхность океана и оставляя за собой длинный вспененный след, похожий на свежий шрам. Радио с "Дерфлингера" на "Штайнбринке" приняли полтора часа назад, и фрегаттен-капитан Эрхард Клайзен, командир крейсера, немедленно изменил курс и направился к месту неравного боя. Ни у кого из офицеров рейдера не возникло ни малейших сомнений в правильности его действий – да, одного попадания пятнадцатидюймового снаряда достаточно, чтобы пустить на дно "корсара" с его пятидесятимиллиметровой бронёй, но "корсар" вооружён мощными дальнобойными торпедами (всего одна такая торпеда сломала хребет британскому дредноуту "Ройял Соверен" в Ютландском бою), и главное – разве можно бросать боевых товарищей? И "Отто Штайнбринк" нёсся сороказуловым ходом, и кипела вода у бортов, и стонал воздух, всасываемый дрожавшими от натуги вентиляторами.
Через час к "Штайнбринку" присоединился второй "корсар" – "Курт Бейтцен", – но они не успели. От района боя крейсера отделяло сто пятьдесят миль – "корсары" прошли чуть больше половины пути, когда их радиостанции приняли последний сигнал с гибнущего "Дерфлингера". В рубке "Штайнбринка" повисло тягостное молчание, а потом его командир произнёс, тяжело роняя слова:
– У древних германцев был обычай: справляя тризну по доблестно павшим в бою, они приносили в жертву пленников. Мы сделаем то же самое: "Дерфлингер" обнаружил конвой – нам осталось разорвать его в клочья.
Эрхард Клайзен был человеком со странностями. Служака до мозга костей, он в то же время разбирался в литературе и живописи, любил классическую музыку и неплохо знал историю (этим, как он сам говорил, фрегаттен-капитан был обязан своему старшему брату, известному историку кайзеррейха Людвигу Клайзену). Командир "Отто Штайнбринка" мог часами – с профессорской обстоятельностью, достойной кафедры Берлинского университета, – вести беседу в кают-компании на социально-экономические и философские темы, но в боевой обстановке с ним происходила разительная перемена: интеллектуал уступал место воину, наслаждавшемуся не гекзаметрами Гомера, а зрелищем горящих и тонущих кораблей противника. И сейчас он сказал именно то, что надо было сказать – то, что хотели услышать его офицеры.