Страница 8 из 91
Поминки проходили именно так, как и должны были, если не считать того, что к Руффусу никто не обращался и не предлагал ему взять слово. Его словно не было вовсе, и Гендер не был настолько же отцом ему, насколько и Серроусу. В остальном же все было совершенно нормально.
Во главе стола сидел новый король, символизировавший непрерывность вечной бертийской династии. На противоположном конце стола находился Селкор, означавший вторую власть древнего Хаббада. Жрецы, при всем их влиянии на настроения и подданных и повелителей, давным-давно были отделены от светской власти. Единственный момент, когда они могли оказывать непосредственное влияние на судьбы светской власти, был ритуал передачи короны. Все остальное время они могли лишь проповедовать.
Гости сидели каждый на своем месте, степенью своего удаления от короля показывавшим его значимость в глазах повелителя. Руффус, при всей своей приближенности, а сидел он вторым от брата, отделяемый от него только Тиллием, подчеркнуто игнорировавшим своего соседа, чувствовал глубокое желание переместиться куда-нибудь поближе к Селкору, чтобы не мозолить собравшимся глаза.
С трудом отсидев обязательную часть церемонии, принц, не желая засиживаться в не принимающем его окружении до откровенности пьяных разговоров позднего застолья, при первой же возможности отправился в свои покои.
Зайдя в комнату, он первым делом сорвал с себя ненавистные одежды и переоделся в человеческое платье. Затем извлек из заначки вполне ощутимую бутыль со старым вином, припрятанную для особых случаев еще с месяц назад. Похоже, что при всей его неприятности, случай сегодня был особым. Не каждый день разваливается казавшаяся незыблемой и вечной дружба с братом. Потягивая вино куда охотнее, чем на поминках, он с сожалением отметил, что эта идиотская сцена оттеснила на второй план даже похороны отца. Если в последнем и было что-то естественное, в конечном итоге все живут с пониманием того, что когда-либо им придется расстаться со своими родителями, хотя и никогда не бывают к этому готовы, то подобное разочарование от потери брата стало куда ярче окрашено эмоциями. Да еще и мрачные знамения, которые он увидел во время коронования. К чему они относились?
Цепочку невеселых и все более пьяных рассуждений прервало неожиданное появление Валерия. Неожиданное настолько, что оставалось только гадать, к чему отнести тот факт, что Руффус обнаружил его уже развалившимся в кресле, то ли к высокому магическому искусству, то ли к усиливавшемуся опьянению.
— Не хочешь ли вина? — как-то бестолково начал Руффус.
— Да, сегодня принцы взрослеют как никогда, — довольно туманно и неясно отметил чародей и налил из протянутой бутыли вина в непонятно откуда появившийся бокал. — Ты зря так удивленно смотришь на меня. Я всегда говорил, что опьянение зрителей существенно усиливает магические таланты. Чудеса творятся как-то легче и без особых усилий. — Чародей из приличия пытался спрятать ироническую улыбку.
— В каком это смысле? — поинтересовался все еще недоуменно хлопающий глазами принц.
— В том самом, что мне не слишком сложно было взять бокал за ту пару минут, что ты не хотел обращать на меня внимания. — Руффус пристыженно опустил глаза. — А я же, как был, так и остался скромным чародеем, не способным на истинные чудеса.
— Валерий, ты не заметил, — обратился принц, собравшись с мыслями, — странных знамений при коронации?
— Заметил, но только что с того? — подозрительно беспечно отметил чародей.
— Ты понимаешь их смысл? — хотя в голове и начинало проясняться, но слова еще как-то бестолково укладывались в фразы.
— Его там может и не быть. Подлей-ка вина, — он протянул бокал, удовлетворенно откинувшись затем на спинку кресла. — Во-первых, истинный смысл знамений может растолковать только Провидец, а найти его в этом захолустье не просто, а во-вторых, это могло и не быть никакими знамениями.
— Просто набор случайных совпадений?
— Например. Или же, что существенно вероятнее, неплохо поставленный каким-нибудь не слишком к нам благорасположенным чародеем спектакль.
— То есть, ты хочешь сказать, что это было не более, чем иллюзией?
— Думаю, что именно так оно и было. Уж больно картинно этот ворон сужал круги над Селкором и Серроусом, — болезненно реагировавшему сегодня на имя брата принцу показалась не случайной именно такая последовательность имен. — При большом желании эти чары вполне было можно развеять.
— И почему же ты их не развеял?
— Потому что мне, как и всем присутствовавшим, полагалось стоять при этой церемонии в благоговейном оцепенении, а так же из-за того, что мне они показались совершенно не лишними, если учесть по какому пути решил повести нас Серроус. Может, кто и вспомнит о них попозже.
— Это звучит не просто цинично, — от слов Валерия хмель начисто вылетел из головы, — но граничит с государственной изменой.
— Не стоит так горячо реагировать на слова старика. Может, я как-то не так их расположил, что ты усмотрел в них крамолу, а может, чуточку перебрал вина. Старые вина — они достаточно коварны. — Уж в том, что слова Валерия были подобраны с максимальной тщательностью, Руффус не усомнился бы и в бессознательном состоянии. — Да, кстати, и ты, похоже, походил, по мнению короля, по той же границе, не так ли?
Ну что ж, это хороший способ вытащить его на откровенный разговор, хотя и довольно жестокий. Главное не дать захлестнуть себя нарастающему гневу и отупляющей боли. Но чувства, видимо, пробивались наружу, усиленные винными парами.
— Не кипятись, мой мальчик. Я вовсе не хочу бередить твои раны, — поверить в это было трудно, особенно памятуя о склонности Валерия к манипулированию людьми, — просто мне очень бы хотелось узнать, что же на самом деле произошло.
— Обратись к своему обостренному моим опьянением чародейству, — достаточно грубо огрызнулся Руффус.
— Злость — сильное чувство, но совершенно не пригодное для ведения разговора, — Валерий довольно картинно развел руками, изображая то ли чистоту помыслов, то ли незатейливые извинения. — Если ты не хочешь говорить — я могу уйти. Отложим это до другого раза, когда мои таланты не будут так обострены, хотя мне показалось, что тебе хотелось бы с кем-нибудь поделиться своими мыслями.
«А тебе хотелось бы получить ответы на свои вопросы», — подумал принц. Валерий всегда любил замаскировывать свои интересы под чужие и, надо отдать ему должное, получалось это вполне убедительно.
— Поделиться? — не уверенный еще в продолжении проговорил Руффус. — Ты знаешь, меня очень сильно беспокоит то, что мы с братом с безумной скоростью отдаляемся друг от друга. В последний раз мы просто говорили, возвращаясь с охоты. С тех пор только виделись на официальных церемониях. Может быть, наша дружба была лишь видимостью?
— Навряд ли, — Валерий развалился в кресле в позе умудренного учителя. Как ему удавалось мельчайшими деталями подчеркивать в своей внешности особенности той роли, которую он в этот момент играл? — Просто тебе стоило бы попробовать самому понять его. На него слишком много обрушилось за последние дни, и не думай, что так легко за пару дней превратиться из молодого принца в короля. Обычно процесс подготовки к подобным переменам протекает постепенно, а Серроус был явно не готов к принятию короны, поэтому его политическая линия еще только формируется. К сожалению, этот процесс формирования происходит на фоне юношеской жажды отмщения.
— Но ты пытался, и не безуспешно, погасить во мне эти настроения. Почему же ты не пробуешь поговорить об этом с братом?
— Потому что, — Валерий заметно помрачнел при этом, — так уж сложилось, что я всегда был твоим воспитателем, а Тиллий воспитывал Серроуса. И, естественно, что в эти минуты король советуется именно с ним, а что может насоветовать Тиллий, догадаться не сложно.
— А почему так сложилось? Почему ты выбрал в воспитанники меня?
— Выбора как такового у меня не было. Если ты помнишь, я начал служить твоему отцу тринадцать лет назад. Тогда Серроусу уже было шесть лет, и влияние на него Тиллия было бесспорным. Я начал заниматься с тобой, потому что Тиллий не хотел отвлекаться от своей главной ставки.