Миланский черт

Мануэль был внизу. Он занимался мадам Ланвэн. Инцидент с ночным курильщиком марихуаны он воспринял скорее иронически и по поводу исчезновения Банго тоже проявил если не равнодушие, то оптимизм.

Фрау Феликс на работу не вышла, сказавшись больной. Соня была рада, что ей не надо было разбираться еще и с ней.

Вдруг от входа послышались радостные вопли и смех.

— Вау!!! Не может быть! Ура! Банго!! К ноге!

В помещение влетели Паскаль, Дарио и Мелани. Они гонялись за Банго, который носился взад и вперед, прыгал вокруг них, убегал и вновь возвращался. Как собака, которую долго держали на привязи и наконец отпустили.

На него была намотана какая-то тряпка, не то полотенце, не то просто кусок материи — издалека было не разобрать.

— Банго! — крикнула Соня.

Но он пронесся мимо и помчался дальше по периметру бассейна.

На арене боевых действий появилась Барбара Петерс в сопровождении администраторши.

— Банго!.. Где ты шлялся, сукин сын!!

Банго бросился к хозяйке со всех ног и запрыгал перед ней, норовя лизнуть в лицо. Той наконец удалось схватить и удержать его.

На нем были короткие штаны, закрепленные на спине ремнем, и старая, грязная футболка детского размера. На голове красовалась зеленая охотничья шляпка, завязанная под шейкой.

Дети с криками и смехом окружили Барбару Петерс и собаку. Фрау профессор Куммер возмущенно вылезла из бассейна. Фройляйн Зайферт накинула на ее тощие плечи полотенце.

— С меня довольно! — воскликнула фрау Куммер.

Барбара Петерс вдруг побледнела и испуганно посмотрела на Соню, словно ожидая ответа на незаданный вопрос. Та кивнула.

— «Когда зверь превратится в человека»…

За группкой сосен и лиственниц рядом с отелем была маленькая детская площадка с кучей песка, катальной горкой и крепостью, сооруженной из бревен. Дочери Хойзерманнов должны были поочередно водить туда своих маленьких братьев и следить, чтобы с ними ничего не случилось. В это утро была очередь Мелани выгуливать мальчишек.

Паскаль и Дарио с диким ревом понеслись вперед, а Мелани с недовольной физиономией плелась сзади. Когда она дошла до площадки, братья, чем-то взволнованные, бросились ей навстречу и потащили к крепости. Там, привязанный короткой веревкой к бревну, Банго в своем маскарадном костюме молча исполнял танец радости: лаять он не мог, потому что морда его была крепко замотана тряпкой. Как только дети отвязали его, он как бешеный помчался к отелю.

Барбара Петерс ласкала обезумевшего от счастья Банго, а тот вылизывал ее залитое слезами лицо. Соня помогла начальнице снять с него унижающий собачье достоинство наряд и проводила их в «башню Рапунцель». Она молча наблюдала за тем, как Банго в один миг умял банку мясного корма, потом с той же скоростью расправился с банкой тунца, проглотил полкоробки шоколадных конфет и выпил миску воды пополам с молоком.

— Жаль, что полицейские к тому моменту уже ушли, — сказала она.

— А что бы это изменило, если бы они были еще здесь? — возразила Барбара Петерс.

На ее бледной коже проступили нервные красные пятна.

— Это подтвердило бы версию с легендой.

Барбара Петерс промолчала.

— Вы ведь им, конечно, ничего не сказали про легенду?

— Они и так смотрели на меня как на идиотку.

— И что же вы им рассказали?

— То, что кто-то курил траву. И что это явно был Рето Баццель.

— И ни слова о других происшествиях?

— Если они прищучат Баццеля, все прекратится само собой.

Банго лег перед хозяйкой на спину, и та покорно принялась чесать ему грудь.

— А Банго? Вы и про это им ничего не расскажете?

— Ну, уж нет! Банго — это уже был перебор!

— По-моему, перебор был уже с Паваротти… — холодно заметила Соня.

— О, простите! Конечно…

Глаза Барбары Петерс опять наполнились слезами. Соня обняла ее за плечи и притянула к себе. Та сразу же разрыдалась. Соня свободной рукой гладила ее растрепанные волосы.

— Простите! Простите! — бормотала Барбара время от времени сквозь слезы.

Когда она немного успокоилась, Соня придвинула маленькое кресло, села напротив нее, сняла с ее ноги мокасин и положила ее маленькую, холеную ступню с педикюром и накрашенными коралловыми ногтями — того же цвета, что и длинные ногти на руках — себе на колено.

Свободно обхватив ступню руками, она отогнула ее назад и вернула в прежнее положение и повторяла движение в нарастающем темпе до тех пор, пока не почувствовала, что нога расслабилась. Затем взялась левой рукой за основание пальцев и большим пальцем правой руки надавила на точку, отвечающую за диафрагму и солнечное сплетение, прямо под подушечкой стопы.

Барбара Петерс перестала плакать. Она лежала на подушках дивана, закрыв глаза.

— Мне страшно, — произнесла она.

— Я знаю.

— Раньше мне никогда не бывало страшно.

— А мне почти всегда.

— Может, нам перейти на «ты»?

— С удовольствием.

Соня взяла пятку в левую руку и, обхватив носок правой, принялась осторожно вращать ступню сначала в одну сторону, потом в другую.

— Твой страх как-то связан с твоим мужем?

— Да. При нем он начался. А теперь он впивается мне в горло по малейшему поводу. Такое впечатление, что мозг просто научился испытывать страх и теперь не может без него обойтись.

— Он тебя бил?

— Он хотел меня убить.

Банго, который уже задремал, вдруг тявкнул во сне и пошевелил лапами.

— Когда он проснется, он уже не вспомнит о своих мытарствах, — сказала Соня.

— А как ты с ним борешься? Со страхом.

— Раньше глотала таблетки и спасалась бегством.

— А сейчас?

— Стараюсь устранять не симптомы, а причину.

— А как это делается?

— Заяви на этого скота в полицию. Расскажи все, что он сделал. Чтобы его обезвредили.

Соня не повысила голос, но придала своим словам большую выразительность, с силой надавив пальцем в рефлекторную зону желудка. Барбара Петерс втянула воздух сквозь зубы.

— Прости, — сказала Соня.

— Хорошо. Я прямо сейчас позвоню в полицию.

как его зовут

кого

того из-за которого ты не возвращаешься

фредерик

я о другом из-за которого ты осталась

боб он пианист

о ну тогда оставайся

Небо — как угольный мешок. Слившиеся друг с другом черные мокрые скалы. Почти синие леса. Зеленые, как водоросли, луга.

Джан Шпрехер полдня рубил на дрова сучья с поваленных ветром деревьев. Теперь он вез к дому предпоследнюю порцию, осторожно ведя тяжелогруженый трактор по раскисшей, болотистой полевой дороге, уходящей вниз. На первом крутом повороте у Фунтаны он выехал на главную дорогу, проехал по ней до следующего виража и через пятьдесят метров повернул на грунтовку, ведущую к его усадьбе.

На асфальте остались бурые глинистые следы от комьев земли, отбрасываемых крупными протекторами.

Было еще только шесть часов, но Рето Баццель уже включил ближний свет. Он ехал на молочную фабрику. В цистерне было почти пять тонн молока. Сдвинув на лоб зеркальные очки, он слушал ревущую из четырех динамиков музыку — «Rebel Music» Боба Марли.

У него с утра было хорошее настроение. Он то и дело представлял себе вытянувшиеся физиономии этих дамочек из «Гамандера» и каждый раз не мог сдержать смеха. Особенно теперь, после косяка, выкуренного на опушке леса.

Дорога была сухая, «Паджеро» катился как по рельсам. Входя в S-образный поворот у Фунтаны, Баццель почувствовал, что может не вписаться в него, и нажал на тормоз.

Джан Шпрехер возвращался в лес с пустым прицепом, чтобы забрать остальные сучья. У выезда на главную дорогу ему открылось странное зрелище: к грязи на асфальте примешалось что-то белое и темно-розовое.

Он выключил передачу, поставил трактор на ручной тормоз и вылез из кабины. Белая жидкость, струившаяся по дороге, оказалась молоком. А темно-розовый ручеек, который с ним перемешивался?