Страница 18 из 50
— Со мной она всегда очень любезна.
— Она притворяется любезной. Когда вам будет столько же лет, сколько мне, вы увидите разницу.
Если Барбара Петерс и в самом деле только притворялась любезной, то в тот вечер у нее это получалось особенно хорошо. Соня зашла к ней в кабинет, чтобы извиниться за свое отсутствие после обеда.
— Ничего страшного! — рассмеялась ее начальница. — На вашем участке работы мы пока не испытываем острой нехватки кадров.
Ее кабинет был единственным помещением в старом здании, обставленным дизайнерской мебелью. Стены, окрашенные в матовый, пастельный бирюзовый цвет, обновленный и начищенный воском старинный паркет, фотографии Дианы Арбус, Ли Фридлендер, Ричарда Аведона и других знаменитых американских фотографов.
На черной крышке письменного стола из стальной трубы а-ля Брейер[15] стоял плоский жидкокристаллический монитор с беспроводной мышкой и клавиатурой.
Соня почувствовала назойливое желание хоть краем глаза взглянуть на монитор, чтобы проверить достоверность слухов о том, что Барбара Петерс тайно играет у себя в кабинете в «Симсов».
— Как вы себя чувствуете?
— Чувствую себя застоявшейся лошадью, — ответила Соня.
Барбара Петерс рассмеялась.
— Это ведь лучше, чем быть загнанной лошадью?
— Я предпочла бы что-нибудь среднее между тем и другим. Как вы думаете, это возможно в обозримом будущем?
Начальница пожала плечами.
— Конечно, загруженность отеля оставляет желать лучшего. Похоже, нам предстоит спокойное лето. А если погода не улучшится, то даже очень спокойное. Но зато мы все можем потихоньку, без спешки войти в форму, вработаться.
— Для зимнего сезона?
— Для летнего. В следующем году. На зиму мы закрываемся. Как зимний курорт Валь-Гриш совсем не котируется. К тому же я ненавижу холод. А вы хотели поработать и зимой?
— Нет, просто хотела узнать, продержусь ли я здесь до конца сезона.
— А почему нет?
Барбара Петерс, казалось, была искренне удивлена.
— Я имею в виду свою рентабельность.
— Ах, вот вы о чем. Нет, нет, в первый год вопрос рентабельности не самый острый вопрос.
Это было то, что интересовало всех.
— Для кого?
— Для меня. Кстати, у вас нет желания выпить коктейль? Скажем, в половине седьмого в баре? Будет сюрприз.
— Я люблю и то и другое, — ответила Соня. — И коктейли, и сюрпризы.
Сюрпризом был бар-пианист. Не такой, какими Соня привыкла видеть их в своей прежней жизни, — те были, как правило, пожилыми мужчинами с усталыми глазами и желтыми от никотина пальцами. А этому было не больше тридцати пяти. Пятидневная борода и такая же щетина на голове. Новые костюм и рубашка, слишком большой и слишком свободно завязанный узел галстука.
Он играл «Неге we go again». С ленцой и элегантной небрежностью. Он не пытался ни с кем встретиться глазами, как другие бар-пианисты. Казалось, будто он играет для себя. Будто пробует какую-то мелодию, забавляясь и удивляясь тому, что у него это получается.
В баре никого не было, кроме бармена Ванни и гостя, которого Соня до этого в отеле не видела. Он был похож на индийского государственного деятеля — густые седые волосы, расчесанные на пробор и смазанные гелем, вялые черты лица, серо-оливковая кожа, чуть более темные губы и круги под глазами, черные с проседью кустистые брови над очками без оправы.
Гость сидел у стойки, подперев левой рукой подбородок, и слушал музыку. Когда вошла Соня, он посмотрел на нее оценивающим взглядом, кивнул ей, и глаза его вновь устремились куда-то внутрь, следуя звукам рояля.
Соня в нерешительности остановилась, не зная, то ли сесть у стойки, то ли дождаться Барбару Петерс за одним из столиков. Прежде чем она успела принять решение, появилась начальница. Она взяла Соню под локоть и представила гостю:
— Господин доктор, разрешите представить: Соня Фрай, та самая волшебница с золотыми руками, о которой я вам говорила.
Индиец, которого Барбара Петерс назвала «господином доктором», говорил на холеном цюрихском диалекте с раскатисто-воркующим «р». Его звали Ральф Штаэль.
— Золотые руки — это именно то, что мне нужно, — сказал он. — В вашем расписании на завтра случайно не осталось свободного сеанса для меня?
— Думаю, мне удастся выкроить для вас пару минут, — улыбнулась Соня. — Когда вам было бы удобно?
— Где-нибудь между утренним плаванием и обедом.
Они договорились на одиннадцать. Барбара Петерс повела Соню к маленькому столику.
— Что вы будете пить? — спросила она.
Соня на секунду задумалась.
— Под эту музыку? Мартини.
— Вам не нравится музыка?
— Нет-нет, нравится. И мартини тоже.
— А я не люблю мартини. Это не коктейль, а какая-то водка. Я выпью шампанского.
— Это тоже не назовешь коктейлем.
— Зато оно вызывает ощущение счастья.
— Мне казалось, что вы по природе счастливый человек.
Словно подслушав их разговор, пианист заиграл «Sometimes I'm Happy Sometimes I'm Blue». Барбара Петерс рассмеялась и заказала напитки.
— Господин Казутт сказал, что вы дали ему последний шанс. Я попыталась убедить его, что он, скорее всего, неправильно вас понял.
— А я уже жалею, что недостаточно ясно выразилась.
— Неужели все так плохо?
Барбара Петерс иронически усмехнулась.
— Не смотрите на меня так, как будто я безжалостное чудовище! Ночной портье должен быть человеком, на которого можно положиться.
— По-моему, на господина Казутта вполне можно положиться.
— У него проблемы с алкоголем.
— Но он, похоже, держит эти проблемы под контролем.
Барбара Петерс, судя по всему, не разделяла Сониного оптимизма.
— Надеюсь. А чтобы он и дальше держал их под контролем, его самого нужно немного держать в страхе.
— Алкоголь и страх — родные братья…
— Что вы этим хотите сказать?
— Человек, у которого бокал шампанского вызывает ощущение счастья, никогда не поймет алкоголика…
— Вы всегда говорите то, что думаете?
— Нет. Раньше я этого за собой не замечала.
он и вправду не смог
кто? что?
курт держать язык за зубами
вот видишь
теперь ганс-петер все знает
и что говорит?
говорит сука с моим лучшим другом
а курт?
остался его лучшим другом
почему?
потому что сам ему рассказал
Она посмотрела конец документального фильма о белых аистах в Альфаро. Обосновавшийся над Адриатикой циклон «Макс» влиял на погоду в Альпах. В деле о маньяке-живодере наметился определенный прогресс: у следственных органов появилось предположение, что они имеют дело с преступником-подражателем, в точности повторяющим преступления, уже совершенные другим злоумышленником.
Никакого чувства, что она вот-вот вывалится из комнаты, никаких странных изменений на обшивке наклонного потолка. Она не видела звуков, не слышала запахов, не ощущала вкуса форм. Она легла в постель, заснула и спала крепким сном без сновидений, пока будильник мобильного телефона не запиликал свою идиотскую мелодию.
После утреннего туалета она открыла Паваротти дверцу клетки для обычных десятиминутных раздумий на тему свободного полета. Но, похоже, он тоже провел удачную ночь: не прошло и минуты, как он выпорхнул из клетки и уселся на шкафу. Соня заперла дверь снаружи и отправилась завтракать.
Когда она вернулась, Паваротти исчез. Ну вот, подумала она, то, от чего неустанно предостерегают специалисты по волнистым попугайчикам, все же случилось: он провалился в щель между шкафом и стеной и сломал себе крылья, пытаясь выбраться оттуда. И все оттого, что она поленилась заткнуть все потенциальные ловушки для попугаев газетами.
Но когда она полезла с фонариком под ванну — Соня принадлежала к тем женщинам, которые вместо газового баллончика для самообороны всегда имеют при себе карманный фонарик, — откуда-то послышался характерный скрип, который Паваротти издавал своим клювом. Соня поднялась с пола и попыталась определить местонахождение источника звука. Скрип доносился из клетки. Паваротти добровольно вернулся в свою одиночную камеру. То-то удивилась бы ее желтая попутчица!
15
Марсель Брейер (1902–1981) — американский архитектор и дизайнер.