Такие как мы

А как эти гиганты кушают… За огромными тушами, виднелось пространство полностью очищенное от травы. Только тёмно-коричневая земля с большими, исходящими паром, навозными кучами. Хорошо ветер не в мою сторону но, похоже, это ненадолго.

— Как газонокосилка в нижнем положении, под самый корешок срезают.

Срезали эти зверюги не только под корешок, но и целыми копнами. Одной такой копны, хватило бы обыкновенной корове, наверное, на целую неделю… Ну, может быть чуть поменьше. Не знаю, я в этих делах не очень разбираюсь, я писатель, а не доярка.

Теперь понятно, почему здесь кроме травы ничего не растёт. Просто не успевают древесные растения набрать твёрдость ствола, чтобы их не сожрали. Эти тварюги, метут всё подряд без разбора… Интересно, если они дойдут до моей ограды, она будет для них препятствием? Или они, и металлическую сетку схарчат походя, не обращая внимания на стальные столбы? Нет, вряд ли. Какими бы крупными они не были, но и у них гарантировано несварение желудка от такой пищи.

Пока я размышлял на тему съедобности рабицы приправленной диким виноградом, одна из особей, что шла прямо на меня, подняла морду и громко фыркнула, наверное учуяла незнакомый запах, и он ей не понравился.

Зато я рассмотрел, что раньше видно не было.

— Ну и хавальник! — изумился я, рассматривая вытянутую морду, расширяющуюся спереди как у рыбы-молота, со штакетником торчащих наружу желтоватых зубов, почти как у зайца, каждый размером в мою руку. Длинный язык, периодически вылетавший из пасти, описывал полукруг, и затягивал в рот всё, что попадалось ему на пути. За животными оставалась хорошо унавоженная голая земля лишённая всякой растительность.

— Гигантский пылесос! Теперь понятно, почему здесь нет мышей, и других травоядных. Одних попросту сжирают, а вторым жрать нечего. И хищников быть не должно, потому как им тут тоже теперь делать нечего.

Гигантские газонокосилки, растянувшись цепью в одну линию, шли медленно, не обращая ни на что внимания.

До линии костров осталось где-то сто метров.

— Как танки, ей богу, — предательская дрожь, при виде шагающих исполинов, прошлась вдоль спины, и остановилась где то в районе колен. Что-то очень захотелось отойти до ветра, предварительно скрывшись, где-нибудь в очень глубокой яме, или за очень высокой и толстой стеной.

До линии костров осталось где-то восемьдесят метров.

Пришла неосознанная мысль, что я лишний на этом празднике жизни, и вообще пора линять отсюда. Паника овладевала мной всё больше и больше. Что-то первобытное во мне кричало во всю глотку:

— Они ж меня раздавят! — ноги повернули меня в обратную сторону, и помимо моей воли понесли меня с этой поляны от греха подальше. Бежал я быстро, пока не упёрся в забор, и тут мой взгляд сквозь крупную ячейку рабицы наткнулся на серебристый бок моего вездехода, на новую, ещё пахнущую смолой баню, и сарай забитый сверхценным, по нынешним меркам, и дорогим вообще, имуществом.

До линии костров осталось где-то пятьдесят метров.

В голове у меня что-то щёлкнуло, и во мне зашевелился ну, очень большой, и очень злой хомяк. Моё, не отдам!

Хомяк, хомяком, но… Господи, ну почему же так страшно? Ну, не встречался я раньше с такими зверюгами, и никто на Земле тоже. А от далёких предков, в генной памяти только страх. Врут археологи, что хомо сапиенс съел мамонта. Ничуть не бывало. Да при виде таких туш аппетит пропадает, и здравствуй — диарея. Нет, не охотились предки на мамонтов, разве что падалью не брезговали.

Кое-как я взял себя в руки, и вернулся обратно.

— Пора, с богом, — я мысленно перекрестился, хотя совсем не верующий, и облив жидкостью для розжига, факел чиркнул зажигалкой. Разгоревшимся факелом ткнул в первую кучу сухих дров. Посмотрев, как к небу рвутся языки пламени вперемешку с чёрным дымом, я побежал к следующему костровищу. Последний костёр, тот, что крайний слева, я поджигал уже перед самым носом гиганта.

— Ага, не нравиться, — мои костры заметили, и животным, которым судьба выпала, идти прямо на них, остановились, и начали шумно вдыхать воздух. Детёныши, что шли между взрослыми, отстали ещё раньше и, ревя на всю степь, спрятались за мамашами. Вид растерявшихся животных придал мне храбрости и уверенности.

— Эй, уважаемая, долго стоять будем? — размахивая факелом, я сделал шаг вперёд и… увидел глаза на этой страшной и огромной морде. Большие глаза, с застывшими в них скорбью и печалью, как у наших российских бурёнок. Ну, как в такое тыкать огнём, жалко. Это же большой ребёнок. Но и ждать, пока до её мозгов дойдёт, что нужно поворачивать, времени нет, костры могут прогореть и потухнуть. И что тогда?

— А ну, поворачивай, — я расхрабрился уж совсем, и не задумываясь об опасности, подошёл ещё ближе и хлопнул ей по морде. Интересно, она меня заметила? Похоже, что да. Большой зрачок повернулся в мою сторону, а вслед за ним повернулась и морда.

— Тьфу, на тебя клуша, смотри куда морду вертишь, — отряхиваясь, я встал с земли, факел подбирать не стал, потому как потух, — не видишь что ли. — Я упёрся двумя руками в её влажный нос, и постарался задать ей направление в какую сторону поворачивать. — Давай, топай отсюда.

Где уговорами, где пинками, а где и откровенными угрозами с обещанием показать им Кузькину мать, удалось сдвинуть их с места в нужном мне направлении. Особенно удачно получилось, когда изловчившись, я сцапал за ухо, подвернувшегося под руку детёныша и потащил его в обход линии костров.

Как они выжили? Пойманный за ухо мелкий, даже не сопротивлялся, хотя был намного массивнее меня и выше на полметра, я еле доставал до его уха. Скулил только как щенок, которого мамаша трепет за шкирку. И мамаши, тоже хороши… Точно мамаши! Вон, какое вымя отрастили… Только голову слегка повернули и… Вообщем, нападать они не стали, и попыток отбить детёныша не предприняли, а так же покорно поплелись вслед за ним, попутно подчищая высокую траву вдоль линии костров. Коровы и есть. Война войной, а желудок на первом месте.

Вообщем закончилось всё благополучно, если не считать того, что перед воротами теперь высится приличная куча навоза, и глаза режет от вони. Стадо прошло мимо, и теперь мой участочек представляет собой небольшой оазис зелёной травы, на фоне голой темно-коричневой земли. Теперь понятно, почему, здесь кровососущих насекомых почти нет, а те, что есть все с моего участка.

Костры тушить не стал, сил не было. И гореть нечему. Дрова прогорели, оставив после себя еле тлеющие угли, а трава… с одной стороны отсутствовала, а с другой я вытоптал, пока гонял мамонтовых коров. Забегая наперёд, скажу, что больше я с этим не заморачивался, потому что хватало и обыкновенного не очень высокого, до двух метров, плетня, что бы мамонтовые коровы обходили огороженное место стороной.

До конца дня я разгребал дерьмо перед воротами, чтобы закрыть их, а потом долго отмывался.

Шесть яиц, шесть сосисок, два куска белого хлеба, это оказалось так мало, для нормального ужина, что спать я лёг, голодным. Да уж, при столь активной жизни на свежем… Хм. Ну, почти свежем воздухе, есть все шансы растерять небольшое количество жирка, что я так старательно копил на протяжении двадцати восьми лет.

***

Солнце поднималось медленно. Всё ж сутки оказались здесь длиннее. Сделать точные замеры пока не удалось, устал, плюс не спал почти двое суток, так что отрубился сразу как только голова коснулась подушки. Даже на ночное небо посмотреть не получилось, чтобы разглядеть местные созвездия. У меня ещё теплится надежда, что я на Земле, только перенёсся в более раннюю эпоху.

Завтрак был короткий. Пара бутербродов с маслом, и кружка кофе. Я с тоской посмотрел на небольшой обрубок буханки.

— Эх, хлебушек, ты мой хлебушек, где же тебя теперь достать. — Увы, на дачах не выращивают не рожь, не пшеницу. Так что муку брать неоткуда, чтобы самому печь хлеб… Мука. Дожевав последний бутерброд, я полез в кухонный стол, где мама хранила различные крупы, в том числе и муку.