Меч

Победители уже врывались в беззащитный дворец. Один из русов задержался над телом убитого — сдернул богатый шлем. И с размаху ударил топором по шее, перерубив хрящи и позвоночник. Поудобнее ухватил за длинные, почти женские волосы, и сунул в мешок, стараясь не запачкаться в крови. Обычай, конечно, грязноватый. Но, нет лучшего средства от самозванцев, чем голова каган-бека, выставленная на всеобщее обозрение. А можно отправить в кадке зеленого вина в предательский Царьград. Там тонкость момента оценят по достоинству.

Город горел… Донч осторожно, одним глазом, выглянул из-за угла мазанки. Узкая кривая улица пуста. Только роется в пыли убежавшая откуда-то курица, да лежит под стеной убитая старуха Парсибит, скорчившись иссохшимся от старости телом. Ну, это не страшно. Будучи живой, Парсибит иногда угощала курагой, а мертвой — вряд ли кинется с голодным рыком, подобно гулю. Так что пусть лежит.

Мальчик махнул Тэтке, девочка подбежала к нему, ухватившись за ладонь Донча крохотной ручонкой, и дети, перебежав через три дома, спрятались за стеной большой юрты. Юрту хозяин обложил саманом, и теперь она немного смахивала на дворец кагана. Если бы его доверили строить косоглазому и косорукому зодчему.

Дети снова выглянули, осторожно осмотревшись. Еще одна перебежка. Главное, не попасться никому на глаза. Воины не будут разбираться. Что свои, что чужие. Хотя, вряд ли чужие слишком отличаются от своих. Что те, что те, предпочитают брать силой, убивая тех, кто осмелится сказать против. Махнут саблей или огреют дубинкой, и все. Ведь ребенок, живущий в Итиле, такой же чужой пришлому росу, как и «местному» лариссию…

Но с другой стороны, никому нет дела до детей в горящем городе. Даже до беглых рабов. Улица пустынна, а в конце, за крайними домами, стоят лодки. Не может не быть лодок в рыбацком квартале.

Донч не боялся, что не хватит сил выгрести к берегу. Не сумеет — лодку подхватит течение и понесет вниз. Главное — выбраться из обреченного города, где вокруг смерть. Рука крепче сжала рукоять сабли. Ее он снял с трупа убитого воина. Какому из войск принадлежал мертвый, мальчик не знал. И не хотел знать. У него теперь было оружие! Конечно, Донч до сегодняшнего дня не держал в руках настоящую саблю. Но не раз видел, как обращаются со стальной змеей воины. Ничего сложного, надо бить, как палкой! Старый Салх говорил, что с палкой у Донча получается…

Но драться не хотелось. Лучше потихоньку добраться до лодок и уплыть. Конец улицы совсем близок. Еще одна перебежка от стены к стене. Мальчик споткнулся об очередной труп, едва не упав в лужу начавшей густеть крови. Убитые валялись на каждом шагу. Бой здесь был жаркий…

Вот и лодки. Выстроились кривоватой шеренгой на речном песке. Донч бросился к крайней. Навалился всем телом, пытаясь столкнуть в воду. Лодка даже не дрогнула. Еще одна попытка, такая, что потемнело в глазах. Бесполезно… Тяжелая рыбацкая лодка словно смеялась над жалкими попытками худющего мальчишки сдвинуть ее откормленную, лоснящуюся просмоленными бортами тушу.

Мальчик бросился ко второй лодке. К третьей… Что же они такие тяжелые? Можно плыть, держась за бревно. Но Тэтка маленькая, она не умеет. И слабая — не сможет. Донч уперся ногами в землю, а плечом и руками в борт упрямой лодки. Даже не дрогнула. От осознания собственной беспомощности на глаза навернулись слезы…

— Ты смотри, Хасан, Аллах решил послать нам небольшую добычу напоследок! Рабы! Беглые!

Донч резко обернулся. В паре десятков шагов от него стояли двое мужчин. И смотрели хищными глазами голодных шакалов. Донч видел много таких. Иногда звери подходили вплотную к городу. И воровали детей. Говоривший, среднего роста араб с уродливым шрамом, пересекающим лицо, уставился на мальчика.

— Ты ведь удрал от хозяина, правда, маленький негодяй? И сестренку с собой прихватил.

Его спутник удостоил детей лишь мимолетным взглядом.

— Зачем они нужны, Али? — тихо сказал он. — Уходить надо. Их придется кормить до самого Хорезма, а за детей ты не выручишь и медяка.

— Не скажи, уважаемый, — не согласился первый, продолжая рассматривать беглецов. — За них все же можно получить несколько монет. А кормить? Кто собирается их кормить? Сдохнут по дороге — выбросим за борт, хоть рыб покормим. Сталкивай лодку, а я займусь будущей прибылью.

— Не подходи! — заорал Донч, выставляя вперед саблю. — Зарублю!

Араб расхохотался:

— Слышишь, Хасан, мальчишка хочет меня зарубить, — он вытащил меч из ножен. — Как ты думаешь, смогу я развалить его на две части одним ударом? Как того киприота…

Донч размахнулся тяжелой саблей и неловко ударил. Глухо звякнул металл, столкнувшийся с металлом, и детская рука опустела.

— Теперь моя очередь, — осклабился Али.

Меч взметнулся над головой и полетел в сторону, выбитый из рук точным ударом длинного посоха. Новым действующим лицом оказался крепкий высокий мужчина непонятной наружности. Не араб, хотя немного и похож смуглостью кожи, не кипчак, не хазарин…

— Пес, ты куда лезешь?! — заорал араб, бросаясь к мечу, зарывшемуся в пыль.

Вместо ответа незнакомец второй раз ударил посохом, развернулся к подбежавшему Хасану, отвел взлетевшую саблю, шагнул в сторону. Палка в руках неожиданного защитника оказалась страшным оружием. Клинки арабов никак не могли достать противника, а они пропускали один удар за другим. Но Донч не смотрел на схватку. У мальчика нашлись дела поважнее. Таща за собой перепуганную Тэтку, мальчик бросился к лодке, которую Хасан почти столкнул в воду. И не успел. На берег выскочили всадники.

— Всем стоять! — звонкий голос скачущего первым, отдающий команды на смутно знакомом языке, перекрыл шум схватки. — Бросить оружие!

— Русы! — взвизгнул Али, и арабы бросились к лодке.

Поздно. От стрел не убежишь…

Копья подъехавших русов уставились в грудь спасителю.

— Что здесь происходит? — спросил главный, немного склонившись в седле, чтобы получше рассмотреть мелюзгу, оказавшуюся под копытами.

Мужчина молчал, лишь переводя взгляд с детей на воинов. Скорее всего, не понимал, что ему говорят. А мальчик разбирал каждое слово, так и не забытый язык всплывал в памяти, и от звучания становилось тепло в груди.

— Этот человек защитил нас, — сказал он. — Арабы хотели продать нас в Хорезм.

Всадник внимательно посмотрел на Донча. Потом на спасителя. Неожиданно задал тому вопрос на непонятном языке. Не получив ответа, спросил на другом. На третьем… Наконец, мужчина оживился и ответил. Спрашивающий вскинул от удивления брови и, хмыкнув, сказал спутникам:

— Обалдеть! Шамси из Согдианы. Вот уж кого не ожидала здесь встретить, так это таджика! — только сейчас, по высокому голосу и странному обороту речи, Донч понял, что перед ним девушка. — Дайте коня. Поедет с нами.

Она спрыгнула с коня и ласково спросила угрюмо насупившегося Донча:

— Как тебя зовут?

— Донч. А она Тэтка.

— Откуда ты знаешь язык русов?

— Не знаю, — честно ответил мальчик. — Просто… знаю.

— Сестра?

— Тоже не знаю, — снова признался Донч. — Мы были рабами у судьи христиан. Потом бежали.

— Поедешь с нами? В Кордно, на Русь? Вместе с сестренкой. Заберем в Приют. Там хорошо.

Донч молча кивнул. Уплывать от этой девушки совершенно не хотелось…

— Мама! — вдруг сказала Тэтка и ручонками обхватила шею подхватившей ее на руки воительницы. — Мама!..

Город горел. Основные пожары остались позади. Сопротивление оборонявшихся сломалось, хрустнув сухой веткой в облитых кольчужной броней руках захватчиков. Те, кому удалось прорваться на левый берег реки, мчались без оглядки. Остальные умирали в безнадежных схватках или складывали оружие, в робкой надежде на милосердие победителей. Отряды русов, разбившиеся на десятки, прочесывали окраины, выискивая прячущихся врагов. Но, к всеобщему удивлению, большая часть армии начала тушить пожары, грозящие оставить от Итиля пепелище. К ним сначала неуверенно, а потом всё смелее присоединялись местные жители, начинающие понимать, что резни не будет. Наверное. Сейчас никого же не рубят. И не насилуют. Наверное, захватчикам хватило жен и наложниц каган-бека. Говорят, у Иосифа их была целая тысяча! Или даже две тысячи! И столько же у Куйи-ал-Ларисия, главы гвардии, и его сына Ахмада!