Страница 48 из 57
С противоположной от крыльца стороны здания, на самом углу, в землю вдоль стены заглублялась лесенка на восемь ступенек. Над лесенкой, похоже, собирались соорудить козырёк из труб и листового железа, но то ли не успели, то ли сделали, но козырёк со временем разрушился — целой осталась только одна секция, непосредственно над дверью. А над лесенкой выжил только каркас из гнутых труб, похожих на водопроводные.
Подвал был заперт, но у Психа имелось дежурное заклинание: из растрескавшейся кладки справа от двери он вынул полкирпича, а внутри, в щели между двумя другими кирпичами, откуда за долгие годы вылущился раствор, нашёлся ржавый ключ. Замок тоже был ржавый и скрипучий, но пока работал.
— Сам понимаешь, — прокомментировал свои действия Псих. — Замок этот только от безмозглых мутантов. От большинства людей не поможет.
Подвал был добротный — собственно, его строили именно для защиты от выбросов, чтобы дежурная смена в любой момент могла укрыться, когда кордон ещё служил кордоном и разделял Зону от ближайших окрестностей. Стены подвала были раза в четыре толще, чем надземные, да ещё, как рассказал Псих, проложенные меж кирпичами просвинцованной тканью в несколько слоев.
— Ну, — пригласил Сиверцева Псих, — располагайся!
В подвале был сухой бетонный пол; такое впечатление, что его постоянно мели — ни пылинки, ни соринки нигде, разве только в углах немного припорошено. А вот в центре — чисто. Практически весь объём подвала занимало одно помещение, только в дальнем углу виднелся отгороженный пятачок с дверью — на вид безусловный сортир. Сиверцев из любопытства взглянул — сортир и оказался. Даже унитаз сохранился, правда от времени пожелтевший и совершенно сухой. В углу за унитазом один на другой были сложены пяток кирпичей, а рядом стояла синяя пластиковая швабра и такое же синее ведро. В свете фонаря всё это выглядело достаточно сюрреалистично.
— Лучше устраиваться подальше от стен, — посоветовал Псих, расстилая надутый спальник. Именно расстилая: состоял спальник из отдельных надувных сегментов, чтобы в случае пробоины он не сдулся весь.
Сиверцев таки произвёл с утра ревизию в вещмешке и знал, что там имеется пенка, которую он сначала принял за полужёсткий каркас самого мешка. Вынул, тоже расстелил, улёгся и крякнул с чувством: на надутом спальнике лежалось, определённо удобнее.
Возились и устраивались они ещё минут десять. Потом Псих погасил фонарь. Ваня ещё некоторое время поудобнее умащивал голову на вещмешке и половчее укрывался курткой. А потом накрыло.
Ощущения были омерзительные — Сиверцева словно выворачивало наизнанку. Туда-сюда, туда-сюда. Как с жуткого перепою, только сильнее, когда одновременно хочется поблевать, погадить и сдохнуть. Наверное, ломка у законченных наркоманов тоже происходит в этом же стиле. Невзирая на самочувствие, Сиверцев умудрялся и на Психа поглядывать — того тоже корежило, плющило и колбасило и со стороны это выглядело довольно неприглядно. Однако Сиверцев не сомневался, что сам выглядит не лучше. В конце концов он свернулся калачиком, сжался, крепко зажмурил глаза и застыл, тихо поскуливая. А потом всё закончилось, так же внезапно, как и началось.
Довольно долго оба валялись, блаженствуя. Избавление от мук всегда воспринимается как блаженство, ничего удивительного в этом нет. Отдышавшись, Псих зажёг фонарь и поглядел на часы.
— Угадай, сколько длился выброс, — хрипло спросил он.
— Минут десять? — предположил Сиверцев.
— Четыре минуты двадцать шесть секунд.
— Всего-то? — удивился Сиверцев. — Мне казалось, дольше.
Псих прокашлялся и уже более-менее нормальным тоном сказал:
— Да оно всегда так. Что-нибудь хорошее — пролетает. Всё неприятное — длится и длится, тянется и тянется…
— Согласен. — Сиверцев даже сподобился на метафору. — Десять минут в обнимку с девчушкой и десять минут в кресле у дантиста — это такие разные десять минут, что словами и не передашь…
Ближайшие полчаса ушли на то, чтобы привести мысли в норму и обрести что-то сходное с самочувствием. Псих то и дело поглядывал на старомодные наручные часы, сработанные, наверное, даже не при Брежневе, а ещё при Сталине.
— Вот-вот светать начнёт, — сообщил Псих зачем-то, словно рассвет в Зоне был вовсе не обязательным явлением. — Надо, наверное, назад перебраться, наверх.
— Зачем? — поинтересовался Сиверцев. — Там всё открыто, припрётся ещё тварь какая-нибудь. Выброс всех перебудил, поди, как раз на охоту повылазят.
— В подвале можем вездеход зевнуть, — объяснил Псих. — А наверху и слышно, и видно.
— Думаешь, так рано явятся? — усомнился Сиверцев. — Тараненко вообще говорил, что в среду приедут, скорее всего. А сейчас только вторник начался.
— Тараненко спешит, — убежденно сказал Псих. — Он из кожи вон вылезет, чтобы провернуть всё пораньше. Поэтому я практически не сомневаюсь, что вездеход появится в ближайшие два часа. И в наших интересах его не проворонить. Так что давай, Ваня, собирай манатки. Спать больше не будем.
Делать нечего, пришлось скатывать пенку и пихать её в вещмешок. Пенка упиралась, ей не хотелось снова в душную неволю; Сиверцев боролся с ней, как Геракл с гидрой, но всё-таки поборол. Затянув горловину мешка Сиверцев встал и надел куртку. Псих тоже уже собрался.
Подвал, как уже говорилось, был довольно просторный, и Псих с Сиверцевым пережидали выброс в самом его центре. От дверей их отделяло добрых метров пятнадцать. И в подвале царила тьма кромешная, а тот факт, что собираясь оба подсвечивали себе фонариками, тьму за пределами освещённого пространства делал только гуще и плотнее.
Сиверцев не ожидал ничего худого, он просто направился ко входной двери, направив луч фонарика на саму дверь, примерно на уровне пояса. Поэтому когда Псих вдруг рявкнул: «Стоп! Замри!», Ваня вздрогнул, но автоматически повиновался — застыл на одной ноге, словно аист в гнезде. Месяцы на заимке, а также частые выходы наружу, за ограждение, многому его научили. Во всяком случае, научили беспрекословно повиноваться более опытным и главное — сначала повиноваться, а потом уж думать и глядеть, что там и как там.
Псих уже стоял рядом с Ваней и зачем-то освещал пол перед дверью. Ване показалось, что свет его фонарика почему-то имеет странный зеленоватый оттенок.
— Что такое? — настороженно справился Сиверцев.
— Холодец, — коротко ответил Псих.
Ваня присмотрелся и наконец-то понял, что это не фонарик Психа светит зеленоватым. Это пол перед выходом сплошь затянут студенистой массой, в которой, как говорили сведущие люди, растворяется даже титан. Холодца было много — наверное, и не перепрыгнуть. К тому же дверь была закрыта на замок и её сначала нужно было отпереть.
— Во блин! — с досадой произнёс Сиверцев. — И как мы теперь? Вброд нельзя же?
— Нельзя. Ботинки сожрёт. Не сразу, но минут за пять разлезутся. Зараза, пол тут ровный, никаких углублений, вот он и растёкся, не обойдёшь!
— Слушай, я в сортире кирпичи видел! — осенило вдруг Сиверцева. — Раз тут ровно, то слой этой дряни совсем тонкий. Перейдём по кирпичам!
Псих оживился:
— Дело! Айда!
Они бросили оружие и поклажу посреди подвала и метнулись к дверям сортира. Сиверцев сунулся внутрь, отодвинул швабру с ведром и передал кирпичи Психу, оставшемуся в дверях — два, потом ещё два и последний, пятый.
— Швабру тоже бери! — велел Псих. — Не швырять же их, в самом деле? Или разобьются, или, не дай бог, брызнет на нас. Лучше шваброй задвинем куда надо.
— Пластик… — с сомнением протянул Сиверцев. — Съест её холодец!
— Да и хрен с ней, — фыркнул Псих. — Тоже мне, ценность!
— Может, она для того тут и оставлена, людей выручать!
— Вот и выручит.
— Нас-то выручит, — сказал Сиверцев. — А что после нас? Хоть потоп?
— После нас останутся готовые кирпичи, — усмехнулся Псих. — Не о том ты, Ваня, заботишься. Давай, бери швабру и пошли, время идёт. И кирпичи оставшиеся подбери.
Сиверцев вздохнул, покорно взял швабру, два оставшихся кирпича и поспешил за Психом.