Страница 19 из 57
— Что там? — с тревогой справился Грек.
— Хрен знает, вроде шевельнулся кто-то, — напряжённо произнёс Киргиз.
— Во, и мне тоже показалось. — Грек нерешительно покосился на Налима. Тот просто стоял и ждал, держа, впрочем, оружие наизготовку.
Ситуация сложилась дурацкая — ну что опасное могло встретиться так близко от периметра? Умом Киргиз это понимал, но на душе было до странности тревожно, причём тревога эта была какая-то иррациональная, будто в детстве в пионерлагере ночью, после хорошей порции дежурных страшилок.
Грек долго топтался на месте, жалобно глядя то на Киргиза, то на Налима. Но никому совершенно не хотелось приближаться к странному окопчику.
— Слышь, Грек! — вмешался Храп, которому странности уже надоели. — Хрен с ним, давай обойдём!
Оцеола, державшийся метрах в десяти от Грека с готовностью повернул на девяносто градусов вправо и двинул почти точно на север.
Киргиз прислушался к себе и понял, что против такого маневра его естество ничуть не возражает, особенно если своих догонять не по прямой, а по дуге, подальше от окопчика. Так он и сделал, пошёл по дуге. Грек, насколько было видно, поступил так же.
Неприятное чувство тревоги жило в душе Киргиза ровно до момента, пока между воронкой и людьми не стало больше ста метров. Приблизительно, конечно, но полноценное футбольное поле в этот промежуток точно влезло бы. После этого Налим пропустил вперёд Грека и Оцеолу и группа забрала влево, вставая на прежний курс.
— Хрень какая-то! — пожаловался Налим, поравнявшись с Киргизом. — Еле заставил себя подойти к этой яме!
Киргиз хмуро сознался:
— Таже фигня. Встал метрах на тридцати пяти, и дальше ну никак!
— Это пси-щиток, — тоном знатока подсказал более опытный Тучкин. — Точно говорю!
«Пси! — запоздало прозрел Киргиз. — А ведь верно! Кто-то запудрил нам мозги, придавил на психику!»
— Как-то близковато к периметру, — засомневался Налим. — Но вообще похоже на то…
На первом километре после воронки Киргиз оборачивался раз двадцать. Никто группу и не думал преследовать, неуютное чувство бесследно пропало. Киргиз хотел было сказать, что как назад пойдут — надо будет обойти это место для вящего спокойствия, но вовремя вспомнил, что в Зоне загадывать на будущее не принято, и смолчал. Но саму мысль постарался запомнить.
Так они топали часа два с лишком. Начали попадаться аномалии и Грек периодически вынюхивал безопасный путь. Киргиз невольно сравнивал его действия с действиями Оцеолы, когда тот водил группу. В общем-то трудно было сказать кто лучше, оба справлялись, но Киргиз чем дальше, тем сильнее чувствовал разницу в подходах: Оцеола больше полагался на чутьё и интуицию, а Грек — скорее на голову, на интеллект и знание Зоны.
Ещё через часок, когда уже и до полудня было недалеко, Храп коротко перемолвился с Греком и объявил привал. Ребята не возражали: после достаточно интенсивного марша пора было и ногам дать отдых, да и в желудки чего-нибудь закинуть, потому что война войной, а обед по распорядку!
Пашка со своей спиртовой горелкой в этом выходе отсутствовал, поэтому пришлось соображать банальный костерок. Рационы у всех были одинаковые, разве только наполнитель отличался — свинина, говядина, курятина… Только Тучкин почему-то предпочёл креветок.
— Губа не дура! — оценил Налим, когда Тучкин добыл рацион с розовой надписью и нарисованным рачком на упаковке.
— Ты чё, не знаешь? — с серьёзной миной встрял Налим. — Креветки — это ж чистый белок, протеин! От них по ночам стоит знаешь как? Тучкину актуально!
— Вот как дам ща по рогам! — беззлобно огрызнулся Тучкин. — Привыкли дрочить по углам, уроды! А я так не могу.
— Ты, брат Тучкин, не подумавши с креветками-то! — продолжать стебаться Налим. — Сейчас наешься, а ночью ноги замёрзнут!
— Почему замёрзнут? — изумился Тучкин.
— Ну, как? — радостно принялся объяснять Налим, явно ждавший вопроса и самой возможности донести до коллег столь ценное знание. — Наешься креветок, ночью шняга твоя встанет, одеяло приподнимет, ноги оголятся и замёрзнут!
Оцеола обидно захихикал, а Грек так просто заржал в голос.
— Да ну тебя, — отмахнулся Тучкин. — Херню какую-то порешь… Какое, к бесу, в Зоне одеяло, а?
— Байковое, — со вздохом сказал Киргиз. — Зелёное. Как дома… У родителей дома, в смысле.
Налим опасливо покосился на Киргиза:
— Чё, ностальгия одолевает?
— Да как-то так вспомнилось, — пояснил Киргиз. — Я родителей лет пять уже не видел. А они не молодеют, понимаешь ли…
— Никто не молодеет, — пожал плечами Налим. — Мы тоже.
Храп в общем разговоре не участвовал, с самого начала присел чуть поодаль от костра и уткнулся в комм. А сейчас комм убрал и подошёл, причём лицо у него было задумчивое и сосредоточенное.
— Почта? — догадался Грек, глядя на него.
— Угу, — промычал Храп. — Босс пишет, что на заимку идти бессмысленно: ботаник наш вчера таки сменился.
— И куда же нам теперь идти? — поинтересовался Грек, прекрасно сознававший, что выход на этом вовсе не заканчивается, просто меняется маршрут, вот и всё.
— Похоже, что на Болото. — Храп тяжело вздохнул. — Босс велел следить за почтой, будут уточнения.
— Час от часу не легче, — пробурчал Оцеола. — На Болоте такое водится, мама дорогая!
— Грек, Оцеола, давайте-ка маршрутик наметим, пока вода греется. Где там наша карта?
Через минуту не только Храп с Греком и Оцеолой стукались лбами над крохотным экранчиком следопытского комма, но и Киргиз с Налимом тоже. И лишь любитель креветок Тучкин остался шевелить время от времени сучья в костре да приглядывать за котелком.
Глава седьмая
Вездеход, утробно взрыкнув, газанул и уполз дальше, уменьшаясь с каждой секундой. Сиверцев тоскливо поглядел ему вослед. «Угораздило же меня», — подумал Ваня грустно.
Он уже начал склоняться к мысли, что лучше было бы остаться на четвёртую вахту — там хотя бы всё знакомо и привычно. Ребята правильные, внятные, начальник — пан Ховрин — даже получше Рахметяна будет, чем не жизнь? А тут — идёшь туда, не знаю куда, с каким-то, прости господи, Психом! Сиверцев вздохнул, протяжно и скорбно.
— Грустим? — осторожно поинтересовался Псих.
Ваня поглядел на новоявленного напарника, стараясь не думать о нём как о виновнике всех свалившихся на голову перемен.
— Видишь ли, друг! — проникновенно начал объяснять Сиверцев. — Нормальная институтская вахта на заимке длится четыре недели.
— Я знаю, — кивнул Псих.
— Ага. Иногда приходится сидеть в Зоне две подряд. Не очень часто, но случается. Я просидел три и вчера мне сообщили, что грядёт четвёртая.
— Ну, это ж не вахта, — возразил было Псих, но Ваня его перебил.
— Ты дослушай. Так вот: я уже начал привыкать к мыслям о четвёртой вахте подряд, но тут приехал Тараненко и сообщил, что я всё-таки уезжаю в городок на реабилитацию. Туда я и поехал бы, если бы в «Рентгенах» не появился ты.
Псих хмыкнул:
— Я безвылазно сижу в Зоне дольше. Полгода. И ничего.
— Ты тут по своей воле!
— А тебя, — ехидно парировал Псих, — вероятно, сослали за грехи и плохое поведение в общественных местах.
— Про грехи, небось, правда, — буркнул Сиверцев. — Четыре года в лаборатории сидел, в микроскоп глядел, пока полгородка с ума не сошло и не начало гоняться за твоей грёбаной шарманкой. Вот тут-то мне масть, как говорится в определённой среде, и попёрла! Видишь — «калаш» вместо микроскопа, а вместо лаборатории — радиоактивные просторы. Век бы их не видать!
Ваня вздохнул и закруглился:
— Впрочем, это лирика, мало кому интересная. Давай завязывать с душеспасительными беседами и потопали куда там ты меня поведёшь, а то торчим тут…
— Вот это по-мужски! — с уважением произнёс Псих. — Я оценил!
— Безмерно рад этому! — проворчал Ваня уже теплее.
— Зовут тебя, если правильно помню, Ваней? — уточнил Псих.
— Правильно помнишь.