Страница 12 из 70
— Она сама мне вчера сказала. — Настя принялась украшать рисунок звёздочками.
Клёнов поднял бровь, но тут вмешалась Бася, поставила на стол объёмистую дымящуюся пиалу, потом блюдо с подогретым мясом, тертпеек, [24]зелень и каймак. Запивать же всю эту благодать полагалось чегеном [25]личной Басиной выделки.
Однако Клёнов всё не отводил глаз от звёздочек на дочкином рисунке, и в голову лезло всё то, что он, попав в родное домашнее тепло, почти умудрился из неё выбросить.
Он поднял на Басю глаза:
— Мать, налей-ка ты мне водки. Как следует…
Имелась в виду большая пузатая рюмка, вмещавшая чайный стакан.
— Так, понятно, — посмотрела на него Бася. — Настя, всё, дорисуешь потом. Выйди на минуточку, поиграй с Леопольдом.
Насте уходить, конечно, не хотелось, но она знала — бывают моменты, когда маме с папой нужно обсудить какие-то взрослые дела. Она демонстративно вздохнула, но всё-таки слезла со стула и вышла из кухни:
— Леопольд, подлый трус, выходи…
Бася тем временем вытащила огурчики, извлекла сервелат, откупорила икру. Поставила пару рюмок… Водку она тоже готовила сама. Покупала хорошую «Столичную» и настаивала на лимоне. Получалась, конечно, не алтайская арака, [26]но очень приемлемо… Хрустя огурцом, Клёнов разрезал пополам бутерброд, и Бася, улыбнувшись, придвинула ему пиалу:
— Ну как, отпустило? Тогда рассказывай давай. И ешь, полегчает.
Он не слишком на это надеялся, но всё же кивнул, взял ложку и отхлебнул кочо — в самом деле божественного.
— А рассказывать, мать, особо и нечего. Высочайший указ. Программу свернули, финансирование сняли, головной институт закрывают. Спутники решено топить в Тихом океане…
Вспомнив, чего ему стоило вывести систему на боевой режим, Клёнов даже застонал. Тихо выругался и положил ложку.
— А тебя? — так же тихо спросила Бася.
— Да что меня… Могу в дворники устроиться. Или бухгалтером в кооператив…
— Как же так, — обиделась Бася, легко привстала и налила по новой. — Ты же герой труда, лауреат премий всяких, академик… А знаешь сколько! Ученики…
— Э, милая, — усмехнулся Клёнов. Выпил, отчаянно сморщился, резко выдохнул, но закусывать не стал. — «Просто академиков» у нас не бывает. Есть академики от бомбы, есть от ракет, от двигателей, от систем связи с подводными лодками. Я вот академик от своего «Зонта», ныне безлошадный. Да что — я… — Клёнов положил руки на стол и сжал кулаки. — «Скальпель» без ножа зарезали, «Сатану» извели, а гениальную «Газель»… [27]Такую мать…
— Люди сошли с ума, — тихо проговорила Бася. — Весь смысл их жизни — в убийстве себе подобных. Они не думают о будущем и становятся дьяман кермес. Эрлику [28]даже и не надо стучать по своей наковальне…
Последнюю фразу она произнесла вполголоса, с какой-то странной интонацией, таинственно качнув пологом волос… Прямо алтайская шаманка. Такой Клёнов свою жену ещё не видел.
— Постой, мать, постой, — потянулся он к тарелке с сервелатом. — Что там про наковальню? Он у вас ведь Повелитель лжи или как?
— Он не только Повелитель лжи, он хозяин этого мира, потому что этим миром правят деньги и ложь, — помрачнела она. — А наковальня… Душа доброго человека после смерти и суда превращается в ару кермес и служит Ульгеню. Душа подлеца становится дьяман кермес и уходит к Эрлику. Только слуги Эрлика не множатся сами по себе, и он сделал волшебную наковальню. Раз — и из-под кувалды выскакивает кермес. Два — и готов ещё один. Три… И так без конца.
В Басином роду-сеоке испокон века не переводились пророки, сказители и шаманы. Один дед чего стоил — очень авторитетный и сильный был шаман, хотя, конечно, не заарин [29]легендарных времён. К нему ещё приезжали потом из Москвы немалые люди, просили кто поворожить, кто будущее предсказать… Дед с ними не стал разговаривать, хорошо ещё, не взял греха на душу, не устроил приезжим молнию, камнепад или ураган. Отец Баси, известный сказитель и музыкант, играл себе на двухструнном топшуре, пропагандировал народный эпос и к шаманскому бубну тунгуру вроде бы отношения не имел. И только Бася знала, что у отца имелась «птица-шапка с тремя лентами», а чтобы путешествовать по мирам, белому шаману бубен не нужен. Много чего она знала, да не про всё говорила. До особого дня — вот как теперь.
— Чистых душ, Толя, всё меньше, — всё так же тихо и печально продолжала она. — А чёрных — грозовой тучей, без числа. Сам-то ты, — посмотрела она на мужа, — какому богу молишься? Эрлик по тебе плачет или Ульгень?
Вроде бы в шутку спросила, и только глаза были словно два омута.
— На небо, мать, меня точно не возьмут, — усмехнулся Клёнов. — Думаю, Эрлик со своими кермесами готовит мне персональный котёл и личную сковородку. Будут резать меня на части, пускать на колбасу, жрать с солью и перцем. Каюсь, заслужил.
Конечно же заслужил, раз Ленинскую премию дали.
— Это хорошо, что не врёшь жене… — Бася пододвинула ему кочо, заботливо проверила, не остыл ли. — Ну и куда же мы теперь? К твоим империалистам поедем?
Империалисты в лице Америки, Канады, Англии и прочих давно уже облизывались на Клёнова, словно кошка на сливки. Только дай знать — с руками оторвут.
— Да кто ж меня выпустит, я ведь в государственных тайнах по уши, — вытер губы Клёнов. — Вот так, уже и государства нет, а тайны остались… А даже если отпустят, — он пальцем почесал седеющий висок, — один хрен не поеду. Я ведь не сам по себе, за мной чёртова прорва людей стоит. Мне к супостатам уехать — значит продать их всех за тридцать сребреников. Я что, на Иуду похож?.. — Клёнов взмахнул огурцом и внезапно воодушевился. — Нет, мать, мы пойдём другим путем. Хрена ли нам эта Америка-Европа? Поедем-ка мы в Питер, в наше родовое гнездо. Деньги пока есть, что-нибудь изобретём… А прямо завтра, — он покосился на телевизор, где мелькали, хорошо хоть без звука, знакомые мордастые персонажи, — давай-ка рванём на дачу. На нашу дачу. Затопим печку, сядем рядом, подумаем…
«Наша» дача была действительно своей, кровной, построенной на личные деньги и собственными руками. Не казённые хоромы с охраной и обслугой, в которые тебе сегодня добро пожаловать, а назавтра — от ворот поворот.
— Как скажешь, родной. — Бася поцеловала мужа в лоб, отправила пиалу подогреваться в микроволновку и позвала Настю за стол.
На орбите. Матушка Умай
Центральный обзорный пост Карантинной станции представлял собой огромную полусферу, разделённую прозрачными палубами на три уровня. В самом нижнем у гигантских мониторов размещались по кругу артемиты-смотрители, напрямую подсоединённые к электронному Мозгу корабля. Они следили за обстановкой в ближнем космосе. В центре второго уровня, вращаясь вокруг оси, парила объёмная голокарта планеты, которую аборигены называли Землёй. Карта в реальном времени отображала весь ход явлений, происходивших внизу. Артемиты-наблюдатели тщательно фиксировали каждую мелочь. Обработанная информация поступала на третью палубу, где перед пультом размещался дежурный офицер. Сейчас на вахте находилась Корректор-Космобиолог — высокая бронзовокожая женщина с шевронами полусотника.
Существовал неписаный закон: облик наблюдателей должен был соответствовать внешнему виду обитателей основной разумной расы планеты-объекта. Женщине-полусотнику не пришлось утруждать себя трансформацией или перемещением в другое тело. Она происходила из системы Шести Зелёных Звёзд, [30]обитатели которой состояли в родстве с кредорбийцами, марханами, аркарейсами и прочими, кого собирательно называли людьми. Цивилизация Зелёных Звёзд давно нащупала тропку, что вела к вселенской гармонии, и достаточно успешно продвигалась по ней, постепенно забывая о войнах, злобе и зависти. Посланцы Тёмной стороны уже несколько тысяч лет не осмеливались соваться туда.
Полулёжа в удобном кресле, офицер вглядывалась в экран, держа телепатическую связь с вахтенным разрушителем. Момент был вполне рабочий, хотя и несколько напряжённый. Со стороны газового гиганта, по-местному Юпитера, к Земле приближался приличных размеров астероид. Если допустить столкновение, тотального вымирания произойти не должно, но вот цивилизация рухнет.