Валентина

В отвратительнейшем настроении Паксон мерил шагами свои покои, на лице застыло выражение жестокости. Не может же Валентина и в самом деле стать ангелом! Почему же так взбудоражил его разговор с нею? Это что-то сверхъестественное! Ни мужчина, ни, тем более, женщина не в состоянии так долго простоять в подобных оковах и остаться в живых! Тело должно ослабеть от нехватки воды и пищи. Кто же покровительствует ей, Господь… или федаины? Как удалось Валентине пройти испытание и еще посмеяться над ним?

Усталость взяла свое, и Паксон лег на кровать, но сон не шел. Он желал ту женщину, что держал в темнице как пленницу, глаза хотели видеть ее обнаженную плоть.

Султан резко поднялся и сел, свесив ноги, затем внезапно поднялся, но на полпути к двери остановился. Не этого ли и добивалась Валентина: посмотреть, как он придет к ней и сам снимет с нее цепь? А затем она станет безудержно смеяться, издеваясь над ним!

Темные глаза Паксона сузились, и он понял: неважно, сколько дней продержит он Валентину в темнице и как долго простоит она на ногах без хлеба и воды! Эта женщина все равно встретит его насмешками, когда бы он ни вошел в темницу. Она выживет, какие бы муки он ей ни придумывал и переживет все, кроме своей смерти!

Сердце сарацина гулко билось. Он метался по комнате, пытаясь унять терзавшие тело желания, грозившие поглотить его совершенно. В безумном порыве Паксон бросил на пол кувшин с водой и ударил огромным кулаком по каменной стене. Боль принесла облегчение и умерила душевные муки.

Наступил день, и солнце залило ярким светом стены святого города. Сияя высоко в небе, оно сверкало над рыночными площадями и освещало часовню Гроба Господня, оставляя в тени западную часть строения. Народ начинал толпиться на площадях уже за несколько часов до рассвета. Евреи с поразительной быстротой устанавливали прилавки и раскладывали товары. Была пятница, и они могли торговать лишь до заката, когда, согласно их обычаю, торговля должна прекращаться в честь празднования субботы.

Усталый после бессонной ночи, с воспаленными глазами, готовился Паксон встретить новый день. Он получил сообщение от Саладина: ему необходимо присутствовать на Совете, который состоится в шатре за воротами Магриба.

Султан Джакарда неохотно собирался на эту встречу: все узнают о его позоре и судьбе египетского каравана. По мере приближения назначенного часа настроение Паксона становилось все более мрачным, а мысли все чаще возвращались к Валентине. Небрежно совершил он свой утренний туалет, и времени не осталось, чтобы пойти взглянуть на пленницу. Султан надеялся, она умерла за ночь.

Натягивая сапоги, он радовался ее смерти, а застегивая пояс и прикрепляя к нему саблю, молился, чтобы Валентина осталась жива. Испытывая отвращение к себе, Паксон вышел из комнаты, полный мрачных дум и опасений.

Саладин созвал Совет, чтобы обсудить, как дальше вести войну. В большом шатре рассаживались мусульманские военачальники, обмениваясь приветствиями. Многих знакомых лиц не досчитались они в своем кругу. Аль-Адил, брат Саладина, был послан усмирять восстание, случившееся в краю, лежащем за Евфратом. Таки ад-Дин, правая рука предводителя мусульман, остался лежать в одинокой могиле, выкопанной у восточной границы мусульманских земель.

Когда Паксон вошел в шатер, все голоса стихли. Султан Джакарда почувствовал себя неловко, черты лица напряглись, на лбу выступили капельки пота. Но вместо того чтобы бросить слова упрека, Саладин поднялся со своего места и обнял молодого военачальника.

– Ты великий воин, и постигшая тебя неудача – удар для всех нас. Такого небольшого отряда, как был у тебя, недостаточно даже для усмирения одной деревни, полной сварливых женщин! Садись же, Паксон, и не беспокойся, ты не опорочил свое имя в этом неравном бою.

Султан почувствовал к Саладину бесконечную благодарность: предводитель указал ему на место возле себя, прежде чем дать знак Баха ад-Дину, ученому и летописцу:

– Поведай нам о своих записях.

Пока Баха ад-Дин говорил, Саладин погружался все глубже в свои невеселые думы. Настроения военачальников колебались от желания усердно служить интересам народов ислама до откровенного страха перед крестоносцами. Многие опасались, что осада Иерусалима станет второй Акрой, и высказывали желание вести военные действия на открытой местности.

Когда Баха ад-Дин закончил читать, Саладин обратился к своим соратникам с такой речью:

– У меня в руках послание от Абула Хейджа. Мамелюки и их предводители порицают нас за намерение запереться в Иерусалиме. Они опасаются, что этот город постигнет судьба Акры, и земли мусульман попадут в руки врагов. Мамелюки считают, настало время решающего сражения, только тогда, если будет на то воля Аллаха, мы станем хозяевами положения, а в случае поражения потеряем Иерусалим, но спасем от разгрома войска.

Саладин знал, послание мамелюков отражает мнение большинства собравшихся в шатре военачальников. Предводитель скорбел: сердцем был он глубоко привязан к Иерусалиму, городу, достойному любви.

– Хочу ознакомить вас и с присланным мне донесением: войска неприятеля находятся менее чем в двух днях пути от Иерусалима, но враги не могут прийти к единому мнению, одни хотят двинуться на святой город, другие же собираются вернуться на земли, завоеванные прежде. И пока христиане не пришли к согласию, что же им следует предпринять, мы должны оставить Иерусалим на милость Аллаха, отправиться маршем к Яффе и встретиться с неверными там.

Головы мудрецов согласно закивали. После целого года выжидательной тактики и оборонительных действий Саладин решил повести свои войска в Яффу для решительного сражения.

За час до захода солнца двое федаинов дали Валентине напиться.

– Вы вернетесь в Аламут? – тихо спросила она.

Не получив ответа, девушка тяжело вздохнула. Вскоре она осталась одна в тихой темнице, куда сквозь зарешеченное окно проникали последние лучи солнца. Пленница не сомневалась: вскоре появится Паксон и станет ясно, что ее ждет. Как на этот раз посмотрит он на то, что она жива? Что скажет? Что сделает? Ее судьба – в его руках.

Паксон рывком открыл дверь, заранее зная, что Валентина будет стоять в темнице, выпрямившись и гордо вскинув голову, с насмешкою во взгляде. И так оно и было. Побыстрее – пока не передумал – освободил он ее от цепи. Темные глаза заглянули в изумрудные. Султан взял свою пленницу за руку и вывел из темницы в сумерки города. Он подождал, когда она оседлает приведенного им коня.

Двое стражей скакали по бокам Валентины, Паксон – впереди. Пришпорив вороного скакуна, султан Джакарда поравнялся с Саладином. Предводитель усмехнулся, блеснули в темноте белые зубы.

– Я принял решение, – высокомерно заявил Паксон.

Время от времени он прикрывал ладонью глаза и всматривался в дали, открывавшиеся перед взором. Султан не сомневался: где-то их поджидали федаины, чтобы защищать Валентину до последней капли крови.

Валентина по обрывкам фраз поняла, что скачут они в Яффу. Но зачем? И что с нею будет?

ГЛАВА 28

Ричард Львиное Сердце принял решение, и христианское войско разделилось: французы, так и не простившие английскому королю его нерешительности, позволили ему отступить с холмов Иерусалима, а сами отправились к Яффе. В Акре Ричард зализывал раны и подыскивал достойный повод, чтобы отстраниться от неудач Крестового похода и вернуться в Англию.

Задержался он в Святой земле только из-за своего обещания взять Иерусалим, но не сдержал слово. Ричард с горечью признал поражение и отправился к морю.

Валентина наблюдала, как собирается под знаменами ислама войско сарацин, уже насчитывавшее двадцать тысяч всадников. Со страхом в душе она замечала сотни осадных орудий. Толпы мусульман, сопровождавших войско Саладина, упивались песнями и россказнями, в которых предсказывалось скорое изгнание Малика Рика из их земель.