Психоз 2

Клейборн вздыхал, пробегая глазами текст. Он уже попал в ловушку, сам начав размышлять как сценарист. Ему хотелось убрать лишнее из диалогов, сделать так, чтобы разница между вымыслом и реальностью была самоочевидной.

Когда солнце село, он включил свет, достал из дипломата блокнот и стал делать записи.

Кондиционер гудел в темноте, лампа светилась над головой Клейборна, и он продолжал писать, ощущая себя в другом месте, в другом времени. В мире Нормана.

Стук в дверь вернул его к действительности.

— Да? — Он поднялся и пересек комнату. — Кто там?

— Том Пост.

Клейборн открыл дверь и увидел улыбавшегося старика.

— На этот раз я решил постучать. Вы заняты?

— Нет. — Клейборн покачал головой. Вот любопытный старый хрыч. Что ему нужно?

— Увидел у вас свет. Дай, думаю, загляну, предложу выпить пива. — И Пост кивком указал на банки, которые держал в руках. — За счет заведения.

Он захихикал.

С мгновение Клейборн колебался, однако в голосе старика слышалось нечто, что нельзя было игнорировать. Хихиканье, нервный смешок говорили не о веселье, а скорее о попытке от чего-то защититься или что-то скрыть. Что же скрывал Том Пост?

— Входите. — Клейборн отступил на шаг. — Пойду поищу в ванной чистые стаканы.

— Мне не надо.

Пост придвинулся к стулу, поставил банки на стол и открыл обе большим пальцем левой руки. Одну банку он протянул Клейборну, подождал, пока тот сядет на край кровати, после чего поднял свою банку.

— Ваше здоровье.

— И ваше. — Клейборн сделал глоток.

— В такую погоду только пиво и пить. — И снова послышался смешок. А серо-зеленые глазки меж тем бегали по комнате, пока не остановились на столе. — Сценарий? — спросил старик. — Вы вроде бы говорили, что не имеете отношения к киноиндустрии.

— Нет. Знакомый попросил просмотреть.

— Понятно. — Пост отпил пива. — И о чем эта история? Или это секрет?

— Нет, не секрет. — Клейборн не сводил глаз с морщинистого лица. — Пожалуй, вам это может быть интересно. Главный герой — Норман Бейтс.

— Ничего себе.

Том Пост перестал хихикать. Клейборн придвинулся в его сторону.

— Я все хотел спросить вас кое о чем, что вы упомянули вчера вечером. Откуда вы знаете о мотеле Бейтса?

— Я думал, о нем все знают. Разве вы не читаете газет и не смотрите новости? — Пост вовсе не собирался оправдываться. — Вообще-то была заметка о том, что «Коронет» планирует сделать об этом фильм. — Он бросил взгляд на папку, лежавшую на столе. — Полагаю, это ваш знакомый написал сценарий?

— Верно, — небрежно ответил Клейборн. — Вы ведь и сами когда-то писали для кино. Хотите взглянуть?

К его удивлению, Том Пост покачал головой.

— Не хочу понапрасну тратить время. Я не понимаю сегодняшних фильмов. Все эти сексуальные сцены — люди в постели, перекатывающиеся туда-сюда. Попробуй повторить — шею сломаешь. А потом, когда все заканчивается, из-под одеяла выскакивает парень в боксерских трусах! Раньше в кино такого не было. — Он снова захихикал. — Конечно, времена изменились. Взять хоть цензуру. Четырехбуквенные слова теперь допускаются, зато другие… Не верите — попробуйте на людях спеть вторую строчку песни «Мой старый дом в Кентукки».[59] — Он покрутил банку, на дне которой осталось совсем немного пива. — Дерьмовые продукты, дерьмовые фильмы. У сценаристов нынче слишком много власти.

— Мой знакомый утверждает другое, — заметил Клейборн.

— Я имею в виду не только картины. — Пост допил пиво. — Но задумайтесь вот о чем. Некий политик произносит речь. Потом выступает его оппонент. Затем телекомментатор читает сообщение, объясняющее, что хотели сказать эти два человека. И все это — речь, ответная речь, разъяснение — работа каких-то анонимных авторов, которые делают свое дело за кадром. А мы называем это новостями.

Пройдет десять дней, десять месяцев или десять лет, и явится другой автор, который напишет в своей книге, что все сказанное ими — ложь. И это называется историей. Поэтому, если вдуматься, все писатели, независимо от того, имеют они дело с фактами или с вымыслом, — профессиональные лжецы. — Он поставил пустую банку на стол. — Выпьем еще пива?

— Нет, спасибо. — Клейборн посмотрел в окно, за которым тонул в сумерках двор. — Мне пора сходить куда-нибудь перекусить.

— Жаль, я не подумал об этом раньше, — сказал Пост. — Я сегодня отужинал рано. Надо было пригласить вас. Наверное, скучновато ужинать одному, находясь вдали от дома?

— Это точно. Но я привык.

— Вы не женаты?

— Нет.

Клейборн предупредил дальнейшие расспросы, встав и направившись к шкафу за пиджаком.

Том Пост выключил лампу и проследовал за Клейборном к двери.

— Тут вокруг много ресторанов, — сказал он. — Но вы можете купить что-нибудь в супермаркете на соседней улице и положить продукты в холодильник. — Он махнул рукой в сторону буфета. — Там есть тарелки, и можно приготовить горячую еду. Все необходимое, чтобы приготовить завтрак.

— Спасибо за совет. — Клейборн открыл дверь и вышел наружу.

Пост последовал за ним, кивнув в знак одобрения, когда Клейборн запер дверь на ключ.

— Вот это правильно, — сказал он. — Я стараюсь присматривать за тем, чтобы никто посторонний здесь не шатался, но в наше время за всеми не уследишь.

Он направился через дворик к своей конторе. Клейборн помахал ему на прощание, наслаждаясь запахом жасмина, росшего вдоль дорожки, потом свернул и устремился в сторону улицы, где аромат цветов терялся в выхлопных газах.

Пришлось дышать ими, пока он не набрел на небольшой стейк-хаус в квартале от мотеля. Здесь пахло жареным мясом, луком, хлебом и дымом, но даже эти ароматы были предпочтительнее запаха из-под мышек официанта в красном пиджаке. Пост прав. Лучше приготовить себе что-нибудь в мотеле. Слушайся своего носа.

Хорошо, а что сообщают ему другие органы чувств? В ушах у Клейборна звучал нервный смешок Поста. А если зажмуриться, то перед глазами вставал сам Пост, следящий за тем, как Клейборн закрывает дверь своей комнаты. Любопытный старый хрыч. Всюду сует свой нос.

Снова нос. Но за этим и впрямь что-то стояло, что-то скрывалось за смешками и любопытным взглядом Поста. У него, вероятно, был запасной ключ; наверное, он сейчас находился в комнате Клейборна и рылся в его вещах. Или пролистывал сценарий. Уж очень ему хотелось узнать, о чем он, а потом, узнав, старик еще более решительно переменил тему разговора. Почему?

Да будет тебе, сказал сам себе Клейборн. Разумеется, у Поста были на это какие-то причины. Пожилые люди частенько хихикают, чтобы предупредить возможное неприятие со стороны окружающих. Это своего рода сигнал, они как бы хотят сказать этим: «Послушайте, я же для вас не опасен, не сердитесь на меня за то, что я разговариваю с вами». И многие из них суют нос в чужие дела просто потому, что их собственная жизнь пуста.

Наверное, тяжело человеку, который еще полон сил, сидеть день за днем без дела в захудалом мотеле. Других машин на парковке не было, и, судя по всему, Клейборн в настоящее время являлся единственным постояльцем. И нет ничего удивительного в том, что Пост пришел к нему в комнату с пивом, задавал вопросы, болтал о том о сем. Старику было одиноко.

А может, он хитер как черт. Что он имел в виду, когда сказал, что все писатели — профессиональные лжецы?

Рой Эймс тоже был писателем, полным гладких, отполированных фраз. Клейборн вспомнил, как ему показалось, будто все эти удачные выражения Эймс уже использовал прежде. Точно побирушка — сыплет остротами и ждет одобрения.

Но зачем ему это нужно? Он ведь должен понимать, что Клейборн — его союзник; он полностью согласен с Клейборном в том, что сценарий нуждается в изменениях. Однако если это так, то почему он не постарался сделать это раньше сам? Ведь если фильм окажется чересчур жестоким, ответственность за это ляжет в первую очередь на него.

Но, возможно, здесь крылось нечто иное. В некотором смысле Норман из сценария был созданием Роя Эймса. Рой наделил этот персонаж своими переживаниями и тревогами. И если перенесение этих чувств на бумагу и не было катарсисом, то, возможно, оно представляло собой катексис — проявление бессознательной фиксации на личности Нормана. А это могло быть опасно.

59

Четырехбуквенные слова теперь допускаются, зато другие… Не верите — попробуйте на людях спеть вторую строчку песни «Мой старый дом в Кентукки». — Песня «Мой старый дом в Кентукки» была написана американским композитором Стивеном Коллинзом Фостером (1826–1864) в 1850 г. и опубликована в 1853 г.; посвященная жизни на рабовладельческой плантации и изначально именовавшаяся «Бедный дядя Том, доброй ночи!», она ассоциировалась с именем и судьбой заглавного героя романа Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» (1851–1852) и, подобно ему, воспринималась как аболиционистское сочинение. В 1928 г. решением Генеральной ассамблеи Кентукки была утверждена в качестве гимна штата. Некоторые строки песни содержали неполиткорректную лексику, и сравнительно недавно, в 1986 г. (то есть уже после публикации романа Блоха), был утвержден новый, отредактированный текст гимна: в частности, в упомянутой Томом Постом второй строке слово «darkies» (негры, черномазые) было заменено на «people» (люди). Под «четырехбуквенными словами» подразумеваются, конечно, ходовые американские ругательства (fuck, shit и т. п.), получившие широкое распространение в кино и литературе последних десятилетий.