Княжич

Ухмыляясь, Бельский подал Бежецкому стул. Князь сел. Его сердце зашлось ходуном. Он пропал!

Первая партия была самой длинной. Иоанн Васильевич оказался сильным соперником. Но Бежецкий, поднаторевший в плену в играх с лучшими королевскими игроками, играл на совесть. Готовый принять на себя гнев и злые обвинения государевы, он успокоился, увидев, как увлекся игрой царь. После проигрыша первой партии, Иоанн Васильевич с невозмутимым видом принялся расставлять фигуры для второй. И только после сдачи второй партии царь помрачнел. Между ходами он стал сверлить своего соперника презрительными хмурыми взглядами, долго обдумывая каждый свой ход. Его самолюбие уже начало страдать. Сидевший сбоку оружничий, также не оставался без дела. С укором на лице, он не сводил глаз с князя, словно призывая его одуматься. Бежецкий чувствовал признаки надвигающейся катастрофы, сердце снова было готово выскочить из

груди, но остановиться не мог. Не на криве (10) он крест целовал!

Не дожидаясь объявления мата в четвертой партии, царь махнул рукой по доске, сметя с нее фигуры расшитым жемчужными узорами широким рукавом кафтана. Пешки, офицеры, короли, ферзи, кони и слоны со стуком посыпались на пол.

- Довольно! - ударив кулаком по столу, в гневе прокричал царь. - Не ты играешь! Бесы бесчинствуют твоими руками!

- Великий государь! - подскочил со стула изменившийся в лице Бежецкий. - Дед, отец мой учили меня служить ревностно Богу и Царю, а не бесам!

- Раб лукавый! Говоришь, что только к алтарям Всевышнего прибегаешь? А почему тогда в бесовскую игру играешь? Решение Стоглавого собора тебе не закон?(11)

- Пятидесятное убо правило собора сего возбраняет играти всем и причетникам, и мирским человеком зернью и шахматы! - громким голосом процитировал Иоанн Васильевич. - Или ты на царя равняешься, пес окаянный? Трон и одежды царские на себя примеряешь? С ученьем дружишь, а не знаешь: “Что позволено Юпитеру, не дозволено тельцу”!

“Это конец! - обреченно подумал Михаил Семенович. - Жаль Андрюшку! И его не пожалеет государь!”. Лицо царя поплыло перед глазами князя Михаила, и словно тугая струна разорвалась в его голове, хлестнув изнутри нестерпимой болью. Темнота подступила к глазам. Схватившись за край стола, он с трудом устоял на месте.

- Кладу на тебя опалу Мишка! Чтобы до заутрени духа твоего в Москве не было. А там посмотрю. Волен царь, на ослушников своих опалы класть, а иных и казнить, имущество их брать на себя в казну! - продолжал Иоанн Васильевич.

Конец фразы князь не услышал. Он потерял сознание и рухнул на пол. Не глядя на лежащее у его ног тело, Иоанн Васильевич приказал Богдану: - Посмотри, может, притворяется, хитрец!

Бельский склонился над князем. Нащупав биение пульса на сонной артерии, отворил веки глаз:

- Жив, великий государь! Но очень плохой! Удар у него, боюсь, долго не протянет!

- Слабак! - презрительно усмехнувшись, сделал вывод царь. - А игрок сильный! Прикажи своим людям отвезти его домой! И пусть дворовым передадут, чтобы до утра его здесь не было!

Царь хотел выйти из кабинета, но у дверного проема, вспомнив, остановился и неожиданно спросил: - А где его юнец?

- Сказывают, на днях должен быть в Москве. Срок его обучения у немцев закончился! - ответил Богдан.

- Вот и хорошо! Успеет проститься с батюшкой! - произнес отеческим тоном Иоанн Васильевич и, стуча серебряными подковками, покинул кабинет.

В тот же день, где-то около полуночи, за кремлевскими стенами в одной из изб Разбойного приказа между Архангельским собором и Фроловскими воротами.

Колеблющееся пламя свечи тусклым светом выхватывало из темноты неясные очертания лиц двоих, сидящих за столом, напротив друг друга. По голосу и манере говорить было ясно, что один из них старше и опытней другого.

- Вот так и встречаемся! - вздохнул тот, что помоложе. - Целый день на службе! А поговорить по душам можем только ночью!

- На то воля государева! - ответил который постарше.- Что ты мне хотел сказать!

- Воля государева, воля божья! - согласился собеседник. - Отдай за меня Ирину!

- Не долго же ты думал! - усмехнулся пожилой. - А достоин ли ты, быть мужем моей красавицы дочери!

- Мы с ней отличная пара!

- С милым и в шалаше рай? Ирина привыкла, чтобы ей на золоте подавали!

- Не смейся! 700 четвертей пашни, почти восемьсот мужиков - это ты называешь шалашом? Люди, более приближенные к государю, и этого не имели. Малюта Скуратов после себя захудалую деревеньку оставил, так что государю пришлось его вдове пенсию назначать. Не стыдно тебе?

- Не стыдно. Оглянись по сторонам. Знакомы ли тебе князья Бежецкие?

- Ты смеешься? Не только знакомы, но и в дальнем родстве с ними нахожусь! Мы же Коробьины-Бежецкие!

- Какое родство? Посмотри на их вотчину! За горизонтом не видно. Поля возделанные, мужики сытые, вместо твоих покрытых кустарником земель и голодных и разутых крестьян. Князь, говорят, еще и барыш с торговли имел! Сколько кубышек с золотом закопано у него по разным углам? В Китай-городе хоромы каменные! А у тебя? Как в народе говорят: “Хоромы кривые, сени лубяные, слуги босые, собаки борзые!” - рассмеялся тот, что постарше.

“Издевается старый черт!- оскорбился молодой собеседник. - Знает, что я за нее все отдам!”.

- Даю тебе слово, у нас с Ириной не хуже будет! Дай только время!

- Да не обижайся ты! Пошутил я. Хорошо говоришь! Не знал бы тебя зятюшка, никогда бы не поверил! Присылай в следующую субботу сватов! По рукам? - перестав смеяться, примирительно предложил пожилой.

“Хитришь тестюшка! - кичливо подумал будущий жених. - С золотой посуды у него в семье едят! Как бы ни так. На самом деле худородный дворянишко спит и видит, как породниться с ним, отпрыском старинного боярского рода!”.

- По рукам! - согласился он.

Рукопожатием через стол собеседники скрепили свое согласие.

- Вообще-то от богатства одни несчастья, - продолжил беседу старший. - Я, Бежецкого не просто так вспомнил? Вчера он под царскую опалу попал! Князь не смог вынести бесчестья и его хватил удар. Утром отвезут в родовое имение. Но говорят, дни его сочтены. А сын ничего не знает.

- Это почему? - удивился его собеседник.

- Его рядом с ним нет. Два года назад был послан государем на учебу за границу в Италию.

- Скорее всего, он там и останется!

- Нет. Как раз на днях он закончил обучение и решил вернуться назад к отцу, на свою новую Родину. Только на границе его не пропустили. За немца приняли. Дорожная грамота на языке латинян, в платье немецком. С рождения на чужбине! Вылитый немец!

- Сколько же ему там сидеть? Некому за него порадеть!

- Это правда. Только князь Михаил, вчера успел сделать и оплатить ему проезжую и подорожную грамоты. Наверное, тот их уже получил и дня через полтора, ямской гоньбой будет в Москве. Засуха, дороги хорошие. А до вотчины, рядом с Коширой, почти рукой подать, часов одиннадцать - двенадцать на резвой лошади. Дай Бог ему успеть проститься с родителем.

- Печальная история! А что же, у князя больше детей нет?

- Нет, Андрей его единственный наследник.

“Счастливчик! - с завистью подумал о сыне князя молодой собеседник. - Какой-то немчуре все сразу, а родовитому русскому дворянину - ничего!”.

Глава II. Обоз.

Нагретый лучами полуденного солнца папоротник почти в рост человека, покрывающий сплошным зеленым ковром огромную поляну, издавал тяжелые, доисторические запахи. В плотном неподвижном воздухе застыли кроны окружавших ее могучих столетних дубов. Мертвая тишина, изредка нарушалась дребезжанием мухи, попавшей пауку на обед и криком неведомой птицы. Ни зверя, ни человека. Но нет. Не выдержав, всхрапнул конь, обнаружив себя и всадника, незаметных в листве наклонившихся к земле дубовых веток. Всадник успокоил коня недовольным поглаживанием по холке и опять застыл, вслушиваясь в тишину леса. Не отягощенное взрослыми заботами курносое румяное лицо, первый пушок, покрывающий подбородок, напускная суровость взгляда пытающегося скрыть добрые голубые, широко расставленные глаза, говорили о юном возрасте всадника, недавно преодолевшего пятнадцатилетний рубеж. В тоже время юноша обладал широкой грудью, “косой саженью” в плечах и ростом не малым! Самый раз для государевой службы, которая в Московии с пятнадцати лет и начинается!