Страница 58 из 65
Вскоре, как и в случае с Джуди, возникла одна серьезная проблема – как поступить с телом покойного. И Джуди, и Винсенте настаивали на том, чтобы их кремировали. По словам Тины-Нины, Винсенте оставил записку, в которой говорил, что родственники могут поступить с его прахом как сочтут нужным. Но, как и в случае с Джуди, никто и слышать не желал о кремации. И Ли, и Лайза придерживались мнения, что Винсенте надо предать земле, как и подобало такому человеку, как он. Тина-Нина, наоборот, считала, что необходимо выполнить отцовскую волю. Но Лайза решила, что в первую очередь следует прислушаться к голосу живых.
Вот что вспоминает Тина-Нина: «Я поговорила с Лайзой, напомнила ей, что папа не хотел никаких похорон, никакой заупокойной службы. На что она сказала, что таково желание его родных и близких. Ли также хочет устроить пышные похороны, потому что папа был замечательным человеком. У меня создалось впечатление, будто эти похороны – часть шоу-бизнеса».
Через пять дней после кончины Винсенте в Мемориальном Парке «Форест Лаун» состоялась торжественная, со вкусом обставленная церемония. «Форест Лаун» с его прекрасным ландшафтом, усеянным изящными скульптурами, мозаичными стеллами и другими произведениями искусства, – это место не только последнего успокоения голливудских знаменитостей, но и паломничества туристов, одно из трех самых популярных в Южной Калифорнии. Винсенте не похоронили в Беверли-Хиллз, потому что в Беверли-Хиллз никого не хоронят – городские власти не разрешают устраивать здесь кладбище.
Заупокойная служба состоялась в часовне, руководил ею священник Джордж О'Брайен. Попрощаться с Винсенте и проводить его в последний путь собралось около полутора сотен человек, включая родных и близких. Вот как описывает это Стивен Харви, летописец и хроникер кинотворчества Винсенте: «То была одна из тех пышных церемоний, которой Голливуд удостаивает своих великих покойников. Три поколения местных знаменитостей столпились в часовне «Форест Лаун», чем-то ужасно напоминавшей декорации к его картине «Бригадун».
Среди пришедших разделить скорбь присутствовали как звезды, так и близкие друзья. Кирк Дуглас и Грегори Пек произнесли речь. Дуглас назвал Винсенте чудесным человеком с долей загадочности в характере и привычках. Пек превозносил творческие заслуги покойного.
А вот как Харви отзывается об упомянутой Дугласом загадочности Винсенте: «Дуглас заметил, что, несмотря на долгие годы сотрудничества и дружбы, в натуре Миннелли оставалось некое недосягаемое для окружающих ядро, в которое он не желал никого допускать. Что, по всей видимости, и к лучшему, ибо, возможно, именно из этого сокровенного тайника режиссер черпал вдохновение, и, разумеется, Миннелли менее остальных был способен объяснить эту загадку. Его картины можно рассматривать как составной автопортрет и зеркало, в котором отразились место и время становления его «Я». И, как заявил сам Миннелли в своей прощальной ленте, это зеркало само по себе должно быть прекрасным».
Эва Габор рассказывала о событии одновременно загадочном и художественном, которое наводило на мысль, будто мэтр лично предусмотрел специальные эффекты на своих собственных похоронах. Вот что она вспоминает: «Любимым цветом Винсенте был желтый, и поэтому в последний путь его нарядили в желтый блейзер и хоронили в открытом гробу. И вдруг из кармана этого блейзера выпорхнула желтая бабочка и облетела головы собравшихся».
Из всех родных и близких тяжелее всех дались эти похороны Лайзе. Если верить Тине-Нине: «Перед тем как ехать в церковь, Лайза шепнула мне, что эти похороны для нее – мучительное испытание, ведь теперь она осталась на белом свете одна».
Когда траурный кортеж прибыл в часовню, Лайзе стало плохо, и лишь благодаря поддержке сестры она каким-то чудом сумела взять себя в руки и выдержать всю заупокойную службу. Для ТиныНины, как и для большинства собравшихся, это была лишь трогательная, исполненная достоинства церемония, которая, слава богу, вскоре закончилась. Затем, когда они отправились к месту погребения, лимузин, в котором сидели сестры, остановился, и в него подсел Майкл Джексон. Если верить ТинеНине, он и Лайза тут же в машине начали обсуждать детали своего будущего совместного проекта. Тина-Нина якобы не могла взять в толк, что, собственно, происходит, даже после того, как все присутствующие вернулись в дом Миннелли в Беверли-Хиллз на поминки.
Тина-Нина и Лайза еще несколько дней пробыли вместе. Они признались, что ревновали друг друга, соперничая за внимание и любовь покойного отца. Однако Тина-Нина так и не смогла примириться с тем, что скромные похороны, о которых просил отец, превратились в абсурдный голливудский хэппенинг.
«Эти похороны были задуманы как нечто грандиозное, – рассказывает она. – Для меня это тяжкое зрелище, ведь мне было прекрасно известно, что папа не хотел никакой шумихи. А тут все, наоборот, завершилось в духе голливудских официальных приемов – сплошные знаменитости, шведский стол, напитки… Моего отца больше не было в живых, но я знала, что он бы этого не одобрил».
Похороны Винсенте послужили для его родных поводом после долгих лет собраться наконец вместе. У Тины-Нины было двое детей, которых Лайза не видела в глаза, с матерью Тины-Нины, Жоржет, второй женой Винсенте, они не виделись уже многие годы. Они попытались устроить нечто вроде совместного обеда, на котором, кроме Лайзы, должны были присутствовать Марк, Лорна со своим мужем Джейком, Сид Люфт с женой, Жоржет и Тина-Нина. Событие состоялось в ресторане на Бульваре Сансет, известном пристанище голливудской музыкальной тусовки. Джейк и Марк так и не появились. Компания чинно провела вечер, после чего, по словам Тины-Нины, Лайза больше не пожелала с ней знаться.
Лайза против Тины-Нины.
Война за наследство
Незадолго до своей кончины Винсенте снял со счета и истратил всю свою эмгээмовскую пенсию, так что в последнее время Лайза посылала ему с Ли деньги, не говоря уж о том, что именно она платила по закладной за их дом в БеверлиХиллз. После смерти Винсенте этот дом оказался единственной ценностью из всего его наследства. Оценивался он в 2,5 – 3 миллиона долларов. И вот теперь, когда Винсенте уже не было в живых, две из трех близких ему женщин – жена Ли и дочь Тина – фактически остались без средств к существованию. Лайза была единственной из них троих, кто самостоятельно зарабатывал себе на жизнь. Стоит ли удивляться, что вопрос о деньгах превратился для Ли и Тины-Нины, по сути дела, в вопрос о жизни и смерти.
Винсенте – теперь остается только гадать, почему (не исключено, что он решил, будто мать и тетка будут в состоянии позаботиться о Тине-Нине и двух ее детях) – оставил младшей дочери всего пять тысяч долларов. Дом же в Беверли-Хиллз он завещал Лайзе, с условием, что Ли может оставаться в нем, сколько сочтет нужным. Само собой разумеется, этим было положено начало конфликту. Тина-Нина начала с того, что отказалась поставить свою подпись под документом, в котором Лайза назначалась распорядителем завещанного имущества.
«Лайза тогда сказала мне: «Не бери в голову, я о тебе позабочусь, – рассказывала Тина-Нина. – Но я ей не поверила и решила опротестовать завещание. Завещание составлял адвокат Лайзы, и папа его не подписывал. Он вообще уже не мог держать ручку в руках, и все письма за него подписывала Ли. Он не только не мог ничего больше писать, он, даже разговаривая по телефону, случалось, забывал, с кем говорит, – такое на него находило помутнение рассудка. Поэтому Ли всегда старалась первой снять трубку и вела за него разговоры, отвечала на все его письма. Она всегда оказывалась рядом, выступая для папы кем-то вроде переводчицы. Мы с отцом могли бы общаться при помощи взглядов, прикосновений или перебрасываясь парой-тройкой слов, но Ли просто не оставила нам такой возможности».