Жестокое море

Нарушителя отправили под арест по распоряжению капитана, а желающих фантазировать сразу поубавилось.

Эриксон был доволен, хотя ему пришлось приложить немало усилий, чтобы утвердить назначение Локкарта. Береговое начальство почему-то противилось.

Совершенно случайно Локкарт однажды обмолвился, что его двоюродный дед работал хирургом в Гайз-госпитале. В результате на него возложили обязанности корабельного врача. До сих пор в круг его обязанностей входило лишь лечение зубной боли, извлечение соринок из глаз да не подкрепленные практическим опытом советы по борьбе со вшами. Все серьезные больные сразу направлялись в береговой госпиталь, а в море ни одного такого пациента еще не появлялось. Очень ясно Локкарт представлял себе, что это не может продолжаться долго. Другим кораблям боевого охранения уже не раз приходилось принимать раненых с торпедированных и потопленных кораблей. Рано или поздно ему все равно придется иметь дело с работой, которую он совершенно не знал. Он старался не думать об этом, ибо сильно сомневался, сможет ли достойно выдержать такое испытание. Ни разу в жизни ему не приходилось видеть кровь и покалеченных людей. Он боялся, что растеряется, когда придет время заняться врачебными обязанностями. "Обморок при виде крови" — эта фраза частенько приходила ему в голову, вызывая неприятное беспокойство. А вдруг так и случится…

Докторские обязанности — единственная на корабле работа, которой он хотел бы избежать.

Но пока случаи, с которыми он сталкивался, требовали очень ограниченных знаний в медицине. Быть может, поэтому Локкарт и не отказывался от назначения.

Дюнкерк послужил для корвета сигналом вступления в битву. После разгрома британской армии в Дюнкерке буквально все караваны подвергались нападению подлодок или самолетов, а потери кораблей стали обычными в походах. Дюнкерк внес значительные поправки в соотношение сил. Операция по спасению остатков армии потребовала множества кораблей, которые занимались сопровождением конвоев. Большинство из них было потоплено, повреждено или оставалось в прибрежных водах на случаи немецкого вторжения. Силы боевого охранения стали до смешного малы. Даже с прибытием полусотни устаревших эсминцев, предоставленных Америкой союзникам, конвои отправились в океан лишь с видимостью боевого охранения. А ударная сила немецких подлодок все росла. Когда же после Дюнкерка королевский флот вновь обратился к своей обычной работе — сопровождению конвоев, — ему пришлось иметь дело с активным противником, который преумножал атаки из месяца в месяц. На карте можно было видеть угрожающую и печальную картину. С потерей Норвегии, Франции, с сомнительно нейтральной Испанией почти все европейское побережье Атлантики оказалось в руках противника. Немцы использовали его в качестве баз для своих подлодок и, что еще важнее, для авиации дальнего действия. Самолеты могли теперь настигать конвои далеко в океане. Самолеты наводили не цель подлодки, сами оставаясь вне досягаемости. Такого рода деятельность немцев вскоре привела союзников на грань катастрофы. Через два месяца после Дюнкерка более двухсот кораблей были посланы ко дну немцами. И так до конца года. Помощь была уже близка. Верфи выпускали все больше кораблей охранения, все больше нового вооружения и самолетов появлялось в армии. Но для многих людей и кораблей эта помощь пришла слишком поздно: конвои добирались до портов назначения с огромными потерями.

В одном из таких неудачных конвоев "Компас роуз" получил боевое крещение.

Атакующий самолет летел довольно низко. Зенитный огонь кораблей словно подхлестывал его. Самого самолета не было видно, но о его движении красноречиво свидетельствовали беспорядочные пунктиры зенитного огня над центром конвоя. Шум стоял оглушительный: пронзительный вой самолетных моторов, сотни стреляющих пушек, вой сирен нескольких кораблей одновременно…

Застыл расчет двухфунтовки. Четко выделялись стальные каски зенитчиков. Но ленты боеприпасов так и остались неиспользованными. Их ожидало нечто иное.

В голове центральной колонны каравана самолет сбросил две бомбы. Одна упала а стороне, подняв к небу султан сверкающей в лунном свете воды. Вторая же нашла цель. Она упала на какой-то корабль, который не был им виден, и который они никогда больше не увидят. За первым взрывом последовал второй: огромная оранжевая вспышка осветила весь конвои и, казалось, само небо. Корабль в мгновение ока разлетелся на куски. Всплески от падения обломков покрыли пространство в целую милю. Вой моторов удаляющегося самолета как бы подводил итоговую черту.

— Наверное, боеприпасы, — раздался из темноты чей-то голос, нарушивший скорбное молчание, — Вот бедняги.

— Они и почувствовать-то ничего не успели. Лучшая смерть.

"Дурак ты, — не в силах сдержать дрожь, подумал Ферраби. — Дурак ты, дурак. Никто ведь не хочет умирать!.."

С высоты мостика Эриксону было видно все: как в корабль попала бомба, как над местом падения взметнулся столб искр и как секундой позже огромный взрыв разнес судно на куски. В тишине, наступившей после атаки, голос капитана, отдающего обычные приказания об изменении курса, был холоден. Никто не мог догадаться о той печали и гневе, которые овладели Эриксоном. Самолет исчез вдали, занеся в свой актив потопленный корабль. А если кто-то сумел спастись — что трудно было предположить, — то «Соррель», замыкающий охранение, постарается.

Все произошло так быстро, так жестоко… Эриксон мог бы еще долго думать и скорбеть об этом, но едва он успел поднять бинокль, чтобы еще раз взглянуть на конвой, как корабль, находившийся всего в ста ярдах от них, вздрогнул от взрыва.

Торпеда. Ее Эриксон определил по звуку. Наклонившись к переговорной трубе, он приказал увеличить ход и чаще менять курс, успев подумать: эта торпеда прошла мимо них лишь в нескольких футах.

Эриксон отвел "Компас роуз" от конвоя. Однако гидроакустик не нашел ничего похожего на цель. Тогда они сразу вернулись к торпедированному кораблю. Он вышел из строя, как подбитая утка, уступающая дорогу стае. Остальные корабли конвоя продолжали идти вперед. Подбитый корабль быстро погружался. Винты уже торчали из воды. С места катастрофы доносились крики перепуганных людей и сильный запах мазута. На какую-то секунду корабль стал виден на фоне лунного света. Они разглядели скучившихся на корме, кричащих и размахивающих руками людей. Эриксон заколебался: если он остановится и начнет спасать потерпевших, то и сам станет прекрасной мишенью для подлодки; если же он продолжит поиск, то оставит команду торпедированного корабля на верную смерть. Он решился на очень опасный шаг: спустить шлюпку. Пока она подбирает потерпевших, "Компас роуз" продолжит охоту.

Вызванный к переговорной трубе Ферраби старался, чтобы голос его не дрожал.

— Ферраби слушает, сэр.

— Мы собираемся спустить шлюпку, младший лейтенант. Кого назначите старшим?

— Старшего матроса Торнбриджа, сэр.

— Прикажите ему подобрать команду из четырех человек и грести в шлюпке к кораблю. Пусть подождет, пока корабль отправится на дно. Быть может, они и сами сумеют спустить шлюпки. А если нет, пусть сделает, что сможет. Мы вернемся за ним, но сначала попытаемся найти подлодку.

— Так точно, сэр.

— Поскорее, младший! Я бы не хотел останавливаться надолго.

Крики тонущих людей указывали им направление. Спасатели торопились на эти голоса. Но иногда последний вскрик человека раздавался раньше, чем они успевали до него добраться. Они подобрали четырнадцать человек. Один из спасенных умер, другой умирал. Восемь раненых, а остальные подавлены случившимся. Они чуть было не подобрали и пятнадцатого. Торнбридж обхватил руками этого человека, находящегося на последней стадии ужаса и потери сил, но удержать не мог. Скользкая пленка нефти покрывала голое тело. Человек выскользнул из рук и пошел ко дну раньше, чем матросы успели подцепить его петлей. Когда не стало слышно криков о помощи, в шлюпке позволили себе отдохнуть. Среди плавающих обломков, среди едкого запаха нефти и нашел их "Компас роуз"