Владигор. Князь-призрак

— Меч свой возьми, — сказал Владигор, когда бадья оторвалась от земляного пола и рывками поползла вверх.

— Обойдусь, — отмахнулся Ракел. — Ждите!

Вскоре шаткая тень бадьи покрыла все пространство подземелья, окружив Владигора и Берсеня призрачным красноватым полумраком.

— Зря ты, князь, этой продажной душе доверился, — прошептал Берсень. — Надо было сразу уходить, как только я к тебе спустился.

— Что сделано, то сделано, — ответил Владигор, — а если никому не верить, так тогда и жить не стоит.

В этот миг бадья, по-видимому, поднялась к самому вороту, но как только ее края сравнялись с рубленым порогом лаза, сверху донеслись звуки короткой, энергичной схватки, после чего сверху опять послышался скрип ворота и чуть задыхающийся голос Ракела сказал:

— Князь! Берсень! Поднимайтесь по одному, цепь совсем проржавела, двоих не поднимет…

Первым в бадью влез Владигор, решив, что на случай, если к побитым стражникам подоспеет подмога, от него будет больше толку. Но наверху все было тихо. Чадил факел, вставленный в железную рогатку на дверном косяке, побитые Ракелом стражники темными мешками валялись по углам просторных сеней, а сквозь слюдяные пластинки, вставленные в крошечные оконницы, алел морозный рассвет.

Вслед за Владигором Ракел вытащил из каменного погреба Берсеня, а когда старик ступил на пол, через блок подтянул ворот с бадьей к потолочной балке и захлопнул лаз тяжелой деревянной крышкой.

— А как же остальные? — спросил Владигор.

— Погоди, князь, не все сразу, — ответил Ракел, глянув на Берсеня. — Одежку сперва надо деду справить, а то как бы он по морозцу дуба не дал.

— Ты язык-то шибко не распускай, — проворчал Берсень. — Посидел бы на чепи годков двадцать, я бы на тебя посмотрел.

— С этим делом мы покамест погодим, — сказал Ракел, наклоняясь над одним из стражников и переворачивая его на спину.

— Пособи, князь! — шепнул он, расстегивая кафтан на неподвижном теле. — Ему тут все равно в чем лежать, а нам идти надо.

— Это точно, — усмехнулся Владигор, помогая Ракелу стащить со стражника кафтан.

Тот вдруг часто задышал, приоткрыл один глаз, но, увидев над собой два суровых, решительных лица, опять зажмурился и затаил дыхание.

— Так-то лучше, — пробормотал Ракел, бросая Берсеню кафтан и бархатные штаны. — Тише дышишь, дольше живешь, верно, князь?

— Это кому как повезет, — уклончиво ответил Владигор.

— Теперь твоя правда.

За этим разговором они раздели стражника до белья, а когда Берсень натянул сапоги и, выправив из-под кафтана длинную седую бороду, застегнул под подбородком последний крючок, прикрыли притихшего бедолагу ветхим тряпьем бывшего узника. Напоследок князь и Берсень поснимали с двух стражей широкие пояса с кинжалами и мечами в кожаных ножнах, перепоясались и следом за Ракелом вышли на крыльцо.

На скрип дверных петель из глубины двора с глухим рычанием подбежали два волкодава, но Ракел вынул из-за сапожного голенища розовый обломок кости и швырнул его псам. Псы вцепились в него с двух концов и потащили в разные стороны, злобно рыча и упираясь в землю огромными когтистыми лапами.

— Скорей в конюшню! — скомандовал Ракел, указывая на длинный темный сруб по правую сторону от высоких бревенчатых хором, крытых светлой липовой щепой.

Все трое перебежали двор наискосок и скрылись среди саней, поставленных «на попа» под широким навесом.

— Ты на коне-то усидишь? — спросил Ракел, обернувшись к Берсеню. — У хозяина жеребцы с норовом.

— Ты их сперва выведи, а потом посмотрим, — ответил тот.

Глава вторая

Вскоре все трое уже скакали по плотной песчаной косе вдоль прихваченной первыми ночными морозами Чарыни. Откуда-то сзади долетал бестолковый шум погони, потерявшей всадников из виду, — выскочив за околицу, они, вместо того чтобы свернуть к лесу, спустились по глухой тропинке в овраг и скрылись среди высоких трубчатых стеблей и сухих стрельчатых зонтов борщевника.

Погоню успел накликать конюх, вылезший из конских яслей по малой нужде как раз в тот момент, когда Ракел выводил из стойла вороную серую кобылу с гладким раскормленным крупом. Конюх был человек бывалый и поэтому не стал сразу поднимать тревогу, а тихо перевалился через борт яслей и на карачках пополз к открытым воротам, где наткнулся на Берсеня. Увидев на бывшем тысяцком знакомый кафтан, конюх спросонья принял его за своего, но, разглядев длинный серебряный клин бороды, не выдержал и заорал так, словно встретил упыря или вставшего из гроба покойника.

Берсень воткнул шестопер ему в глотку, и крик конюха захлебнулся в крови, но его тут же подхватили псы, успевшие расправиться с костью, которую бросил им Ракел. На шум, откуда ни возьмись, из трапезной клети выскочили чуть не с полдюжины поварят, вооруженные кухонными ножами, но Ракел, уже успевший оседлать и вывести из конюшни дымчатого коренастого жеребца, вскочил в седло и стал боком надвигаться на мальчишек, грозя им плетью и устрашающе поднимая коня на дыбы. У тех от страха затряслись поджилки, поэтому они молча проводили глазами Владигора и Берсеня, скачущих к воротам. При выезде из конюшни волкодавы с хриплым рычанием кинулись к всадникам, норовя подпрыгнуть и стащить их с седел, но Владигор тихо свистнул, и псы, поджав хвосты, припали к земле.

Подъехав к воротам, Ракел бросил Владигору связку ключей, тот быстро отыскал нужный, свесился с седла, отомкнул холодный пудовый замок и, выдернув дужку из петли, резким рывком сдвинул примерзший засов. Тяжелые створки с морозным скрипом поползли в стороны, пропуская Берсеня, Владигора и Ракела, напоследок так припугнувшего поварят бешеным вращением меча, что те застыли на месте, подобно снежным истуканам. Шуму, однако, было поднято достаточно, чтобы разбудить стражника, спавшего в бревенчатой угловой башне. Тот вскочил, сбил на затылок лисью шапку, продрал заплывшие с похмелья глаза и, увидев, как из ворот выезжают трое верховых, что есть мочи бухнул в медный колокол под дощатой крышей.

— Ну вот, начинается! — вздохнул Ракел, наматывая на кулак недоуздок и вытягивая плетью своего жеребца.

Тот захрапел, оскалился, круто выгнул шею и пошел крупным плавным галопом. Владигору и Берсеню не пришлось подстегивать коней: привычные к облавной охоте, они сами перешли на галоп. До городских ворот тревожный сигнал дойти не успел, и потому их миновали беспрепятственно, если не считать тяжелого золотого дублона, брошенного Владигором не слишком расторопному стражнику.

Но погоня выехала с заднего двора, миновала южные ворота и, потоптав посадские огороды, чуть не перехватила всадников за околицей. Они, быть может, и устремились бы за беглецами, но Ракел направил Берсеня с Владигором в овраг, а сам проскакал полсотни саженей по окружной дороге и разбил лед на лужах. Оставив этот ложный след, он спешился и вместе с конем переждал погоню в придорожных кустах. А когда преследователи пронеслись мимо и скрылись за поворотом, Ракел вскочил в седло и тихим шагом доехал до спуска в овраг, не оставив на прихваченной морозом обочине ни единой выбоинки.

— Ну, кажись, отстали, — сказал он, догнав Владигора и Берсеня. — Теперь по бережку под обрывом до верфи проберемся, струг угоним — и вниз по Чарыни, пока лед не встал. Нам бы до Луневых Гор успеть сплавиться, ниже она не замерзает.

— А ты почем знаешь? — спросил подозрительный Берсень. — Плавал, что ли?

— Плавает дерьмо, дед, — усмехнулся Ракел, — а корабельщики по воде ходят.

— Так я и спрашиваю: плавал? — ехидно повторил тысяцкий.

— Квиты, дед! — в голос захохотал Ракел. — На струге тебя рулевым поставлю.

— А угонять-то его зачем, когда купить можно? — нахмурился Владигор, вынув из-за пазухи тяжелый кожаный кошель — все, что осталось при нем от прежнего его имущества.

— Ты, князь, монеты придержи, — сказал Ракел, — нечего за собой золотой след тянуть! Простой народ у нас не шибко жирует, а радость у мастерового человека одна: кабак! Понесет он туда твой золотой, да после третьей кружки меду полезет на стол и заорет: век прожил, а бродягу, который золотые швыряет, как медь, первый раз видел! Схватят его — и на дыбу: где видел? когда?..