Страница 105 из 112
— Што с экспедицией, Федор?
— Все по делу, на той неделе первый отряд поведет Алексей Чириков.
— В добрый путь ему, жаль, я сам невмочь. Завидую я ему, океан повидает. — Грустно усмехнулся. — Слаб человек, Федя, жизнь наша бренная, един океан вековечен… — Он вдруг приподнялся, притянул Апраксина за рукав к себе. — Тяжко мне, Федя, нет никого рядом, своего человека, один ты у меня остался верный подданный, добрый приятель.
Федор Матвеевич вдруг нутром впервые почувствовал неотвратимость беды. «А ну, как более не свидимся на этом свете?»
— Всякому человеку, Петр Лексеич, перст Божий судьбу указывает. Мне благодетель Всевышний определил через твоего родителя, царство ему небесное, Алексея Михайловича, с тобой породниться с молодых лет. В том моя благодарность Господу Богу. — Обычно медлительный в разговорах Федор Матвеевич теперь спешил, говорил, едва не захлебываясь. — От тебя с той поры набирался ума-разума, познавал много неизведанного. Через тебя поохотился к морскому делу, корабельному строению. В том благость жизни своей зрю.
Петр слушал полузакрыв глаза, скупая улыбка мелькнула на измученном лице.
— Спаси Бог, Федя, от тебя единого слушаю такое, более других во флотском деле мыслишь. Об одном молю тебя, не дай в разорение детище мое, флот российский…
Двадцать четвертого января Апраксин проводил первый отряд экспедиции к Великому океану. Вел отряд его любимец Алексей Чириков, рядом с ним переминался гардемарин Петр Чаплин, которого тоже выбрал Апраксин. Представлял первопроходцев Витус Беринг.
Генерал-адмирал усадил моряков, разговор предстоял обстоятельный.
— Государю ныне недужится, — покашливая, начал Апраксин, — сам он хотел бы вас напутствовать, — адмирал перевел дыхание, — да видать не судьба. — Помолчал, взял с конторки бумагу. — Сию инструкцию государь император самолично для вашего вояжа присочинил. Апраксин протянул лист Берингу. — Вам список с нее вручаю. — Читай.
— «Первое, надлежит на Камчатке или в другом там месте сделать один или два бота с палубами, — разбирал с расстановкой, чуть запинаясь, Беринг. — Другое. На оных ботах плыть возле земли, которая идет на норд, и по чаянию (понеже оной конца не знают), кажется, что та земля — часть Америки. Третье. И для того искать, где оная сошлась с Америкой…»
Дни Петра были сочтены, и это понимали все близкие к трону люди, а некоторые старались, поелику возможно, извлечь выгоду для себя.
Екатерина на коленях вымолила прощение Меншикову, и он временами входил, молча смиренно стоял поодаль от смертного одра. А про себя соображал: «Плошать-то не следует в роковые минуты».
Отправив экспедицию, Апраксин как старейший сенатор каждый день с утра до вечера проводил в доме императора, да собственно весь состав Сената дневал и ночевал в покоях Петра I. Приближались минуты кончины, а значит, и приход нового владельца трона. В последние дни резко обострилась тлевшая прежде размолвка среди вельмож. Родовитая знать: Долгорукие, Голицыны, Репнины, желали передать трон одиннадцатилетнему Петру Алексеевичу, внуку императора, их поддержал и Петр Апраксин, президент Юстиц-коллегии. Именитые люди из новых: Меншиков, Ягужинский, Остерман, сподвижники Петра Толстой, Головкин, Федор Апраксин стояли за воцарение Екатерины.
На стороне первых было право, другие чувствовали за спиной силу.
Поглядывая на сенаторов, дремавших в креслах, шепотом переговаривающихся сановников, Апраксин нет-нет да и подумывал: «Все вы, однако ж, печетесь о чем угодно, токмо не о державе…»
В последний день из-за дверей спальни уже не доносились протяжные стоны умирающего.
А в дальних покоях обсуждали преемника императора. Продолжал размышлять и Федор Матвеевич, искоса поглядывая на брата. Тот придерживался старинных канонов. «Ежели станет Екатерина, так она худо-бедно дела поведет покуда по воле Петра Алексеевича, а ну внук, дите на трон влезет, кто его разумом наставлять станет?»
По праву старейшего Апраксин пригласил кабинет-секретаря Макарова и спросил, имеется ли какое-либо завещание императора или другие распоряжения.
— Таковых документов нет, — однозначно ответил Макаров.
Размышления и разногласия прервал шум за окнами. На дворцовой площади звучала дробь барабанов, там строились гвардейские полки. Выглянув в окно, глава Военной коллегии Репнин нахмурился:
— Кто осмелился привести их сюда без моего ведома? Разве я не фельдмаршал?
Сторонник Меншикова, ярый противник Репнина, гвардии подполковник Иван Бутурлин вызывающе ответил:
— Я скомандовал прийти им сюда по воле императрицы, коей все повинуются, в том числе и ты.
«Свара не ко времени», — встревоженно подумал Апраксин и решительно встал:
— Господа Сенат, поелику государыня Екатерина Алексеевна волею императора нашего коронована императрицею и присяга принесена ей нами и всем народом, полагаю провозгласить ее императрицею и самодержицею всея Руси…
Все как-то разом замолчали, никто не возражал… Тем временем «в начале шестого часа пополуночи 28 января глухие стоны замолкли и последний вздох страдальца вылетел…».
Весна 1725 года только-только начиналась, мартовское солнце тускло отсвечивало от куполов церкви и собора Петропавловской крепости. Порывы ветра доносили с залива запахи подтаивающего льда. Трепетали приспущенные флаги кораблей, стоявших у достроечной стенки санкт-петербургского Адмиралтейства. Неслышно шелестели траурные ленты склоненных знамен гвардейских полков. В скорбном молчании замерли полковые каре на крепостной площади.
В Петропавловском соборе отпевали императора. Из распахнутых настежь дверей собора доносился громовой, с надрывом голос Феофана Прокоповича. Тяжело переживал утрату Феофан.
Близкий товарищ и советник Петра в делах просвещения, он был надежным помощником его в борьбе с церковной и боярской косностью.
— Что се есть? До чего мы дожили, о россияне? Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем!
Слезы душили Феофана, громкий плач присутствующих прерывал проповедь.
Неслись редкие облака, гонимые ветром с залива, и будто парил в них ангел со склоненной головой, пытаясь взлететь с острия шпиля собора.
Поднимая слезящиеся глаза к высокому куполу нового храма, генерал-адмирал едва сдерживал спазмы, теснившие его грудь. Многое пришлось пережить за последние полтора месяца. Больно ударило горе — внезапная кончина племянника, капитана третьего ранга Александра Апраксина. Лекари даже не успели разобраться в страшной болезни, которая за полторы недели скрутила любимого родича. Сейчас, прощаясь с императором, Федор Матвеевич изредка окидывал взглядом тех людей, кто взял в свои руки власть, с кем теперь придется повседневно сталкиваться. Меншиков, Толстой, Ягужинский, Голицын, Головкины, Долгорукие, Остерман… Со всеми находился в ладах президент Адмиралтейств-коллегии, но между многими из них уже вспыхнули давно тлеющие распри. «Меншикову не люб Ягужинский, его он побаивается, главным неприятелем чтит Толстого, а те возненавидели светлейшего…»
Гулкие возгласы Феофана Прокоповича прервали размышления.
«Оставляя нас разрушением тела своего, дух свой оставил нам. Какову он Россию сделал, такова и будет: сделал добрым любимою, любимая и будет; сделал врагам страшною, страшна и будет; сделал на весь мир славною, славна и быти не перестанет…»
«А теперь-то Петра Алексеевича не стало, что-то будет?» — успел тоскливо подумать Апраксин, и тут же, все заглушая, сотни барабанов ударили дробь, громыхнул залп прощального салюта крепостных орудий…
Новоявленная императрица накануне похорон супруга объявили: «Мы желаем все дела, зачатые трудами императора, с помощью Божиею совершать». Одно дело — слова, другое — действительность. Екатерина «…была слаба, роскошна во всем пространстве сего названия, вельможи были честолюбивы и жадны. А из сего произошло, упражняясь в повседневных пиршествах и роскошах, оставили всю власть вельможам, из которых вскоре взял верх князь Меншиков». И в самом деле, Меншиков брал верх с каждым днем. Спустя три недели, разгоряченный вином, Ягужинский на всенощной в соборе, обращаясь к гробу с телом Петра, в сердцах сказал: «Мог бы я пожаловаться, да не услышит, что сегодня Меншиков показал мне обиду, хотел мне сказать арест и снять шпагу, чего я над собою отроду никогда не видал». Слух дошел до светлейшего, пошли скандалы и раздоры среди вельмож, и надолго. Про дела сановники поневоле позабыли, начался дележ власти…